Рецензии на книгу «Блокадная книга» Алесь Адамович, Даниил Гранин
Стихотворения о блокаде - Юрий Воронов, голос и совесть - Ольга Берггольц, книга - А. Адамович.
Это то, что на разрыв сердца, как говорится.
Много написано очерков, повестей, романов, воспоминаний о героической обороне Ленинграда и прорыве блокады. Казалось бы, что ещё можно поведать людям, миру обо всём этом? В книге А. Адамовича и Д. Гранина собраны свидетельства людей о том, как они жили во время блокады, записаны живые голоса участников блокады, их рассказы о себе, о своих близких, о товарищах. Нет, это не как у Алексиевич, нет. Но чем-то похоже, и боюсь, как бы это чувство не называлось "болью".
8 сентября 1941 года началась Блокада Ленинграда - самая страшная осада города в военной истории человечества. Длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года – 900 дней. Гитлер решил стереть с лица земли Ленинград. По замыслу немецкого командования, взятию Москвы должен был предшествовать захват Северной столицы. В июле 1941 года А. Гитлер говорил, что с падением Ленинграда может наступить полная катастрофа Советского Союза, будет утрачен один из символов революции, дух славянского народа в результате тяжелых боёв будет подорван. История человечества не знала такой самоотверженности, такого беспримерного мужества, какие проявили и воины, и жители Ленинграда, защищая свой город. Два с половиной года фашисты осаждали город-герой. Сотни тысяч ленинградцев погибли от голода, холода, воздушных налётов и артиллерийских обстрелов врага. Более 400 тысяч их покоится на мемориальном Пискарёвском кладбище у ног символической фигуры матери-Родины.
Война и дети.. Нет ничего страшнее, чем эти два слова поставленные рядом. Потому что дети рождаются для жизни, а не для смерти. А война эту жизнь отнимает. А кто подсчитает, сколько детей убивает война? Ребенок, прошедший через ужас войны, ребенок ли? Кто возвратит ему детство? А таких были тысячи. Что помнят они? Что могут рассказать? Что могли понять, увидеть, запомнить дети? Многое! И как хранили хлебные крошки, как ели животных, как еле-еле передвигались ноги, обессиленные от голода, и как было холодно. Все страдания отпечатались в детской душе, навсегда вошли в сердце маленьких и больших. Только вот вспоминать об этом люди не любят. Не могут. Когда замкнулось блокадное кольцо, в Ленинграде оставалось помимо взрослого населения 400 тысяч детей – от младенцев до подростков. У них было особое, опаленное войной, блокадное детство. Они росли в условиях голода и холода, под свист снарядов и бомб. Это был свой мир, с особыми трудностями и радостями, с собственной шкалой ценностей. У детей была тяжелая стадия блокадного голода, они были безразличны ко всему, к опасностям и даже к жизни. Если спрашивали ребенка: «Что бы ты хотел?», тот вяло отвечал – «Есть». В перечне блокадной еды всякое можно найти — конопляные зёрна от птичьего корма и самих канареек, дроздов и попугаев, собирали клей от обоев, вываривали ремни, ели кошек, собак, ворон, потребляли всякого рода технические масла, использовали лекарства, специи, вазелин, горчицу. Список этот длинный, удивительный по своей изобретательности..
А город жил и сражался; вместе с взрослыми встали на защиту любимого города дети Ленинграда. Великий труд охраны и спасения города выпал на долю ленинградских мальчиков и девочек. Они потушили десятки тысяч зажигалок, сброшенных с самолётов, они потушили не один пожар в городе, они дежурили морозными ночами на вышках, они носили воду из проруби семьям, стояли в очередях за хлебом.… И они были равными в том поединке благородства, когда старшие старались незаметно отдать свою долю младшим, а младшие делали тоже самое по отношению к старшим. Дети были такими же блокадниками, как и взрослые. И погибали так же. Но они ухитрялись так распределять силы, что их хватало не только на семейные, но и на общественные дела. Пионеры разносили почту по домам, пилили дрова, чинили бельё для раненых и выступали перед ними в госпиталях. А ведь защищали Ленинград не только солдаты, но и мирное население. Женщины копали окопы и рвы, чтобы не прошли фашистские танки. У женщин болели руки, ладони были стёрты до крови. Работали они от рассвета до заката. Им даже еду, как солдатам, привозили в полевых кухнях. А над головой летали фашистские самолёты и стреляли. Женщины прятались в окопы. А дома... дома ждали дети, если ЭТО можно было назвать домом, ведь зачастую и идти было некуда. Не было домов, не стертых с лица улиц Ленинграда. В школах было тихо, дети не бегали и не шумели на переменах, их бледные, изможденные лица говорили о тяжких страданиях. Учителя и ученики сами добывали топливо, возили на санках воду. Дети не доедали все, а складывали и приносили домой, что бы поделиться со своими близкими.
