24 февраля 1920 года в Берлине рождаются два младенца, которым суждено стать братьями. В тот же день в Мюнхене создана Национал-социалистическая партия. Пауль и Отто неразлучны и оба похожи на своих еврейских родителей, хотя совсем не похожи друг на друга. Они и не догадываются, что один из них приемыш, — более того, не еврей. Их отец играет по джазовым клубам, мать лечит больных, жизнь в Германии, еле приходящей в себя после Великой войны, потихоньку налаживается. Братья вместе растут,...
В течение дня цена кило моркови могла подскочить в пятьдесят тысяч раз, и молодой паре, обремененной детьми, хватало благоразумия не откладывать покупки на после обеда.
– Любишь Горького? – Конечно! Как можно его не любить? Лучше русских никто не пишет.
Если по приказу они со мной раздружились, значит, паршивые друзья. Нечего о них и думать.
«Но это Германия. Берлин двадцатого года, и джинн насилия, выпущенный из бутылки, уже никогда не вернется назад, даже если пробку лишь чуть-чуть приоткрыли.»
Если проигрываешь мировую войну, нечего ждать, что наутро все будет нормально.
Оба не понимали правительство, которое не способно остановить уличные перестрелки, но озабочено равенством полов.
– Почему счастливчики? – спросил Вольфганг. – Если не считать того, что у них самая красивая на свете мама.
– Потому что они близнецы. Один за другого. Это жестокий город в жестоком мире. Но в любых тяготах наши мальчики всегда будут друг другу опорой.
(о национал-социалистах) ...Они вышагивали, точно хозяева улицы. Все они так ходили. Маршировали и выступали, как будто это геройство — сколотить миллионную банду, которая изводила запуганных людей. Больше всего меня бесило, что они мнили свою так называемую «революцию» каким-то подвигом. Будто вели долгую и славную борьбу. ...Какой подвиг? ...Все эти их еженедельные празднества, увековеченные «мученики», «годы борьбы»! Размахивали «окровавленными знаменами» и разглагольствовали о сражениях во спасение Германии. Боже мой, все их потери — десяток подонков, убитых в кабацких драках. Всякий нацист строил из себя спартанца, отстоявшего мост, хотя все геройство его в том, что спихивал еврейских старух с тротуара.
В чем не откажешь Адольфу Гитлеру, он честно всех предупредил.
- Ужин? Ты собираешься есть со мной? - Именно, жид и голубой, а? СС будет в восторге.
- До чего прекрасен мир! - Ага. Только люди в нём ни к чёрту.
...чем больше они поносят разврат, тем, похоже, сильнее его желают.
- Власть развращает. - Да, и абсолютная власть развращает абсолютно.
- А мы разве не особенные, Паули? - Дагмар разлеглась на кровати и, затянувшись сигаретой, выпустила дым в потолок. - Нам поэтому так и достается.
- Нет, Даг, болтовня об избранности — то же самое, что нацистская брехня о расовой элитарности. Люди есть люди, и все произошли от обезьян.
Надейся на лучшее, готовься к худшему.
Неочевидность повода еще не означает ненужности дела.
Вольфганг взял жену под руку, и вместе они осторожно одолели десять лестничных маршей, отделявших их квартиру от улицы. В доме был древний тряский лифт, но супруги решили, что в столь ответственный момент нельзя доверяться крохотной железной клетке.
Одолеть врага - не значит его убить. Главное - не дать ему убить нас, вот в чем вся хитрость
- В ЛНД нас хорошо натаскали. Фюрер за тобой следит, даже когда ты присел в кустиках.
- Я так и думал, что он извращенец.
— Вообрази, если вдруг застрянем и ты родишь между этажами, — сострил Вольфганг. — А лифт рассчитан на троих. Консьержка, стерва, настучит в домовый комитет.
Знаете, я придерживаюсь весьма полезного правила : без крайней необходимости своими соображениями не делиться .
- До чего прекрасен мир! - сказала Зильке. - Ага, - поддержал Отто. - Только люди в нем ни к черту.