Рецензии на книгу «Жили-были старик со старухой» Елена Катишонок
В наше время всё было иначе. Никогда не думала, что скажу эти слова. Они мне казались признаком косности, занудства и старческого брюзжания. Но вот говорю – в наше время всё было иначе. Детьми мы летом носились по дворам (Ба! Мы за школу пошли!), а взрослым и в голову не приходило за нас беспокоиться. Надо было только клятвенно пообещать, что на стройку (говорят прошлым летом там какого-то мальчишку плитой придавило) ты ни ногой и свободен. Домой приходили затемно, отмывали в ванне грязные коленки и расчесывали новые комариные укусы. Сейчас я и помыслить не могу, отпустить дочку одну на улицу.
Пригляд за нами все-таки был, стандартный дворовый надзор. Вечером у подъезда все лавочки плотно оккупировались бабушками – главным информационным бюро. Разговоры у них были все жуть, какие интересные, да только нам – суетливой и крикливой детворе – слушать их было не дозволено. (Иди, нечего тут слушать, мала еще!) Не доросли мы тогда до бесед про Людку, которая без мужа двоих поднимает. Вроде ходил к ней хахаль какой-то, да что-то не видать его давно. Семёновна говорила, что женатый он. Срам-то какой! И как только людям в глаза ей смотреть не совестно. Старшая её совсем от рук отбилась, того и гляди в подоле принесет. Яблоко от яблони. Или про Надьку, которая вчера на работу со свежим синяком пошла, такой «фонарь» разве замажешь. Как уж она за своим по молодости бегала, а теперь вот углы считает. Всё торопилась вперед Зинки замуж выскочить. А этот на ней еще жениться не хотел, если к себе в фатеру не пропишет. Говорят же, поспешишь – людей насмешишь. Тока сама теперь не смеется. Соседи почти каждый вечер слышат, как голосит за стенкой. А у Зинки-то муж в прошлом годе в профессоры выбился. Так Зинка теперь ходит важная, как министр. И сына в институт пристроили, все жилы себе вытянули, чтоб его в люди вывести, а за ним девки косяком уже так и ходят, так и ходят, до учёбы ли тут. Зинка его как Полкан сторожит, да разве ж уследишь. (Ты чего тут стоишь? Ба, дай ключи, я пить хочу. Не ужинать не буду, меня Наташка ждёт. Ну, ба! Можно еще полчасика?) Полчасика можно, потому что еще не все мировые темы обговорены и не все приговоры вынесены. А уж когда по телевизору стали Изауру показывать, работы у информбюро прибавилось в разы! Теперь надо ж было еще и про Леонсио поговорить, а как же ж!
Так вот. Можно сказать, что я дорвалась таки до той лавочки! С романом Катишонок у меня была там постоянная бронь. Дорвалась и заслушалась. А послушать было о чём. Шутка ли, старик со старухой 53 года вместе прожили, как один день. Семеро детей, а уж внуков-то… двенадцать ртов! Еще и правнучку успели понянькать. Старуха-то строга была, но дед так прямо весь светился рядом с ней, светлая ему память. А правнучка пока мала была, всё ждала, когда он воскреснет на Пасху. Хорошая такая девчушка, послушная, книжки им читала. У деда руки-то были – чистое золото! Такую мебель мог сработать, не чета этой фанерке магазинной. Хлебнули они, конечно, а кто не нахлебался тогда? Сначала советская власть потрепала, у старика всю семью угнали. А потом две войны, спаси Господи. Старший сын так и пропал без вести. Да что говорить, тогда беда в каждом доме поселилась. Младший-то вон вернулся, да как запил, что уже и не просыхал. А дочки хорошие получились, помощницы. Сноха только чисто ведьма, такая без мыла куда хошь пролезет.
На этой лавочке всем места хватит. Присоединяйтесь! Хорошо здесь. Спокойно, как на бабушкиной кухне, где пахнет пирогами. Хоть иногда и хочется плакать. Так что ж. Это жизнь.