В блокадном Ленинграде оставалось около 2,9 миллиона жителей. Запасы продовольствия и топлива были крайне малы, их могло хватить не более чем на один — два месяца. Необходимо было наладить связь с внешним миром, и это было возможно только воздушным путём и по Ладожскому озеру. Снабжение Ленинграда топливом и продовольствием было налажено к середине сентября 1941 года благодаря ледоставу на Ладожском озере. Эту дорогу назвали Дорогой жизни. По Дороге жизни вывозили население, детей, промышленное оборудование, а доставляли продовольствие, топливо и боеприпасы.
О минувшей войне можно говорить по-разному: скорбно и торжествующе, с любопытством школьника и бесстрастием ученого. Но тема детей вызывает однозначные чувства – острую душевную боль. Конечно, литература не в силах изменить мир, но все-же книги, где говорится хотя бы частично о детях на войне, определенно могут тронуть чье-то сердце и добавить хотя бы каплю доброты и внимания в нашу жизнь. И возможно, они могут помочь передать уже нашим детям память о Великой Отечественной войне и сознание ценности мирной жизни. Жизнь продолжается, но для того, что бы было мирное небо, надо помнить Великую Отечественную войну... И никогда-никогда не забывать.
Мерой мужества ленинградцев стала учрежденная в декабре 1942 года медаль «За оборону Ленинграда». Ею было награждено 1,5 млн. человек, выстоявших в блокаде. В январе 1943 года блокада Ленинграда была прорвана, а 27 января 1944 года была полностью снята. Над заснеженной Невой прогремели залпы победоносного салюта. Подвиг ленинградцев навсегда остался в памяти соотечественников. Он стал ярким образцом самоотверженного служения своему городу, народу. Русский народ благодарен героям-блокадникам, которые ценою собственных жизней сохранили духовные и материальные ценности своей страны. Поражает то, что в таких нечеловеческих условиях люди сохраняли в себе чувства долга, чести, благодарности, милосердия. Читая эту книгу, мы понимаем, в какой тяжкой борьбе с самим собой человек побеждает нестерпимый голод, холод, смерть, безнадёжность.
А книга.. да что о книге.
Только лишь шесть букв: ЧИТАТЬ (обязательно).
Великая книга, великий подвиг ленинградцев
Трудно писать об этой книге рецензию, трудно подобрать слова, потому что при прочтении ком в горле и слезы наворачиваются на глаза почти на каждой странице. Авторы - Алесь Адамович и Даниил Гранин задаются вопросом - для чего они пишут эту книгу, зачем снова тревожат и терзают души тех, кто пережил страшные дни блокады Ленинграда. А потом сами же и отвечают на свой вопрос - чтобы знали, чтобы помнили. Я считаю, что "Блокадная книга" - это Великая книга. Она написана нам, в память о тех, кто погиб и тех, кто остался жив (коих, конечно, всё меньше и меньше). В первой части книги приводятся отрывки из дневников, воспоминания блокадников, быт ленинградцев того времени 1941-1945 гг. А во второй части книги дневники трёх человек - интеллигента, пожилого человека, Георгия Алексеевича Князева; 16-летнего юноши Юрия Рябинкина; 28-летней женщины Лидии Георгиевны Охапкиной.
