Роман «Ложится мгла на старые ступени» решением жюри конкурса «Русский Букер» признан лучшим русским романом первого десятилетия нового века. Выдающийся российский филолог Александр Чудаков (1938–2005) написал книгу, которую и многие литературоведы, и читатели посчитали автобиографической — настолько высока в ней концентрация исторической правды и настолько достоверны чувства и мысли героев. Но это не биография — это образ подлинной России в ее тяжелейшие годы, «книга гомерически смешная и...
Юрик действительно искренне восхищался всяким знанием, обнаруженным представительницей противоположного пола: «Может, я извращенец, но для меня сексуальность начинается после определённого интеллектуального порога».
Первую половину пути думают о тех, кого оставили, вторую - о тех, куда едут.
- Я уже не хочу ни есть, ни спать, ни жить. Ведь что есть жизнь? Познание Бога, людей, искусства. От богопознания я далек так же, как восемьдесят лет назад, когда отроком поступил в семинарию. Людей - тут никто не знает ничего, двадцатый век это доказал. Искусство - я читал Чехова, Бунина, я слышал Шаляпина. Что вы можете предложить мне равноценного?
Так вот: история не является сначала в виде трагедии, а потом — в виде фарса. А часто сразу — в виде фарса. Но этот фарс и есть одновременно трагедия.
Разговоры с дедом почему то чаще всего наталкивали на тему, которую Антон озаглавливал «О тщете исторической науки». Что может твоя наука, историк Стремоухов? Пугачёвский бунт мы представляем по «Капитанской дочке». Ты занимался Пугачёвым как историк. Много изменили в твоём ощущении эпохи её документы? Будь откровенен.
И появись ещё куча исследований – уточняющих, опровергающих, – пугачёвщина в сознании нации навсегда останется такою, какой изображена в этой повестушке. А война 1812 года? Всегда и во веки веков она пребудет той, которая разворачивается на страницах «Войны и мира». И сколько здесь от случая. Допиши Пушкин «Арапа», мы бы и Петра знали по нему. (Впрочем, даже и так знаем.) Почему? Историческое бытие человека – жизнь во всём её охвате; историческая же наука давно разбилась на истории царствований, формаций, революций, философских учений, историю материальной культуры. Ни в одном научном сочинении человек не дан в скрещении всего этого – а ведь именно в таком перекрестье он пребывает в каждый момент своего существования. И сквозь этот прицел его видит только писатель.
Поселили их в телятнике, но обещали землянку - вот-вот должна была умереть ее обитательница, такая же ссыльно-поселенка; каждый день посылали Вовку, дверь не запиралась, он входил и спрашивал: "Тетенька, вы еще не померли?" - "Нет еще, - отвечала тетенька, - приходи завтра".
- Дед, а кто такой Стаханов?
- Да есть один такой шахтер - пьяница и жулик.
- Папа! - укоризненно говорила мама.
- Ну, сама и объясняй, - говорил дед.
Дедова политэкономия была проста: государство грабит, присваивает всё. Неясно ему было только одно: куда оно это девает.
- ...Кто такой кулак?.. Кто он такой? Работящий мужик. Крепкий. Недаром - кулак, - дед сжимал ладонь в кулак так, что белели косточки. - Непьющий. И сыновья непьющие. И жен взяли из работящих семей. А бедняк кто? Лентяй. Сам пьет, отец пил. Бедняк - в кабак, кулак - на полосу, дотемна, до пота, да всей семьей.
Современной литературы дед вообще не любил - ни отечественной, ни зарубежной. Приезжая на каникулы, Антон пытался подсовывать ему "Иностранную литературу". Прочтя повесть, где какой-то японец, выйдя из дому в пижаме, уселся в лужу, ему было мокро и мерзко, но он все сидел, дед сказал, что это стремление омерзить и в конечном счете унизить человека в литературе пройдет, как болезнь, она перестанет изображать дегенератов и превращение в насекомых и вернется к обычным и вечным чувствам и ситуациям. Предсказание, в отличие от дедовых других, не подтвердилось.
- А признайтесь, Леонид Львович, пока вы больше года ждали, у вас с Ольгой Петровной что-нибудь было? Я вижу, было.
- Было, - несколько смущенно говорил дед. - Я сколько хотел, мог целовать ей ручку, и не только при матушке. Ну, конечно, приобнимешь слегка, как бы случайно, где-нибудь на лестнице. Времена были уже не такие строгие.
Застряли в голове и другие бабкины высказывания - видимо, из-за некоторой их неожиданности.
- Как всякий князь, он знал токарное дело.
- Как все настоящие аристократы, он любил простую пищу: щи, гречневую кашу...
Нужна защита психики современного человека от стремительно растущей агрессии вещей, красок, от слишком быстро меняющегося мира.
Почему пушкинский Лицей стал питомником таких разных растений, столь пышно расцветших? Не потому, что это учреждение было таким уж из ряда вон по системе образования и воспитания. Но потому, что те одиннадцатилетние еще до поступления, уже в семье были индивидуальностями, им было чем, перекрестно опыляясь, умственно обогащать один другого. А сейчас создай любой лицей — и детки только усугубят тупость друг друга.
Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.
... кажется, Хрущев спросил у президента Финляндии, как у них со смертностью. Тот ответил: "Пока стопроцентная".
...душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..
Честная бедность - всегда бедность до определенных пределов. Здесь же была нищета. Страшная - с младенчества. Нищие не бывают нравственными.
Великим постом в райпотребсоюз завезли ливерную колбасу;Тамара полдня стояла в очереди. За ужином ели эту колбасу, намазывая на хлеб; дед по просьбе Антона объяснял, что такое "ливер".
- А как же пост, Леонид Львович? - подколол отец. - Не соблюдать, помню с ваших же слов, дозволяется только болящим и путешествующим.
- Мы приравниваемся к путешествующим. По стране дикой.
- Почему ж дикой?
- Вы правы, виноват. Одичавшей. Как вы иначе назовете страну, где колбасу, коей раньше и кошка брезговала, дают по карточкам раз в полгода?
- Что ж вы не уехали из этой дикой страны в восемнадцатом, с тестем?
- И бысть с нею и в горе, и в нищете, и в болести.
Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их Антон читать не любил: он сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился.
... Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребенок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом - по крайней мере, в середине двадцатого века.
В этой стране, чтобы выжить, все должны были уметь делать все.