Все забыв и перепутав,
Ошибайся и страдай,
Но прошу ни на минуту
Ты меня не покидай.
Но прошу ни на минуту
Ты меня не покидай,
То что ты мое дыханье
Никогда не забывай.
Леонид Дербенев
Какая ж это книга, братцы...
Книга потрясающая. Чем дальше я ее читала, тем больше влюблялась в книгу, в семью Ивановых.. А знаете почему? Потому что среди огромного количества детей, внуков я смогла найти и свою семью, своих родителей, свою крестную, бабушек с дедушками. Иногда их черты, их повороты судьбы обнаруживались в разных персонажах, но это неважно.
Это ведь просто потрясающе, когда автор так прекрасно передает жизнь, что она совсем не кажется книжной, что она живая, настоящая и очень похожа на твою собственную.
"Жили-были старик со старухой" - история трех поколений плюс довесок из подрастающего четвертого поколения в виде маленькой Лельки - история ошибок, история прощений, встреч и расставаний, история любви, история самой жизни.
Говоря об этой книге, невозможно не упомянуть ее язык. Сначала он настораживает, но после ты понимаешь сколь он прекрасен. Если честно, я не представляю себе эту книгу, переведенную на другие языки... Как перевести такие слова: "выкамаривать", "растараканивать", "финтифанты". Перевести может и можно, но при этом книга потеряет свою душу. А душа у книги есть, это бесспорно. Та самая, русская душа, широкая.
Читала книгу я нарочито не торопясь, не читая ничего одновременно с ней, а просто наслаждалась красотой истории, близостью книги ко мне и моей семье, ее духовностью, витиеватым языком, очень красивым.
Герои книги - обычные, простые люди, которыми и живут во всей нашей стране (написала бы я в своей рецензии 22 года назад), а теперь не знаешь как и говорить... Одна шестая всей суши? Люди обычные - не те, о которых писали обычно в книгах, не те, кто строит заводы и корабли, открывает новые звезды или законы физики, делает первые операции на сердце... Но это те люди, которые и составляют народ. Они - просто все мы.
Проходит неделя, за ней другая – Крещение, Пасха, Рождество – вот и год кончился, начался новый, потом еще один и еще… Так проходит жизнь. У кого-то счастливая, у кого-то несчастная, но всегда неожиданно и удивительно быстро проходит, с каждым уходящим годом набирая скорость, что, кажется, и не поспеть. Сначала дети маленькие на глазах растут, потом внуки, кому повезет, тот и правнукам успеет порадоваться. А в конце все одно – земля холмиком, на которую кто-то будет носить цветы. В чем смысл бесконечного жизненного круговорота? Смысл в самой жизни, в каждодневных мелочах, приносящих радость, в детских правдивых размышлениях, во взрослых победах. Смысл в том, чтобы жить праведно, по совести, не забывать свои корни, любить и уважать своих близких, с достоинством переживать смену власти, рубля и флага. Именно так жили староверы Матрена и Григорий. Интересную и счастливую жизнь, такую обыкновенную, но такую особенную.
Всем, кто любит семейные саги или просто красивый и витиеватый русский язык, настойчиво рекомендую читать. Книга просто великолепна! В любимые. И к месту.
Какая же замечательная книга! Сильная, берущая за душу, настоящая. Она просто затягивает с первой строчки и не отпускает до конца. Вместе с ней ты словно проживаешь несколько жизней за пару дней. Даже не так - ты просто живешь в этой книге, становишься одним из ее действующих лиц.
В своей заявке в новогоднем флэшмобе я, в том числе, просила посоветовать мне книги о жизни. А "Жили-были старик со старухой" - это не просто книга о жизни, это и есть сама жизнь. Рождение и смерть, любовь и быт, война и мирное время, серьезное и смешное, дети, родители, внуки, работа и дом - здесь есть все это, но есть и нечто большее, что объединяет все это, переплетает судьбы поколений и заставляет следить за ними, не отрываясь, и жить вместе с ними.