Вот цитата из книги:
"Вспоминает Таисия Васильевна Мещанкина:
" - В эти три дня тяжёлые я одну ночь почувствовала - умираю. У меня длинная слюна бесконечная была. Рядом лежала девочка, моя дочка. Я чувствую, что в эту ночь я должна умереть. Но поскольку я верующая (я этого скрывать не буду), я стала на колени в темноте ночью и говорю: "Господи! Пошли мне, чтобы я до утра дожила, чтобы ребенок меня не увидел мертвую. Потом ее возьмут в детское учреждение, а вот чтобы она меня мертвой не увидела". Я пошла на кухню. Это было в чужой квартире (мы там жили, мой дом на улице Комсомола, пятьдесят четыре, был разбомблен). Пошла на кухню и - откуда силы взялись - отодвинула столы. И за столом нахожу (вот перед богом говорю) бумагу из-под масла сливочного, валяется там ещё три горошины и шелуха от картошки. Я с такой жадностью это поднимаю: это оставлю, я завтра суп сварю. А бумагу себе запихиваю в рот. И мне кажется, что из-за этой бумаги я дожила.
- Только бумага от масла? Масла не было?
- Да, бумага. Из-за этой бумаги я дожила до шести часов утра. В шесть часов утра мы побежали все за хлебом...".
Мой дедушка, Рогачев Иван Никифорович, защищал Ленинград, воевал на обороне города, там же он познакомился с моей бабушкой, Антониной Ивановной.
Вот его фотография:
Горжусь своим дедушкой, своим родным городом и подвигом своего народа. Мне кажется, что подвиг ленинградцев - это какой-то отдельный подвиг в истории нашей страны.
Приведу здесь ещё одну цитату из книги:
"Из дневника Георгия Алексеевича Князева:
"1941. VII. 13. , Двадцать второй день. Не дождался автомобиля и четыре часа простоял и просидел под колоннами нашего академического дома. В расстоянии каких-нибудь сотен метров (до километра) по радиусу раскинулись передо мной: Нева, мост, сфинксы, Академия художеств, Исаакий, Адмиралтейская игла, памятник Петру (скрытый в дощатом футляре), здание бывшего Сената, старинные дома на набережной, вдали Зимний, прямо у моста б. дома Румянцева с его знаменитым музеем, прежняя Английская набережная, на западе - Новое Адмиралтейство, по правому берегу Невы - Балтийский завод, Горный институт, Морское училище, б. Киевское подворье, старинные прямые линии Васильевского острова, корабли у причалов, высокие могучие краны у берегов, где Нева заворачивается мысом Васильевского острова. Это мой город, красотой которого вот с этого бывшего Николаевского моста восторгался ещё Достоевский, вот эту Сенатскую площадь и открывшийся оттуда вид на стрелку Васильевского острова с Академией наук и Пушкинским Домом воспевал Блок, вот этот гордый памятник Петру 1, Медный всадник и Неву воспевал Пушкин; вот сфинксы, которые волновали многих поэтов, художников, учёных, проходивших мимо них. Замечательный город!.. И неужели ему угрожает опасность быть занятым врагом?.. Нет, нет, нет!..
Четыре часа я любовался дивной панорамой своего родного города. Никуда я из него не поеду. Если случится несчастье, пусть лучше вот тут, где-нибудь на набережной или в водах глубокой Невы, погибну... Но наш город, я твердо верю в это, не попадет в руки врага!".
Пользуясь случаем, я поздравляю всех с праздником Великой Победы! Друзья, читатели, авторы, крепкого здоровья, мирного неба над головой, улыбок и радости, только добрых и хороших вестей, веры, надежды, любви! Солнышка, тепла, чтобы в каждом доме всегда был хлеб, благополучия, света, мира!
Благодарю группу "Книжный винегрет" и моб Великая Отечественная война, а также Anastasia246 за совет: "Книга о моём родном городе".
Мучительно тяжело было читать эту книгу. После неё возникает желание жить, любить, дышать – полной грудью, не откладывая на несуществующее «потом». Обзвонить всех близких, чтобы просто послушать их голоса, осознать, что где-то там, пусть даже в других городах или странах, но они существуют. И ты не одинок. Пойти в театр вместо просмотра новостей. И оглядываться по сторонам, замечать детали, просто чувствовать…
Вообще-то, я не имею даже отдалённого отношения к подвигу Ленинграда, никто из моих родных там не воевал и не голодал. Да что там, я и в самом-то городе живу всего два года. Но вы даже не представляете, насколько в нём сильнО блокадное наследие. Стоит чуть отойти от ухоженного центра - и тебя наотмашь бьют своим видом полуразрушенные здания и лаконично-строгие мемориальные доски. А дворы! Даже мне, цинику и скептику, не склонному к каким-либо мистическим переживаниям, и то порой чудятся в них чьи-то голоса и ускользающие тени. Особенно почему-то на Васильевском острове. Есть там один закрытый воротами двор, он у меня прямо мороз по коже вызывает. Я раньше всегда старалась обходить его как можно дальше, пока совершенно случайно не узнала, что именно он в блокадную зиму служил «кладбищем», куда жители стаскивали трупы со всей округи. Знаете, по-настоящему жуткое место. Хотя с виду – обычный двор, ничего особенного. И таких мест по Питеру не счесть. Именно поэтому, наверное, современные писатели так любят изображать Петербург в мистическом свете, как город, в котором возможны любые странности, а сама атмосфера пропитана чем-то таинственным, тревожным и завораживающим одновременно.
