Рецензии на книгу «Автопортрет неизвестного» Денис Драгунский
Наверное, как все люди моего возраста, я читала в детстве "Денискины рассказы" Виктора Драгунского. И мне было интересно почитать книгу, написанную тем самым Дениской, сыном Виктора. Умом-то понимаешь, что ничего особенного ты о нём не знаешь из этих выдуманных детских рассказиков, но сердцу не прикажешь - было любопытно. Что мы имеем в итоге - легко читающуся, но сложно понимаемую из-за обилия действующих лиц историю жизни советской элиты, которая довольно интересно изложена и изящно заканчивается. Было бы вполне неплохо даже для меня - я не жила в советское время и ностальгирование по этим временам мне чуждо. Но не понравилось, что одним из ключевых моментов в этой книге является некий мексиканский сериал - кто с кем спит, все друг другу изменяют, сын в итоге не сын, дочь в итоге не дочь, мачеха - одновременно и сестра... В общем, не люблю я такое. Наверное, книга всё же больше не об этом, а о том, как сложно было художникам в советское время, как везде могли подкарауливать шпионы и доносчики, какую большую роль играла "кастовость". На самом деле, финальная мысль книги не ясна, зачем это писалось и для кого - непонятно. Но слог автора приятен, особенно если закрыть глаза на слишком уж закрученное изложение. Может быть, если мне представится случай, я познакомлюсь и с другими книгами автора, но эта для меня не стала шедевром.
Книга прочитана в рамках Книжного клуба Таллинн-Петрозаводск.
Проза Жоржа Бенгальского
С первых страниц книги читатель окунается в хорошо знакомый ему художественный мир Дениса Драгунского – мир Ирочек, Саш и Борисов Аркадьевичей. Весь роман – растянутый трехстраничный анекдот, которые обычно Драгунский воспроизводит в немереных количествах. Элита, квартирный вопрос, Сталин (куда без него литератору-либералу?) и любовь через годы, через расстояния («раздень меня медленно»).
Центральный вопрос романа – кто с кем спит, и кто кем кому, соответственно, приходится. Даже лесбиянка имеется, в соответствии с новыми веяниями, но до мужеложества Драгунский еще не дорос, сказывается все-таки возраст и тоталитарное советское воспитание. А еще автор - эстет, ценитель женского, прекрасного, ну зачем тут сократические грубости?
Групповуха с диалогами и сюжетными поворотами, которым позавидовала бы любая мыльная опера, растянута на триста с лишним страниц. За ней глубокая философская мысль: «Как все в мире связано. Как мы все связаны жизнью, любовью, правдой, ложью, историей…» В общем, «мужики поют». Микс «Июня» и «Бюро проверки» в изнуряющем формате диалогов на четыреста с лишним страниц.
Но это ведь и роман о московских элитах. Кто еще может жить в московских квартирах? В романе мелькает на задах один рабочий, однако, и он не простой, а элитный. Вот такая страна – профессоров, художников, гэбистов и шпионов хоть попой ешь, а рабочий один. В общем, как ни осуждается заочно теория одного из героев Миши Татарникова о людях разных инкубаторах, роман рассказывает только о жизни одного – советского, элитарного.
Здесь, конечно можно невпопад задать вопрос: а что, собственно, хотел сказать автор? Что в народном СССР были, о ужас, элиты? Или что они были гнилыми? Но первое мы знаем из учебника по социологии: несть социальной общности без привилегированного класса. А насчет второго догадались сами, недогадливые же поняли из интернета.
«Автопортрет неизвестного» довольно хитрый роман. Это только дураки пишут прямо. А Драгунский же, типа, мастер. Поэтому перед нами книжка-перевертышка, спекуляция на читательской наивности восприятия. С конструкцией «роман в романе» не все так просто, как представляется в начале. Но тут как в цирке с фокусником, смотреть бесполезно, тебя уже надули заранее, в ящике двойное дно и бог из машины. Выяснится это потом, в финале, на сеансе разоблачения магии. А так весь роман приходится следить за иными художествами.
Известно, что критика у нас повяла. Комментарии в книжках отменили. А раз Пушкина читать непонятно, то Драгунского уж будет тем более. Поэтому специально для дорогого читателя в книжке, как в хорошем средстве по уходу за разными телесными поверхностями «три в одном» - проза, критика и комментарий. Конферанс прилагается, объяснение идет по ходу действия – и почему диалог вот такой, и отчего героиня так себя повела, и что такси в Москве 42-го не ходили, а обувь «Топмэн», была в СССР в топе, а ей надо было бы быть в попе.
Ну а так сюжет прост, и почти по-западному актуален: «корешки», тайны семейной жизни. Но Драгунский это ж фирма, а не мейнстрим, поэтому изложено так, что читать дальше второй страницы не хочется. Диалоги, изматывающие и изнуряющие, стенограммы вымышленных семейных разборок и откровений, сменяющиеся ближе к концу знакомой антисталинской риторикой и дилеммами – предать, или оставить как есть.