Жили-были старик со старухой у самого синего моря...
Так, по-пушкински, начинает Елена Катишонок свою книгу. И все - пути назад нет. С этого момента ты уже там, в Остзейском крае, вместе с семьей староверов. Вместе с ними ты проходишь все жизненные испытания: революцию, войны, оккупацию, многократную смену власти... Но не это главное в книге. Ведь что бы ни происходило в мире, жизнь продолжается: сменяются времена года, рождаются дети, все так же нужно есть, работать - и переживать за близких людей.
Эта книга обладает удивительным свойством замедлять время. Тебе кажется, что ты читаешь ее уже долго, что ты давным-давно знаком с героями и знаешь о них все. А потом оказывается: прошло только 10 минут. Но за это время автор успевает нарисовать нам целую жизнь. Она умеет буквально на нескольких страницах так глубоко и ярко раскрыть образы, что другому автору это не удастся и в целом многостраничном романе.
В этой книге свою роль играет все, каждая мелочь: бусинка, спинка стула, табличка на двери - все несет в себе некий смысл, рассказывает что-то об обитателях дома. Автор постоянно дает нам понять: невозможно, чтобы люди столько времени прожили в доме, и он не хранил никаких отпечатков их судьбы. Нужно только уметь их расшифровать.
А еще - язык. Этот живой, колоритный говор, в котором перемешаны и украинские, и польские словечки. Все эти выражения как-то незаметно цепляются и остаются: коломытно, шкода, не сепети, фордыбачишь, бздуры. А особенно эта их присказка "и к месту".
Герои "Жили-были..." - обычные люди. Они не обладают никакими выдающимися способностями и талантами, у каждого из них свои особенности и недостатки. Но все они настоящие, живые люди, которых мы встречаем каждый день. Я думаю, почти каждый человек встретит в этой книге своих родственников или знакомых, узнает чьи-то черты характера или чью-то судьбу.
Кто-то не вернулся с войны. Кто-то вернулся, но совсем другим. Кто-то работает за троих, чтобы вырастить детей. У одного новая власть отобрала все, что было нажито, у другого - и саму жизнь. А кому-то - подарила новые возможности. Кто-то всю жизнь трудился и к концу не имеет ни дома, ни семьи, а кто-то никогда палец о палец не ударил - но живет на всем готовом и кричит, что "нам положено!" Как все знакомо...
Под конец книги у меня на глаза не раз наворачивались слезы, хотя со мной это случается крайне редко. Настолько все жизненно, реалистично, проникает прямо в душу и не отпускает. И временами так больно, что словами не передать, хотя и не отдаешь до конца себе отчет, почему.
Самую большую симпатию у меня вызвал Старик, этот миролюбивый, спокойный, щедрый человек огромной доброты и великодушия. Симпатия - не совсем то слово, я просто привязалась к нему всей душой. И хочется вслед за Федей воскликнуть: "Какое сердце!" А ведь таких людей часто не замечают и не ценят, пока не станет слишком поздно. Они не кричат о себе на каждом углу, не требуют внимания, они просто изо дня в день Делают Дело.
Книга рассказывает о вещах одновременно простых и сложных. О том, как важно прощать. О том, когда нужно поступиться своими принципами. О том, что дети не должны отвечать за грехи родителей. И о том, как прожить вместе 50 лет и 3 года... О счастье, горе, любви - просто о жизни.
"Жили-были старик со старухой" - определенно лучшее из всего, что я прочитала за последнее время. Книга, в которой каждая строчка "к месту", читаешь и наслаждаешься,растягиваешь как можешь, не в силах остановиться. Уже очень давно книга не вызывала у меня такого всплеска эмоций, таких переживаний. Так много хочется сказать, но я пишу и тут же стираю, потому что не могу найти слов. Просто - читайте!
Оценка 11/10.
Ох, какая же это книга...
Понравилась? Однозначно! Чем? А я не знаю!
Язык ? Безусловно хорош!