О блокаде же много писали и пишут до сих пор. И мне кажется, этого никогда не будет достаточно. Находят в старых документах чьи-то дневники, заметки, издают потихоньку. Вот недавно наконец-то опубликовали «Запретный дневник» Ольги Берггольц, который долгое время считался утерянным, а на самом деле всё это время пылился в архивах под грифом «Секретно». А сколько детских заметок, сколько рассказов ушедших из жизни блокадников так никогда и не увидят свет… Прошлое уходит, постепенно стираясь даже из памяти людей. Но есть вещи, о которых не следует забывать. И Алесь Адамович с Даниилом Граниным проделали колоссальную работу, чтобы об этих вещах напомнить. Не представляю, скольких душевных сил стоило вот так изо дня в день ходить в квартиры к блокадникам, слушать их рассказы со слезами и истериками, с незажившим горем, с беспощадными деталями блокадного быта… Недаром оба автора заболели в процессе написания книги. Нервное истощение, да. Потому что невозможно отстраниться, невозможно не пропускать всё это через себя. Низкий поклон им за это. Такая книга как воздух нужна была в противовес прилизанной, идеологически выверенной «Блокады» Чаковского, представляющей блокаду лишь как великий подвиг трудового народа, но не как летопись страданий. Нет, что вы, каннибализма же не было. И от дистрофии никто не умирал. В блокадном Ленинграде умирали от чего угодно, только не от дистрофии. И мародёров не было, и жирующих на остатках продовольствия партийных чиновников. Да что там говорить. А на самом деле были и настолько страшные вещи, что Адамович и Гранин даже не стали включать их в книгу, потому что всему должен быть предел. И это правильно, мне кажется. Есть морально-этическая граница, которую не следует переходить даже ради правдивости изложения.
Я не буду писать о содержании книги. Не люблю этого в рецензиях, и сама стараюсь в своих отзывах не допускать. Кто захочет, тот прочитает. Но я абсолютно убеждена, что такие книги нужно читать.
Я люблю ужасы в кино и литературе и часто читаю их, когда хочу пощекотать нервы. Но если хочется, чтобы стало по-настоящему страшно, я берусь за документалистику, публицистику, воспоминания очевидцев о войне. Не развлечения ради, какое уж тут развлечение. Просто иначе их читать нельзя, нужно обязательно быть подготовленным к тому ужасу и боли, что спрятан на сухих репортажных страничках. Вспомнился отрывок из книги Айзермана "Педагогическая непоэма", где он дал своим ученикам задание прочитать книгу Светланы Алексиевич. Потом одна из учениц со слезами на глазах спрашивала, зачем он хотел, чтобы она читала про такие ужасы.
Так вот. Не хочу скатиться в дешёвую патетику, поэтому расскажу покороче. В семидесятых годах Гранин и Адамович перелопатили кучу документов и опросили десятки блокадников, чтобы из этих воспоминаний склеить "Блокадную книгу". Представляю, как это было сложно. Чем одна трагическая судьба ярче другой? Почему об одной семье они написали в книге, а о другой — нет? Есть ли вообще какие-то моральные рамки, за которые не стоит выходить в своём репортаже? Гранин и Адамович сознательно оставили вне страниц "Блокадной книги" некоторые истории, которые сочли чересчур чудовищными для широкой огласки. Но даже такой смягчённый вариант не смог пройти цензуру, потому что в "Блокадной книге" резали правду-матку. Были в блокадном Ленниграде говнюки и мародёры. Были отчаянные и глупые действия властей, которые только усугубляли ситуации. От этих фактов нельзя просто закрыться ладошками и сказать, что ты в домике. Ведь люди там были, видели, чувствовали. И пусть историю пишут победители, но в данном случае победителями были не власть имущие.
