– Думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, – флирт? Печенька, если бы мы флиртовали, ты бы об этом знала.
Наши взгляды сцепляются, и я чувствую, как внутри у меня все опускается. Этот разговор явно завел нас не туда.
– Ну давай убей меня, Печенька, – выдыхает он, вытирая глаза рукой. – Тебе ведь хочется этого.
– Ужасно! – У меня тоже сдавливает горло, и я едва способна повторить то, что он однажды сказал мне: – Так хочется. Ты даже не представляешь.
– Ты моя заложница. Моя пленница, добытая шантажом. Стокгольмская Печенька.
Книги были и всегда будут чем-то немного волшебным и заслуживающим уважения.
Какого черта, что происходит? – беззвучно спрашиваю я поцелуем. Молчи, Печенька. Я тебя ненавижу.
– Что ты воображаешь? У тебя такое гадкое выражение на лице.
– Как я душу тебя. Голыми руками. – Мне едва удается выговорить эти слова. Голос более хриплый, чем у оператора из секса по телефону после двойной смены.
– Так вот на чем ты повернута! – Глаза Джошуа темнеют.
– Только в отношении тебя.
Брови Джошуа взлетают вверх, он открывает рот, а глаза его становятся совершенно черными, но, кажется, он не в состоянии произнести ни слова.
Это восхитительно!
Ты ездишь на «хонде-аккорд» две тысячи третьего года. Серебристой. Внутри кавардак. Хронические проблемы с коробкой передач. Если бы это была лошадь, ты бы ее пристрелила.
Никакого минимализма. Похоже, тут обитает реальный, живой человек.
— Ты хронически помешана на том, чтобы заставить людей обожать тебя. — От того, как он говорит это, мне становится тошно.
— Что ж, прошу меня извинить за то, что я стараюсь быть позитивной. Ты же помешан на том, чтобы вызывать у окружающих ненависть к себе, ну мы и пара.
Искусство держаться за руки недооценено, я смущена тем, в какое почти бездыханное волнение меня приводит это простое действие.
Знание - сила, и ничто не будет лишним.
- Мой дом в сравнении с этим - калькуттские трущобы.
Только я подумала, что остановила верчение этого калейдоскопа странных чувств, как волшебная трубочка опять поворачивается и преподносит мне новый сюрприз.
Прикидываю, что в истории человечества, наверное, было не меньше десяти миллиардов поцелуев в лифтах. Ненавижу, что мы действовали по тому же клише.
Он наполняет водой сверкающий серебристый чайник и ставит его на плиту.
Я издаю прерывистый вздох. Меня не собираются насиловать. Никто перед этим не кипятит воду, разве что, может быть, в Средневековье.
– Ты оказался на необитаемом острове после кораблекрушения. Какие три вещи ты возьмешь с собой?
– Нож. Штормовку. – О последней вещи он думает долго. – И тебя. Чтобы вызывать твое раздражение, – поправляет он сам себя.
- Я всегда думала, что ты живешь в каком-нибудь подземелье, рядом с ядром земли...
- У дядюшки Сатаны нет свободных квартир в моей ценовой категории.
— Думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, — флирт?
— Печенька, если бы флиртовали, ты бы об этом знала.
— Потому что это меня травмирует?
— Потому что ты будешь долго думать об этом, лежа в постели.
– Есть какая-то причина, по которой мы до сих пор не целуемся?
– Разница в росте в основном.
– Ну не заставляй меня карабкаться наверх.
Тут так тихо, когда некого ненавидеть.