Сюжет? Да какой он здесь?..
А с другой стороны, чего вы ожидали?!
Жили-были — волна...
Старик со старухой — волна...
У самого синего моря...
Прилив — отлив... Жизнь — смерть... Все сложно и в то же время просто все...
Меня заволокло и закружило. Правда. Не все нравилось, но и оторваться я не могла. Думаю, что многие книги (после этой) будут несправедливо заминусованы, потому как тут — одназначный плюс!!!
Я вспоминала своих бабушек. Очень разных. Баба Маня — крестьянка, очень похожая на Матрену. Житейская мудрость, рукоделье, уменье держать семью "в узде". Баба Соня — интеллигентка, с высшим образованием (СРАЗУ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ), утонченная красавица, трудная судьба...
Я не сужу. Никого и никогда. У моей семьи есть история. У моего мужа тоже есть история его семьи. Жесткая, кровавая, несправедливая... Но это — наша жизнь! И мы (такие умные, замечательные и принципиальные) вышли от них — неидеальных, не всегда правильных и непорочных, но родных и единственных.
Надо любить себя. Но и не надо забывать, что наши предки — это мы!
В каждой избушке свои погремушки
Жанр семейной саги является одним из моих любимых жанров. Но в данном случае что-то определённо пошло не так. Произведение "не зацепило", хотя все предпосылки на лицо: четыре поколения одной семьи, неспешное и протяжное повествование, куча второстепенных героев, то возникающих на страницах, то пропадающих, то появляющихся вновь, когда уже забыл про их существование.
Немного, собственно о неспешном повествовании. Одним из основных плюсов романа, является несомненно мастерство автора в употреблении "великого и могучего". Так колоритно и ярко проносятся по страницам все эти "рвань незграбная", "коломытно", "раскапустилась", "чуперадло", "бздуры". Но почему-то, несмотря на всю эту колоритную самобытность, произведение будто пронизано угрюмой тоской и какой-то безысходностью что ли. Бесспорно, писать про две войны, Сталинский режим, эвакуацию - это не праздник с фейерверками описывать. Но ведь было и мирное время; а тоска такая же. Да и главные герои вызывают неоднозначные чувства. В конце романа мне показалось, что всё это многолюдное и разветвлённое семейство держалось совсем даже не на Старике и Старухе, а на бедняге Фёдоре Фёдоровиче. Можно смело сказать, что он их всех на своём горбу всю жизнь вывозил; ну а все этим пользовались - он же зять! Он должен. Хотя кто кому вообще чего должен в этой жизни?
Неподъемная книга.
Её непросто читать.
С первых, почти сказочных строчек омут уже начинает незаметно затягивать, хотя ты, возможно, этого ещё не замечаешь. Пока ещё легкие, практически невесомые эти строки похожи на сусальное золото. Яркие солнечные блики на куполах, сияющая белизна стен, весенняя капель и тающий снег, под которым прячется новая жизнь. То ли картина одного из русских художников, то ли одна из любимых детских сказок.
Таким мне видится и чувствуется начало этой истории.
Но все это уносится, пропадает почти в самом начале. Это та самая сказка о том, что случается после первой встречи влюбленных глаз, после радостного перезвона колоколов и первого шага вместе.
Это жизнь.
Такая, какая она есть. Как история моей семьи. Или любой из знакомых мне.
С первым криком ребенка. С сияющим подарком за такое счастье. Тяжелыми буднями. Слезами. Стуком комка земли о деревянную крышку. Яркими лентами в косичках. Переездами. Расставаниями и встречами. Любовью. Делом всей жизни. Руками, которые кормят. Домом. Глазами матери. Игральной картой, оставшейся на пороге дома, как знак. Как память. Болью, от которой рвется сердце. И счастьем, которое нельзя пережить и описать. Детьми. Родителями. Корнями. Борьбой. Переменами в государствах. Сменой языков, денег, идеалов. Внуками. Совсем другим миром, в котором столько всего незнакомого и непонятного. С миром, на знакомство с которым уже нет сил. Стенами больниц. Именинами. Семейными праздниками. Холодными иглами, которые входят под почти прозрачную кожу. Снова слезами. И прощанием. Или прощением. Новыми началами. Силами жить, несмотря не на что.
