– Перевал – это как комната с тысячами дверей, – сказала я, подумав. – Одна открыта всегда – с этой стороны гор на другую, по ней может ходить кто угодно. Остальные – какие закрыты, какие заколочены, какие вовсе никогда не открывались.
— Всякому благородству есть предел, — припомнила я еще один подходящий оборот, — а вы, господин, еще и нетрезвы… Когда же человеком управляет не разум, а вино, он способен на самые мерзкие поступки, о которых сам же и пожалеет, но будет слишком поздно!
- Я слышал… в обители все живут очень просто, а еще все время работают и молятся… Так или как?
— Кому положено, тот работает, а кто главный… сам понимаешь, — хмыкнул Чарим. — Но что молятся непрестанно — это правда.
— А зачем?
— Думают, что чем больше слов, тем надежнее, наверно. Мне-то почем знать? Я уж по-своему, запросто, чай не обидится Создатель, — серьезно сказал Вител.— Да и не по пустякам прошу, а по делу. А если каждый день с утра до ночи бубнить одно и то же… Это как зуд комариный: сперва раздражает, а как привыкнешь, так и замечать перестаешь.
— Вовсе без помощи даже сказочные богатыри управиться не могут, — поучительно ответил он. — У всякого, сама вспомни, то конь волшебный, то ворон говорящий, то лисица-проводница, то волк-помощник, то матушкино или там невестино выручай-колечко… А у тебя все разом. Колечка нету, правда, зато остальное в наличии. За говорящего ворона я сойду, пожалуй, как тебе?
— Вот муж кому-то достанется, — не удержалась я, — поспал — теперь можно и поесть, поел — теперь можно и поспать.
— Злых языков боишься? Мужа хочешь? Хоть плохонького, но законного? А каково с ним будет жить и детей растить, подумала? Может, из него отец вовсе негодящий выйдет!
— Словом, все полезно, что в рот полезло, — заключил Чарим и добавил справедливости ради: — И обратно не вылезло.
Горы могут принять чужака, если он придет с миром и желанием понять. Но если я права и если мою семью убили по приказу князя Даккора, горы отомстят. Если прежде этого не сделаю я сама…
если на людей все время оглядываться, то самой-то когда жить? И зачем? Шагу лишнего не ступи, слова не скажи…
— Не переживайте, госпожа, — серьезно сказала я, — моя кормилица говаривала: пока толстый сохнет, худой сдохнет, уж простите за просторечие. Вы вполне можете дождаться, не так ли, господин?