Короче, легенда такая: богатая дамочка пишет роман про нехорошую квартиру. Аргументов в пользу нехорошести жилплощади достаточно. Первый житель, акадэмик, сгинул без вести (что не мешает ему подобно б…, подавать «ананасную воду» вождю народов точнехонько в середине романа). Второй, художник, как истинный интеллигент и талант, понаделал подлостей, а потом пошел в народ, стал новым старцем Федором Кузьмичем. Третий скончался. С предпоследним ничего не случилось – случилось со страной.
В итоге же книжка опять получилась про девочку (кто «Дело принципа» смог дочитать, ничего нового не увидит, все то же, правда, лет девочке поболее), и опять-таки про подлую советскую элиту, будь она неладна.
Взял Драгунский сразу для опытов и физиков, и лириков. А чего мелочиться? Все люди. Все трахаются. И интриги плетут с одинаковой скоростью. Но физики своих не сдают (или сдают только во втором поколении), а гуманисты-гуманитарии легко. Это даже товарищ Сталин, вспоминая о тезке Осипе Мандельштаме, признает. Никто, ни одна собака не заступилась. Сволочи. Но, с другой стороны у лириков перед физиками преимущества. Человека легко сгноить, а вот его наследие шиш. Пусть картины из музеев выволакивают, «в моих вещах, особенно в цветовых и светоцветовых решениях видна школа…»
То есть осудил, отмежевался, а сам – раз, и фига в кармане: «А все-таки она вертится». В общем, картина репрессий и инакомыслия маслом.
Но нет, это все ерунда. Книжка-то еще и про секс. Как всегда у Драгунского. Я прям вижу слюнку и этот маслянистый авторский взгляд. Тут прям целая палитра звуков, цветов и запахов:
«Выстирывал желтые пятнышки на трусиках»
«Я хочу смотреть тебе в глаза, глаза, когда ты берешь меня в первый раз»
«У меня менструация»
«Они обнялись и стали раздевать друг друга»
Даже Сталин о любви разговаривает, специалист, две жены за плечами. Ну и со стариком Фрейдом все же не зря разговаривал.
«Рвущаяся к совокуплению похотливая молодая плоть, прикрытая полупрозрачным советским фантиком»
«Ей всегда хотелось, когда страшно»
Представлены и пикантные подробности довоенных соитий: «Интересно ведь спать в крохотной каморке с любимым человеком и ночью писать в ночной горшок. А иногда даже какать. Вытираться мягкой газеткой. Бросать ее в горшок, накрывать его фанерой, а потом самое интересное – а потом возвращаться в постель в объятия любимого».
С грязной задницей в постель - какова поэзия! Какое проникновение в эпоху!
В этом году, благодаря газете «Московский комсомолец», мы узнали,что у нас наросло поколение шлюх. А вот девушки семидесятых были поколением минетчиц. Спасибо Драгунскому, не знали.
Но это будоражащее биение секса величина в романе непостоянная. Драгунский – серьезный писатель. А потому мы просто утопаем в многочисленных «отношениях»: министр Перегудов разрывается между женой и любовницей, а его сыну нужно разобраться, вот у него тут инцест намечается, или все-таки мама наставила рога папе и теперь можно совокупляться безболезненно?
То есть, мы словно попадаем в такой литературный выпуск программы «Пусть говорят» с довольно пространным выяснением запутанных родственно-семейных связей и половых контактов упоминаемых всуе лиц. Ну и опять: квартира, машина, диссертация, дача, статус, интриги.
Вопрос здесь не в том, что не хочется ничего такого признавать. Все это было. «Верю, верю!», как говорил царь в одном старом армянском мультике. Понятное дело, было, люди живут. Вещизм. Мещанство. Московские повести.
Проблема в том, как все это написано.
Уровень Драгунского, это уровень такого литературного Малахова: причмокивание, придыхание, нездоровое возбуждение (лет-то уж прости господи, сколько, а все про секс, не отпускает старика), перетирание пошлостей и сальностей, копанье в грязном белье. В итоге ощущение чего-то мелкого, почти тараканьего. Не от героев, не от среды, не от эпохи, от автора, который все делает мелким.
Бывают в компаниях такие старикашки, романтики поздней любви, подмигивающие обоими глазами, как Распутин с бутылки: «Он мужчина, она женщина. Вы же понимаете». Навязчивые, прилипчивые, склизкие, надоедливо говорливые, всезнающие снобы.
От каждой книги Драгунского впечатление словно замазался в какой-то нехорошей жидкости, выделениях. С «Автопортретом неизвестного», та же история. Вся проблематика – обмен жидкостями и вытекающие из этого статусные последствия. Впрочем, есть и мораль, разоблачение заблуждений – будь доцентом и писателем, а не академиком и министром. И тогда снизойдет на тебя «чудное мгновенье» любви по авторской воле. Будет у тебя пара перепихонов как у всех нормальных людей. Пьеса «Мечтатели» (они же «Лжецы») за плечами. Возможность публикации в толстом журнале. И ни к чему не обязывающее звание мэтра и совести нации в узком кругу. Держись подальше от грязи и от князи. С книгами Драгунского совет практически невыполнимый.
Если совсем кратко, то - лихо, виртуозно, но без любви. А теперь поподробнее.