Верой. И тут абсолютно неважно во что. Себя. Бога. Семью. Главное, что есть что-то, ради чего ты каждый день открываешь глаза и делаешь первый вдох полной грудью.
Неповторимая книга.
Её почти невозможно забыть.
Можно очень тяжело, долго отходить от удушающей атмосферы. Наверное подобное чувство я до этого испытывала только один раз, когда совершенно случайно оказалась в совершенно чуждом для себя месте: церкви, расположенной в глубине меловой горы. Плотный, душный запах ладана. Полумрак, освещаемый только огнем свечей. Бесконечно долгие, для задыхающейся там и впадающей от этого в панику меня, молитвы людей. Неконтролируемое стремление быстрей выбраться. Вернуться к своей жизни. Именно так я ощущаю и эту книгу. Все бытие семьи Ивановых.
Оно одновременно притягивает меня своей инаковостью и душит, пугает.
Восхищаться их несгибаемостью? Несомненно. Но прожить хоть один их день? Ни за что.
Но, даже выбравшись, забыть эту книгу не получается. То всплывет нарисованный воображением Федя - случайный гость, занесенный в эту семью, и её главная опора. Глухонемая гусятница с гранатовым ожерельем. Ручки на шкафах. Или мешок стружек.
Вроде бы мелочи. Как-то незаметно ставшие частью и моей жизни.
Я никогда не смогу посоветовать эту книгу. Потому что эта та боль, на которую наверное лучше наткнуться самостоятельно.
И оценить по достоинству смогу тоже вряд ли. Слишком много тут получилось замешано личного, своего.
Зато точно могу сказать, что эта книга уникальна. И эта уникальность заставляет в очередной раз гордиться тем, что на моем родном языке пишут такие книги.
А потом вынуждает остановиться и просто тихо, молча, где-то внутри пожелать, чтобы где-то и меня ждал тот самый Дом у самого синего моря...
Эта книга легла краеугольным камешком на душу. Уютненько уместилась где-то в потайный складочках, да так и осталась навсегда.
Эта книга мигает зелёным огонёчком счастья и уюта, хотя не всегда здесь всё так радостно и беззаботно, но уютно- это стопроцентно.
Эта книга домашняя, тёплая, словно оладушки, испечённые мамой. И так же, как и вкусные блинчики, её смакуешь, и тебе всё мало, потому что не только вкусно, но как-то легко и светло.
Жыли-были... Старик со старухой. У самого синего моря. Звучит, как сказка. На самом деле- жизнь. Обычная жизнь, с обычными заботами, проблемами. Рождением детей, праздниками, поминальными днями, радостями и горестями. Всё гладко, всё, как у людей. Если бы не война. Одна, другая. На этих этапах жизнь словно раскалывалась на две части, потом её можно было склеить, но оставались трещинки, иногда, едва заметные, иногда явные щербинки. Одни болели сильно, другие просто навевали смутные воспоминания. Но жизнь продолжалась. Рождество, Пасха, зима, весна. Подрастали внуки. Правнучка. Старились старик со старухй. Теперь их точно можно так называть. "Старость — это когда детство ближе, чем минувший день."
Сменялись вожди, власти и и законы. А семья продолжала жить за своими собственными, никем не писанными законами. То ли традиция, то ли привычка. "Тут ведь что вчера, что завтра — один в один, как солдаты."