Книга написана нарочито сухо, безоценочно, документально. От авторов — только отбор материала. Мы слышим голоса людей, прошедших блокаду, видим неясные фотографии того времени. Это не столько книга, сколько выставка, пинок памяти, чтобы не забывали былого. И повод подумать, смог ли бы ты сам остаться человеком в этих нечеловеческих условиях, да ещё и найти силы, чтобы не сдаться в северном ледяном океане отчаяния. Вылез-таки пафос, значит, закругляюсь.
Эту книгу я перечитываю. В ней драгоценно каждое слово. Хотя сейчас блокадников становится все меньше, а эти события уходят все дальше, в туман истории - все равно воспоминания людей, которые пережили подобное, драгоценны. Я спрашивала бабушку, почему она всегда сушит сухарики, не позволяет выбрасывать хлеб. Она отвечала, что все, кто пережил блокаду, никогда не выбрасывают хлеб. Лучше птичкам скрошить, собаке бездомной отдать, но накормить хоть кого-то. Чтобы хотя бы одно голодное существо на земле не испытывало этих мук.
Нам очень повезло, что не досталось испытать это на себе. Нам, наверное, даже не понять все это до конца. Когда читаешь про мать, которая выбирает между своими двумя детьми, кого спасать, а кого обречь на голодную смерть, потому что всем не выжить - волосы шевелятся от ужаса. Когда читаешь про мальчика, которого умирающая от истощения мать выгнала из дома без корки хлеба, понимаешь, что выдержать - для многих было выше их сил. И все же они выдержали. Спасибо, дорогие ленинградцы. Мы не забудем этого. Особенно жители нашего города.
Книга толстая. Книга большая. Она немало весит, но физическая ее "тяжесть" никогда не сравниться с тяжестью напечатанной в ней памяти. Это не рассказ, не роман, не история, не дневники. Многие книги подобного рода дают нам историю одной семьи, одного человека - этот же огромный труд дает взглянуть сразу на сотни. И, честно признаюсь, не очень хочется туда смотреть. Но понимаешь, что надо. Потому что в наше время вопрос уже становится в формулировке - если не ты, то кто?
Почему я не читаю книги про войну и избегаю фильмов, дневников - всего, чего только можно? Не потому, что мне скучно или не интересно. А потому, что буквально через 30 страниц вот этой "блокадной книги" меня начинало трясти от злости.
Злости не на людей, переживших или нет блокаду, и даже не на фашистов, потому что им в книге не уделено практически никакого место - я злюсь на своих современников.
На детей, которые не слушают старших родственников, побывавших там - им скучно. На внучек, которые пишут бабушке - "блокада-блокада. что такое блокада? у тебя нет доказательств."
Я бесконечно злюсь на ту девушку, о которой было в самом начале книги - прослушав 2-х часовой рассказ блокадника о своей жизни она вышла и сказала ему - 125 грамм хлеба? подумаешь. я вообще могу хлеб не есть и ничего. Я не понимаю и никогда не пойму, как человек, не взрослый еще, но оформившийся, которого учили читать, писать, у которого наверняка уже были какие-то отношения, у которого есть родители, братья -сестры. Может просто взять и такое сказать. Насколько узок должен быть у такого человека ум и насколько жалок он сам по себе.
Мне действительно противно жить в мире, в котором от людей, прошедших войну, отмахиваются, как от ненужного груза. Отмахиваются и от воспоминаний, которые нужны только им.
Спасибо авторам за то, что по крупицам собрали и структурировали эти воспоминания, чтобы те немногие, которые готовы их принять, имели такую возможность.
Широких, веселых и гулких, как гром.
Проносятся ветры, весенние грозы,
На кромках растут тополя и березы.
Я помню и знаю дорогу иную.
Дорогу по Ладоге, всю ледяную,
По ней вывозили людей из блокады…»
Эта книга ужасна.... она вызывает боль в душе и ужас! Какой-то необъяснимый внутренний страх и слезы. Много боли и слез. Хотя блокадники не плакали. Нет. У них не оставалось на это сил. Книга нереально страшная. Страшна она не теми ужасами, что содержит в себе, хотя и ими тоже, чего уж скрывать. Но страшнее всего, что вся книга, от корки до корки - ПРАВДА....
