— Почему у меня ощущение, что ты злишься, Патрик? — тихо спрашивает она и отпивает еще вина. — Может быть, потому что я злюсь, — цежу я сквозь зубы.
— Нет, — он отпивает, — она модель. Анорексичка, алкоголичка, неврастеничка. Настоящая француженка.
«В сущности, я утверждаю, что общество не может позволить себе потерять меня. Я – его актив.»
Я обладал всеми свойствами человеческого существа - плотью, кровью, кожей, волосами, - но разрушение моей личности зашло так далеко, что способность к обычному состраданию исчезла, - я намеренно медленно уничтожил ее. Я был просто подделкой, грубой копией человеческого существа, функционировал лишь слабый кусочек моего мозга. Происходило что-то ужасное, но я не мог понять, что именно и почему происходит. Утешал меня лишь звук льда, брошенного в стакан с J&B.
Если у девки хороший характер - это подозрительно
Эта неделя была для меня очень сложной - в понедельник я обнаружил, что рыдаю во время одной из серий "Альфа".
Жизнь - сплошной облом, а потом ты умираешь.
Когда у тебя все друзья — бараны, то что будет, если ты вышибешь им мозги «магнумом» тридцать восьмого калибра: уголовное преступление, просто проступок или Божественное Провидение?
Ну как ей дать понять, что я ни в чем не могу разочароваться, поскольку нет ничего такого, чего бы я ожидал?
Смутно сознавая, что если бы в ресторане не было людей, то я взял бы лежащие на столе нефритовые палочки, сунул бы их глубоко в глаза Эвелин, а потом переломил бы пополам, я киваю, делая вид, что слушаю, но я уже отошел и палочек не трогаю.
Разве зло — это мы? Или наши поступки?
Я хочу сказать, что значит есть? Когда у тебя что-то есть, значит, это твое, правильно? А разве другой человек может быть твоим? Такое, вообще, бывает? Разве я у тебя был? Ха! У меня кто-то есть? Я этого не понимаю.
«Надо воспитывать молодежь, чтобы привить ей гражданское самосознание и неприятие грубого материализма.»
Хотя поначалу я доволен своими действиями, внезапно меня потрясает печальная безнадежность: как просто и бессмысленно можно отнять жизнь у ребенка. У маленького, скрюченного, окровавленного существа, лежащего передо мной, не было никакой истории, никакого достойного прошлого, практически ничего не утрачено. Гораздо хуже (и приятнее) отнять жизнь у человека, достигшего расцвета, у которого есть семья, друзья, карьера, прошлое, — его смерть огорчит гораздо больше людей, способных на безграничное горе, чем смерть ребенка; возможно, смерть такого человека разрушит больше жизней, чем бессмысленная, жалкая смерть этого мальчика.
Мне кажется, много снежинок одинаковых… и много одинаковых людей.
Это правда: без некоторых людей жить станет легче. Жизни людей вовсе не связаны между собой. Никто ни с кем не пересекается. Эта теория устарела.
...я продолжаю кивать, притворяясь, что для меня это ново и интересно, и говорить всякие глупости вроде «Это весьма поучительно», хотя очень хочется сказать другое: «Я совершенно безумен» или «Мне нравится расчленять девушек».
«Кого… трясет чужое горе?»
— Прошлое – не реальность. Это всего лишь сон, — говорю я. — Не говори о прошлом.
- Ты ведь не инопланетянин, правда, милый? – Должен ли я удостоить этот вопрос ответом? – вздыхаю я.
Мне нужно вернуть видеокассеты.