53 года- как один день. И вдруг- вдова! И только теперь понятно, что в её жизни значил этот молчаливый и добрый старик. Дети, внуки, правнучка- это всё хорошо, но не он. "Всю жизнь любовно собирая золотые побрякушки, она не оценила — и недолюбила — истинное золото, которое было рядом." Теперь ей коротать век со своим грехом, потом что ведь это и о дочери тоже, ведь почему-то любила и ценила больше ту, которая побогаче, прсчастливее... Но такая уж она была... старуха, что молодая, что постарше: себе на уме, твердолобая, с большим сердцем, закованным в панцирь. И хоть панцырь тонкий, но заметный очень.
Почему пишу о старухе "была"? Потому что нету её больше, позвал её Максимыч к себе, царствие им небесное обоим. Лёлька всё надеется, что они воскреснут. И ведь она права. Воскреснут! В её детях, в её внуках. Жизнь продолжается, хотя сейчас так грустно на душе: "Вокруг могилы так же, как тогда, стояли сыновья и дочери, теперь уже совсем осиротевшие, — а значит, не дети больше, ибо детьми остаются только до тех пор, покуда живы родители."
Книгу не прочитала,- прожила. Да простят меня её герои, но я стала частицей их большой семьи. Тоже сидела за семейным столом, участвовала в их будничной жизни, плакала на кладбище и жила надеждой. С этой историей нельзя иначе. Её пропускаешь через себя, примеряешь, подгоняешь под свою жизнь. Где-то придётся урезать, что-то подобрать, доточить, перекроить. "Жыли-были"- это не итог,- начало всему. Жизнь продолжается...
У самого синего моря...
Здесь, у самого синего моря, менялось все. Водоворотом уносились нравы, правительства, деньги. Начинались и заканчивались войны. Неизменным оставалось только одно - жили-были старик со старухой... Обычная жизнь с простыми ценностями, - хочешь не хочешь, но вспомнятся собственные родные и их "былое" ("Бабушка, бабушка, а расскажи как было") - и серпантином воспоминаний разворачивается история, спрятанная в каждой семье - до щемящей боли, до дрожи в руках.
А когда-то ведь Матрена и Максимыч были молоды, пятерых воспитали и двух схоронили - так и появился листок поминальный у старухи. Тех, что остались - любили, воспитывали, души не чаяли, за другими - скучали отчаянно, в молитвах поминали.
И всю жизнь с Богом: на Него и опирались в несчастье, его и благодарили. А благодарить было за что - дом полная чаша, старуха - хозяйка знатная, старик - без заказов не сидит. Дети, пока маленькие, радуют, а уж потом, как выросли и судьбы свои встретили, так и началось: закрутился водоворот, война пришла - кто в поминальном листке остался, кто осиротился, кому вдовой век коротать...
Болела душа у Максимыча, Матрена-то все фыркала, прятала за бровями горе, но что могли - все детям и внукам подрастающим. Снова выжили, поднялись. Семьей сплотились - и против всех несчастий выстояли.
Но судьбы поломанные как чашку не склеишь - и хоть знал старик со старухой как жить - кто ж их слушал? Следующие поколения собственные ошибки спешили сделать - и им это удавалось. Ворчали, мучились, но принимали - свои, без них никуда.
Проходило... нет, - проносилось время и как-то незаметно подкралась старость. Не успели понять ничего, а вот уже старика хоронят. Простил ли? Кто знает. Пожалела старуха о многом, чего не сказала. А еще больше о сказанном - его уж не воротишь. Прожила какое-то время, правнучку нянчила, только смерть рядом околачивалась, осколком стеклянным.
Осиротели в один из холодных пасмурных дней. И кажется, все тот же берег, все то же синее море. И вспоминая сказку о Золотой рыбке, хочется логически завершить - жили-были старик со старухой. Вот только нет их. Взявшись за руки они отправились в родные края - легкие, помолодевшие, счастливые. И только память о них до сих пор живет на Земле.
Мысль материальна, если она послана от одного человека к другому, и чтобы убедиться в этом, не надо читать сочинения философов. Живущий на Аляске и напряженно думающий о своем родном и близком, который в это время пересекает пустыню Гоби, посылает ему свою любовь и тревогу: так соприкасаются души. Эта связь чиста и надежна, ибо невозможно родному человеку послать таким способом ложную мысль. Другое дело – в письмах: легче солгать в первый раз, а потом поддерживать единожды написанную неправду.