Книга собрана из дневников, воспоминаний, писем разных людей. Тех, кто смог пережить блокаду. Тех, кто не смог этого сделать. Блокадная книга поделена на 2 части. Первая часть состоит из разных глав: дети в блокаду, братья наши меньшие, работа, голод и ещё некоторые моменты. В первой части авторы собрали в главы воспоминания многих людей. Страшные и нереальные. И каждая глава, не смотря на своё название, была пропитана одним - голодом. Чувство голода - это неразрывное понятие, о котором думают, когда вспоминают блокадный Ленинград. Голод и холод.
Вторая часть - это в основном дневники трёх разных людей. Историка, который работал в архиве Ленинграда, шестнадцатилетнего мальчика, которому пришлось стать взрослым и матери двоих маленьких деток, один из которых грудной. Она боролась с голодом, с холодом. Ей говорили: выбери одного ребёнка, его и спасай. Двоих невозможно спасти. Но разве может мать выбрать одного из двоих родных детей? Как бы тяжело не было, мать не может так поступить. Хотя тут же противоречие - очень многие матери так и поступали....
Не мысли, а сплошные многоточия. Я читала эту книгу мучительно долго. Да и невозможно её читать быстро. Такие сведения необходимо получать дозированно, понемногу. Хотя авторы и пытались все же смягчить этот ужас. Здесь нет упоминаний каннибализма. Нет репрессий. Самое ужасное, что здесь описано - это как люди ели животных. Как своих любимцев, которым поклонялись до войны, варят и едят. Здесь есть место краже. Крали многие. Да, а как без этого? Не человек плохой, это голод ведёт человека! Это желание выжить. И разве можем мы судить кого-то за желание жить?
Вообще осуждать кого-то в этой книге - последнее дело! Все жили, как могли. Из последних сил боролись, противостояли и многие помогали друг другу. Ждали эвакуации как манны небесной. Кто-то смог дождаться, кто-то умер. И понимали люди, что ужасно это - умереть не от пули/бомбы врага, а от наиболее страшного зверя - голода. Не хотели так умирать. Поэтому и мысли о самоубийстве приходили в головы.
Страшно представить, как смогли люди, такие же как мы с вами, смогли пережить это. Смогли дождаться того важного дня! Смогли увидеть свой родной город цветущим! А как радостно читать об эмоциях от запуска трамвая посреди зимы! Трамвай поехал, значит жизнь продолжается, значит не сдаётся советский народ! И берегли два главных города - Москву и Ленинград. Не отдали врагу! Выстояли!
Блокада шла 900 дней. Но в книге, к сожалению, показаны лишь 1941-1942 гг. Мне очень не хватило сведений, а как было потом? Голодали или же продуктов уже хватало? Кто не смог эвакуироваться, выжил хоть кто-нибудь? Что было в блокаде после страшной холодной и голодной зимы 41-42 годов?
Именно с художественной точки зрения книга мне не понравилась. Безусловно, авторы проделали колоссальную работу! И это заслуживает уважения! Но мне не понравились во многих местах комментарии самих авторов. Как будто читатель недалёк и не смог понять, как мучился мальчик. Как его совесть боролась с чувством голода. Как он взрослел, как рушились его детские мечты. Как позволял плохо отзываться о родных и близких. Нет, все прекрасно ясно из дневника. Поэтому комментарии самих авторов были излишними.
И затянутость тоже даёт о себе знать. Я понимаю весь ужас данной ситуации. Я не в коем случае не говорю, что мне все равно! Но читать 550 страниц лишь о голоде. Это кощунственно. Я не выдерживала. Про "Дорогу жизни" сказано очень мало. Про жизнь после страшной зимы - практически ничего! А это ведь тоже продолжение блокады. Но так и непонятно, что было потом? Конечно, я могу прочитать другие книги на данную тему. Но если я беру в руки "Блокадную книгу", я хочу прочитать в ней про 900 дней блокады. От начала и до конца.
Не советую никому читать эту книгу! Но если вы вдруг захотите вспомнить, какой ценой выстоял город-герой Ленинград, возьмите в руки данную книгу. Вспомните.
73 годовщине снятия Блокады посвящается....
Память о ленинградцах, переживших блокаду, бесценна и вечна! Спасибо им!
