У меня внезапно возникло чувство, что судьба сейчас очень хорошо ко мне расположена. Если у судьбы вообще есть по отношению ко мне собственное мнение.
Очень важно, чтобы друзей было много, тогда можно положиться хотя бы на одного из них.
– Хочешь виски? – спросила она, видимо потому, что сама его хотела.
– Да, с удовольствием, я ведь так и так еще не завтракал, – ответил я.
– Всякий раз, когда у тебя проблемы, ты пьешь алкоголь. – Почем тебе знать, какие у меня были бы проблемы, если бы я не пил алкоголь, – сказал я.
Моя участь обычно была для меня слишком высокой планкой. Ладно бы она оставалась там, наверху, ну хоть когда-нибудь. Но ведь нет же, рано или поздно каждый из судьбоносных моментов моей жизни сваливался на меня и говорил: "А вот и я".
Каждая минута здесь была бесценна, словно она представляла собой концентрат из нескольких лет дальнейшей жизни. Уже по одному этому можно было судить, насколько ниже себестоимости продается время нам, в нашей мельнице повседневности. Или мы сами расточительно разбрасываемся им и даже не осознаем этого. Да, я и сам был таким транжирой, а то и показательным его образцом.
Мир жесток, и эту жестокость не позволят пресечь внезаконными актами человечности, иначе такая жестокость становится слишком заметной и порождает недовольство, а этого политика допустить не может.
В редакции «Дня за днем» я еще никогда ни к кому не обращался с просьбой, если не считать просьбы о том, чтобы меня по возможности оставили в покое.
По моему же мнению, было в принципе невозможно вызвать у читающей публики чувства, которых сам пишущий не испытывает.
...отними у трудоголика работу, и он не будет знать, ради чего живет.