Италия, середина 1980-х. В дом профессора в качестве ассистента на лето приезжает молодой аспирант из Америки. Оливер быстро очаровывает всех, он общителен, проницателен, уверен в себе, красив. В компании местной молодежи он проводит время на пляже, играет в теннис, ходит на танцы. 17-летний Элио, сын профессора, застенчивый и погруженный в себя юноша, также начинает испытывать к нему сильный интерес, который быстро перерастает в нечто большее. За шесть коротких летних недель Элио предстоит...
"Мне было бы достаточно, если бы он наклонился и поднял чувство собственного достоинства, которое я с такой легкостью бросал к его ногам."
Сейчас тебе больно, и твоей боли я не завидую, но завидую её причине.
Ты - мой дом. Когда ты со мной и у нас все хорошо - мне не нужно больше ничего.
Время делает нас сентиментальными. Возможно именно время и заставляет нас страдать.
Любой, кто страдает от зависимости, знает: нет ничего проще, чем насмехаться над ней сразу после новой дозы
Как ты проживаешь свою жизнь - твоё дело. Но запомни, наши сердца и наши тела даны нам только однажды. Многие из нас ничего не могут с этим поделать, но живут так, словно им даны две жизни: одна тестовая модель, вторая - финальная версия, и множество вариантов между ними. Но на деле она одна, и прежде чем ты не выяснишь это для себя, твоё сердце окажется слишком изношенным, и наступает момент, когда никто на него, как и на твоё тело, не посмотрит.
How you live your life is your business. But remember, our hearts and our bodies are given to us only once. Most of us can’t help but live as though we’ve got two lives to live, one is the mockup, the other the finished version, and then there are all those versions in between. But there’s only one, and before you know it, your heart is worn out, and, as for your body, there comes a point when no one looks at it, much less wants to come near it.
Читающие люди скрытные. Они прячут то, кем являются. Те, кто прячется не всегда любят тех, кем они являются.
Мы принадлежали друг другу, но жили так далеко, что стали принадлежать другим
Мафалда могла попросить его забраться по лестнице с корзинкой и насобирать тех фруктов, «что едва
зарумянились со стыда», − говорила она. Он шутил на итальянском, сорвав один, спрашивая:
- Этот зарумянился со стыда?
- Нет, − отвечала она, − этот еще слишком молодой, у молодости нет стыда, стыд приходит с возрастом.
People who read are hiders. They hide who they are. People who hide don’t always like who they are.
Отпускать кого-то может быть тяжело. Это не обязательно может будить среди ночи. Осознание, что другие забыли нас гораздо раньше того, как мы хотели бы, чтобы нас забыли, ничуть не лучше. Мы вырываем из себя много самих себя в надежде исцелиться раньше, но некоторые вещи должны пройти свой собственный путь.
-Это мое место. Навечно. Я прихожу сюда читать. Я даже не могу тебе сказать, сколько книг я тут прочел.
-Ты любишь быть один?
-Нет. Никто не любит быть один. Но я научился жить с этим.
Быть счастливым, как сейчас, может быть, было не так уж сложно, в конце концов. Все, что мне надо было сделать: найти источник радости внутри себя самого и не надеяться на других в следующий раз.
Об одной вещи, настолько неуловимой, неосознаваемой, словно и не существовавшей вовсе, но всегда манившей к себе, я хотел рассказать и не мог. Эти двое никогда не смогли бы отменить это, никогда не смогли бы переписать это, никогда не смоглибы стереть воспоминания или отпустить их - это просто застряло там, как вид светлячков над летним гулом, продолжая твердить: "Вы могли бы иметь всё это вместо ваших нынешних жизней". Всё обернулось провалом. Двигаться вперёд - это ошибка. Смотреть в другую сторону - ошибка. Попытаться исправить свои ошибки тоже было бы ошибкой. Их жизнь напоминала искажённое эхо, навсегда похороненное в усыпальнице Митра.
Это была моя вторая благодарность за самый лучший вечер в моей жизни. Я глотнул вторую порцию мартини, ощущая себя так же декадентски, как джазовые исполнители: они много курят, много пьют, и их всегда находят мертвыми в канаве в конце фильма.
Я же думал о словах Эмили Бронте: потому что «он больше я, чем я сам».
Для меня те часы, проведенные в нашем саду за круглым деревянным столом с зонтом, так неидеально бросающим тень на мои бумаги, тот стук льда в наших охлажденных лимонадах, тот шум не слишком отдаленного прибоя, мягко обнимающего огромные прибрежные скалы, и те приглушенные мелодии всевозможных попсовых песен, поставленных на повтор в каком-то соседнем доме, навсегда вошли в тексты моих мысленных молитв об одном и том же: чтобы время остановилось. «Пусть лето никогда не закончится, не позволяй ему уйти, пусть музыка в бесконечном повторе играет вечно, я прошу столь мало, и я клянусь, я не попрошу больше».
Ты − мое возвращение домой. Когда я рядом с тобой, и мы вместе, нет более ничего, что я бы хотел.
«Но если ты помнишь все, − рвалось с моего языка, − и если ты такой же, как я, то, прежде чем ты уедешь завтра, или, когда ты будешь готов захлопнуть дверь такси, попрощавшись со всеми, и больше не останется какой-либо недосказанности в этой жизни вообще, тогда − хотя бы в этот раз, пусть даже в шутку, пусть для этого будет уже слишком поздно − но повернись ко мне, посмотри на меня, как когда мы были вместе, и это значило для меня все, удержи мой взгляд и назови меня своим именем».
«Не могу» не значило, что я был занят, оно значило, что я не мог найти в себе силы сделать это.
- Ты единственный, с кем я хотел бы попрощаться перед смертью, потому что только тогда эта штука, которую я называю жизнью, приобретёт смысл. И если я услышу, что ты умер, моя жизнь такой, какой я её знаю, для того, кем я сейчас являюсь и говорю с тобой, перестанет существовать.
Как же замечательно было гулять полупьяным с лимонадом душной ночью среди сверкающих сланцевых булыжников Рима под чьей-то обнимающей рукой.
Время делает нас сентиментальными. Возможно, в конце концов, именно время заставляет нас страдать.
"С этого момента, - подумал я, - с этого момента..." у меня появилось, как никогда прежде, чёткое ощущение появления кого-то очень дорогого, которого я ждал вечность, который был мной, мной, мной, мной, никем иным, а мной. Пробегающая по рукам дрожь казалась знакомой. На меня опустилось ощущение чего-то неземного и, тем не менее, абсолютно родного, как будто всё это когда-то было частью меня, но я потерял это однажды. А сейчас он помог найти. Сон был правдив - это было, как возвращение домой, как вопрос: "Где ты был всю мою жизнь?"