Вот так точно моя бабушка (мамина мама) узнала, что теперь она не жена солдата, защищающего Родину и свою семью, а уже вдова. Похоронка на дедушку пришла только к концу войны, спустя 2 года после гибели дедушки. О повторном замужестве бабушка даже не думала. Она всем сообщала на такие глупые вопросы единственное: «Мой муж – Никита. Так что ж что погиб? Он мой муж.»
Помолчали. Матрена расправила сбившееся одеяло, и Максимыч, взглянув мельком на правую руку с венчальным кольцом, еще раз подумал, как трудно будет его снимать, и о том, что надевал-то кольцо он, а снимать — ей.
Я не знаю, как анализировать произведение, написанное не о какой-то отдельной семье, а о своей родной и такой одновременно далекой. Как жила моя бабушка, получив похоронку? Как она поднимала троих детей? Я многого не знаю. Раньше не очень-то интересовалась, а сейчас и спросить уже некого…
Старуха осталась жить, плохо представляя, как это делать, но смутно зная, что так нужно.
Так жила и моя бабушка. Только позвольте, у меня ведь и папина мама была, она тоже осталась одной, и тоже несла тяготы немецкой оккупации с четырьмя детьми на руках. Дедушка воевал… Этот дедушка вернулся, тут вроде бы всё хорошо. Только как и Матрена, моя бабушка многого не смогла ему простить. Он ушел к другой. И не могу обвинять, не могу осуждать никого…Всё это жизнь. Всё это было…
Но не в том ли бесценное достоинство прошлого, что его можно извлечь из послушной памяти в любую минуту, а порой оно внезапно - и часто помимо желания обладателя - встрепенется само, окликнутое то ли полузабытой мелодией, то ли тонкой струей щемящего душу запаха.
А маму судили во время войны. Ей было 17 лет, и она опоздала на сенокос из-за больной сестренки. Доносчиков хватало всегда… Но опять же – я не имею права судить…
Этим чёрно-белым поколениям достались две мировые войны, десяток революций, гражданские войны, интервенции, голод, коллективизация, раскулачивание, культ личности, холодная война, Карибский кризис, локальные конфликты, гонка вооружений и продовольственная программа.
Мои родители лучше находили общий язык с моей дочерью. И меня всё останавливали: «Не ругай её, она еще много тумаков получит от жизни» Жалели… И до последних дней жизни всё волновались обо мне. Я была для них всё той же маленькой Ленкой.
Детьми остаются только до тех пор, покуда живы родители. Теперь они сами остались старшими и чувствовали спиной холод и одиночество: там, за ними, больше не было никого.
После папиной смерти я еще 13 лет была дочей. 18 октября 2010 года я этой привилегии лишилась. Как впрочем, и любимая внуча моих родителей.
Бабушка не существует без внучки, а внучка бывает внучкой до тех пор, пока у нее есть бабушка.
… Лица. Сквозь сероватую или коричневатую зернистость, словно сквозь накопившуюся за десятилетия пыль, глядят лица, которые так не похожи на меня. Но посмотрю в зеркало — да, фамильное сходство заметно, только эти лица выражают то, чего мне так остро не хватает.
Чего же мне так не хватает? Почему их лица так спокойны, а моё всегда в панике или в какой-то тревоге? Сейчас, к концу книги я начинаю понимать. Они уже достигли того берега, они смотрят на меня и моих родных из той дали, в которой мы обязательно встретимся. Они уже знают ответы на все вопросы, а экзамены мои, и всех живущих ныне еще не подошли к финалу. Нам их еще сдавать. И правильным будет наш ответ или нет, еще не известно. Мы еще здесь…
Неполным будет знакомство с семьей Ивановых без этой книги: Елена Катишонок Против часовой стрелки .
А тут я написала об этой книге продолжение своей боли.