Цитаты из книги «О чем говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире» Галина Юзефович

Пожалуй, то же можно сказать и о писателе: чтобы стать по-настоящему великим и всенародно любимым, он должен восполнять какую-то важнейшую недостачу, ощущаемую читателем, давать ему утешение и поддержку именно там, где они нужнее всего.

Словом, Нобелевская премия по литературе сегодня – не писательский конкурс красоты, но результат сложного, осмысленного и увлекательного картографирования и размежевания литературного пространства, достойный всяческого интереса и уважения, но в первую очередь – простого читательского доверия.

По-настоящему глобальные бестселлеры не имеет смысла оценивать исключительно по шкале художественной ценности. После достижения определенной цифры продаж книга переходит в разряд социальных феноменов - и уже в этом качестве заслуживает самого пристального внимания и уважения, вне зависимости от эстетических недостатков или, напротив, совершенств.

Растить в ребенке читателя сегодня – это примерно как разводить костёр во время дождя: не сказать чтоб просто, но, в общем, возможно, что подтвердит любой человек, хотя бы единожды побывавший в походе.
Начинать, как обычно, придётся с себя.

никакой объективности не существует по той же самой причине, по которой человеку не доступно, скажем, фасетчатое зрение и другие хорошие вещи. В силу своей биологической природы мы не способны выходить за рамки собственного восприятия, и можем лишь строить более или менее достоверные гипотезы относительно того, каким видят мир другие

Только тщательно отбирая поленья и подкладывая их в правильном порядке, бережно и непрерывно нагнетая в занимающееся пламя воздух и аккуратно поддерживая любой – даже самый маленький и на первый взгляд никчемный – язычок огня, мы имеем шанс развести жаркий и стабильный костер детского чтения. Ну, а когда он разгорится как следует, можно будет устроиться рядышком в кресле-качалке, заварить себе чаю и погреться на славу – и это тот приз, ради которого, на мой взгляд, стоит потрудиться.

В семидесятые и восьмидесятые годы часто говорили, что Курт Воннегут – писатель так себе, но его романы сильно выигрывают в переводах Риты Райт-Ковалевой, – конечно, это была шутка, но лишь с небольшой долей шутки. Многим тогда казалось, что улучшать исходный текст, адаптировать его, переиначивать, подгонять под наши стандарты или подвергать цензуре, собственно, и означает заботиться о читателе. Понятное дело, это было логичным следствием общего для всего СССР патерналистского взгляда на мир – по умолчанию всегда предполагалось существование кого-то, кто знает лучше и всё сделает правильно, тем более что излишества вредны, а выбор утомляет.

Чтение – еще один (и очень эффективный!) способ выкачать из мироздания немного радости сверх отпущенной нам нормы, и мне кажется, что долг родителя – попробовать научить ребенка эту радость находить и использовать. Чем шире круг вещей, доставляющих нам удовольствие, тем богаче, интереснее и, в конечном счете, счастливее наша жизнь, тем лучше мы защищены от неизбежных огорчений и травм. Сделать книгу источником радости, а не вины и тревоги («опять не читал сегодня!»), – значит обеспечить своего ребенка еще одним спасательным кругом, еще одним источником тепла и света в царстве холода и мрака.

Невероятно острая реакция на качество перевода – наша уникальная национальная черта. Нигде больше ничего подобного, насколько я могу судить, не происходит. Только у нас переводчиков регулярно линчуют, убивают и подвергают иным формам насилия – слава богу, пока только на словах. Очевидно, что в этой точке проходит какой-то важный общественный нерв: плохой (или просто непривычный) перевод воспринимается как агрессия против читателя и вообще посягательство на святыню. Святыней же в данном случае является представление об «идеальном», абсолютном переводе и его принципиальной достижимости, сформированное отечественной переводческой школой второй половины XX века.

Контекст – точно так же, как и личность автора – можно выдвинуть на передний план, а можно увести в непроговариваемый подтекст, но он есть всегда. Нет книги, которая была бы как остров, и нет человека, который бы воспринимал ее изолированно, вне связи с другими книгами, с погодой, с собственным читательским и жизненным опытом, с политической обстановкой и прочим внешним «шумом».

Единственное основание для чтения художественной литературы сегодня ... - это удовольствие.

Он тоже любит "Маятник Фуко" Умберто Эко, "Старшую Эдду" и "Опыты" Монтеня - ясно, что мы подружимся. Он никогда не читает на эскалаторе - конечно, у нас с ним ничего не выйдет

Словом, прежде, чем возмущаться «неизвестностью» победителя и подозревать, что дело тут исключительно в «политике», лучше воспользоваться услугами Google: лично меня подобная практика многократно спасала от конфуза.

Жертва, сумевшая худо-бедно переварить и интегрировать свою травму, кажется нам интереснее человека, с которым ничего дурного в жизни не происходило.

Вместо того, чтобы высокомерно наслаждаться собственным иммунитетом к объектам массового вкуса и героически выгребать против течения, интереснее и продуктивнее будет найти и осмыслить магию, делающую великий бестселлер великим бестселлером.

Травма в анамнезе становится синонимом личностной глубины, сложности, загадочности и в конечном счете неотразимости

Невероятно острая реакция на качество перевода - наша национальная черта

Американская литература – это литература большой самодостаточной страны, живущей преимущественно собственными внутренними интересами. Американские писатели пишут в первую очередь для американцев и про американцев, с опорой на актуальные американские тренды и реалии, и это делает американскую литературу заметно менее конвертируемой и глобальной, чем, скажем, литература английская. Впрочем, это не так важно: аудитория в США настолько велика и разнообразна, что выход за ее пределы не является обязательным условием и сколько-нибудь значимым критерием успеха.

Американская литература напоминает кота, чувствующего, где болит у его хозяина, и укладывающегося строго на это место.

Личность критика важна, а никакой объективности не существует по той же самой причине, по которой человеку не доступно, скажем, фасетчатое зрение и другие хорошие вещи.

Если взглянуть на статистику мировой книготорговли, которую ежедневно готовит Франкфуртская книжная ярмарка, то окажется, что годы, отмеченные выходом очередного тома "поттерианы", выглядят на графике одинокими пиками посреди утомительно плоского пейзажа.

Великий бестселлер может быть хорошей книгой, а может и не быть, но в нем всегда - всегда! - присутствует некоторая магия.

Я почти никогда ничего не ругаю - не потому, что хочу всем понравиться (всем всё равно не понравишься, а похвала часто раздражает сильнее, чем ругань), а потому, что верю: в нашем зашумленном мире говорить стоит только о вещах по-настоящему важных - то есть самых любимых, ценных и интересных.