Драгунский действительно – главный сегодняшний новеллист. Мало, кто так же как он может на нескольких страницах минимальными средствами с безупречной точностью расчертить вполне себе житейскую диспозицию, сквозь которую человек виден до донышка; а при обратном взгляде – со дна души героя – всё та же самая житейская диспозиция видится уже вполне себе шекспировской. И таких «чертёжиков» у него уже больше тысячи трёхсот! Сам Драгунский говорит, что писать их, что называется, насобачился, и захотелось почувствовать сопротивление материала.
Что же, похоже, материал и тут не сильно сопротивлялся мастеру. Клубок сюжетных линий, с десятками персонажей, проживающих свои трагедии и страсти на протяжении более 80-ти лет, к финалу распутан и отутюжен, снабжен бирочками и разноцветными стрелочками. Картина ясна в общем, в частном и даже попиксельно. И вот там, где попиксельно, видно, что каждый пиксель – всё тот же чертёжик – новелла, (в которой человек виден до донца туда, и то, что весь мир – театр, оттуда). Причём, что в общем, что в частном, что попиксельно, видно примерно одно и тоже. То есть, масштабы разные, а уровень почти тот же. От бытового и семейного он поднимается до государственного, и там демонстрирует тот же самый подход, лишь раскрашивая плоскую картину новыми «горними» красками.
Драгунский приучил меня ловить кайф, созерцая непроговоренное. И я ожидал, что за ныне проговоренным, но сплетённым теперь в сложное масштабное полотно, я увижу непроговоренное более высокого порядка. А этого не случилось. – Всё то, о чём автор хотел свой роман написать, он именно проговорил. Оно не проступило, не открылось, не сложилось по совокупности малоприметных фактов. Оно было внятно изложено словами.
Миром правят элиты. – Не самое свежее открытие. Кому-то, возможно, не вполне очевидное на фоне советских пейзажей. Но ведь литература не для того, чтобы узнать, а для того, чтобы на основании малого догадаться о большем и с того получить удовольствие. Или с того, как это сделано. Или с того, что большое тебе открылось чрез малое, но таким образом, что малое оказалось не менее важным, чем большое, важное, глубокое, высокое. Потому что автору удалось обозначить в малом некий глобальный основополагающий принцип, без которого за высоким и глубоким можно не собираться.
В общем, ни за кого я из героев особо не переживал и не радовался. А то, что чрез них мне автор передать хотел, я и так знал. Но новеллист он всё равно первейший.
Новый роман Дениса Драгунского с
интригующим названием «Автопортрет неизвестного» - первое крупное произведение автора, попавшее мне в руки. До этого я читала - и с восторгом рекомендовала вам - только короткие рассказы. С первых же строк роман озадачивает и затягивает. Даже портрет на обложке без лица, состаренный, в сизых, серых тонах настраивает на некую тайну, на что-то околовоенное...Сразу необходимо отметить, что это роман в романе, с нелинейным действием, повествованием от лица разных героев. Речь об истории высокопоставленной советской семьи, роман о которой пишет сегодня жена успешного бизнесмена. Вернее, надиктовывает текст помощнику писателя, а тот уже показывает текст самому мэтру (через раз на пятый). Все многочисленные члены семьи оказываются переплетены неожиданными, гомеровскими связями. Особую прелесть тексту придаёт перспектива: мы сегодняшние, в лице «пишущей роман» Юлии и ее редактора, совсем молодого Игната, смотрим на людей сталинского времени, на жизнь периода застоя. Комментарии Игната подчас бесценны! Автор великолепно подчёркивает детали, приметы времени, вплоть до оборотов речи. Все дальше погружаясь в историю квартиры министра Перегудова, мы и вовсе попадаем в семью жившего там ранее прославленного художника, и перипетии его жизни странным образом влияют на происходящее с кланом Перегудовых. Ситуации, в которых оказываются герои, нам сегодняшним кажутся и странными, и страшными одновременно. Какие характеры встречаются нам на этих страницах - советская элита, все друг про друга понимающие, но не находящие сил для прямой речи, опутанные неписаным речевым этикетом советского военного, который мастерски подает нам Драгунский! Мне этот роман напомнил книгу «ББ и др.», очень уж убедительны персонажи Драгунского, особенно в «художественной» части...Книга написана прекрасным языком, читается взапой. Не хочется заканчивать чтение, но интересно, что же дальше. Думаю, читатели, которые не застали советское время, во время прочтения смогут хотя бы немного понять сложность самых разных вопросов того времени. Я прочла с большим удовольствием и вам советую.
Портрет в стиле пуантилизма
Книга словно из множества эпизодиков и эпизодов, деталей, историй... Текст Драгунского - словно редкий разговор с умным человеком: разговор переходит то на одну тему, то на другую, то он вспоминает одного человека, из дальнего прошлого, то другого, с которым виделся год назад, а вот уже говорит про сейчас... Возможно, кто-то потерял бы нить повествования, а мне просто хотелось слушать и слушать дальше (я слушала аудиокнигу). Это был какой-то остров покоя и достоинства в суматошной жизни.