Одна из самых значительных книг 20 века. Читать обязательно!
Из интервью с Данилом Граниным:
— Во время блокады мародеров расстреливали на месте, но также, я знаю, без суда и следствия пускали в расход людоедов. Можно ли осуждать этих обезумевших от голода, утративших человеческий облик несчастных, которых язык не поворачивается назвать людьми, и насколько часты были случаи, когда за неимением другой пищи ели себе подобных?
— Голод, я вам скажу, сдерживающих преград лишает: исчезает мораль, уходят нравственные запреты. Голод — это невероятное чувство, не отпускающее ни на миг, но, к удивлению моему и Адамовича, работая над этой книгой, мы поняли: Ленинград не расчеловечился, и это чудо! Да, людоедство имело место...
— ...ели детей?
— Были и вещи похуже.
— Хм, а что может быть хуже? Ну, например?
— Даже не хочу говорить... (Пауза). Представьте, что одного собственного ребенка скармливали другому, а было и то, о чем мы так и не написали. Никто ничего не запрещал, но... Не могли мы...
— Был какой-то удивительный случай выживания в блокаду, потрясший вас до глубины души?
— Да, мать кормила детей своей кровью, надрезая себе вены.
©
От одного короткого интервью хочется рыдать. А тут... такая вся книга. И жалко всех до безумия. Я ужасаюсь. И никогда мне не понять их боли и терзаний. И слава Богу!
Но именно поэтому, не мне судить тех, кто выжил. Они уже прошли через свой ад.
нереветьнереветьнереветь
Страшная книга. Казалось все знаешь о блокаде, все понимаешь, но слушать эти воспоминания, эти дневники... Больно и страшно. И в голове с трудом умещается, как такое могло быть? И как люди могли выстоять? Как ухитрялись сохранить при этом человеческое лицо? Да, не все, были те, кто...ну в книге об этом написано, и это неудивительно, что такие люди были, удивительно другое, как могли сохранять себя в этом аде? Я задумывалась при прослушивании, а смогла бы Я? И мне кажется, что нет. Страшно самой себе в этом признаваться, но не уверена, что смогла бы выстоять и сохранить человеческое лицо.
не было сил отозваться на горе
Не было. Ни на горе, ни на что. И тем не менее отзывались.
Очень поразила беседа с Цигельмайером.
Цигельмайер вычислял, сколько может продлиться блокада при существующем рационе, когда люди начнут умирать, как будет происходить умирание, в какие сроки они все вымрут
Как мог ученый этим заниматься? Рассчитывать эти вещи для фашистов?? И он считал это абсолютно нормальным...
Да, были те, кто на военнопленных испытывал разные отравляющие вещества, но Я их всегда считала выродками, а тут вроде нормальный ученый, не садист, с вполне мирной специализацией: пищевик. И такое...
И удивлению его не было конца:
Жители этого города должны, обязаны были умереть, а они продолжали жить, они двигались, они даже работали, нарушая незыблемые законы науки
Да, ленинградцы опровергли все возможные и невозможные науки.
И тут, свидетельствами очевидцев и документами опровергается новомодная теория, что наши из Ленинграда не выпускали жителей на большую землю. Что стояли заградотряды и их расстреливали.
Вот что докладывал командованию все тот же Цигельмайер:
Ленинградцы сами умрут, только не надо выпускать ни одного человека через фронт. Пускай их останется там больше, тогда они скорее умрут, и мы войдем в город совершенно свободно, не потеряем ни одного немецкого солдата
А наши по дороге жизни вывозили обессиленных людей из города. Почему сейчас переворачивают все с ног на голову???
И вывоз этот был страшным. Вот эти 5-6 детских младенческих трупиков, чуть ли не каждую ночь на Ладоге, которых не смогли удержать обессиленные матери в своих руках, это жутко. Жутко и страшно. Я вроде бы слушала спокойно, очерствела за эти годы, а потом слушать не читать, детям спокойно то не смогла бы читать. Но когда в конце книги были рассказы про то, как вывозили и про детей... Мне просто хотелось закрыть глаза и дико закричать на одной ноте: "аааааааа"... Потому что принять и вместить в себя то, что было, невозможно. Кстати, во многих местах книги, мне казалось, что Адрианов просто останавливается на мгновение потому что у него перехватывает горло. Потому что читать такое вслух просто невозможно.