Всегда есть и всегда будет продолжение истории. Вот что такое история.
Снова ноябрь. Скорее уж зима, чем осень. Не мгла, а туман.
Семена платана стучат на ветру по стеклу, как… нет, не как что-нибудь другое, а как семена платана стучат по оконному стеклу....Деревья обнажают свое строение. В воздухе запах дыма. Всякая живая душа выходит мародерствовать. Но по-прежнему цветут розы. В сырости и холоде, на невзрачном кусте все еще цветет широко распустившаяся роза.
Взгляни-ка на ее цвет.
– Нам остается надеяться, – продолжил Дэниэл, – что люди, которые любят и хоть немножко знают нас, увидят нас в конце правдиво. В самом конце – остальное не так уж важно.
Элизавет рассказала ему об асфальте, своих ногах, папином лице. Дэниэл посерьезнел. Она сел на лужайку. Погладил траву рядом с собой.
– Понимаешь, забывать – это нормально, – сказал он. – Это хорошо. На самом деле мы должны иногда забывать. Забывать – очень важно. Мы делаем это намеренно. Тогда мы немного отдыхаем. Ты слушаешь? Мы должны забывать. Или больше никогда не заснем.
Элизавет расплакалась как малый ребенок. Слезы хлынули ручьем.
Дэниэл положил ладонь ей на спину.
– Когда меня огорчает то, что я не могу чего-то вспомнить… Ты слушаешь?
– Да, – сказала Элизавет сквозь слезы.
– Я представляю, как то, что я забыл, прижимается ко мне, словно спящая птица.
– Какая птица? – спросила Элизавет.
– Дикая, – сказал Дэниэл. – Любая. Ты поймешь, какая, когда это произойдет. А потом я просто обнимаю ее, только не слишком крепко, и убаюкиваю. Вот и все.
Спасибо, смерть, что уделила мне время. Прошу извинить, но мне надо вернуться к этой, как его, жизни.
Н.Д.: Вы хотите сказать, что мужчины считают вас лишь смазливой девушкой?
П.Б.: Нет. Их просто смущает, когда ты начинаешь говорить. Многие женщины интеллектуально выше многих мужчин. Но мужчинам трудно свыкнуться с этой мыслью.
Н.Д.: Если ты начинаешь высказывать свои мысли, они просто думают, что ты набиваешь себе цену?
П.Б.: Не то чтобы ты набиваешь себе цену. Их просто слегка смущает, что ты делаешь не то, что должна.
Люди не могут быть легендами, потому что они смертны.
Если честно, порой она понятия не имела, что пытается сделать. Быть живой, как она полагала.
«Идеальная женщина, что-то вроде преданной рабыни, которая исполняет свои обязанности, ни на что не жалуясь и, разумеется, не получая вознаграждения, которая говорит, только если к ней обращаются: этакий славный малый. Но грядет революция, по всей стране девушки подскакивают и вздрагивают, и если вас пугают, то делают это намеренно» - вот что она вскоре будет говорить во всеуслышание по радио.
Лишь очень богатые люди могут позволить себе в наше время такой минимализм.
По всей стране страна раскололась на части. По всей стране страны плыли по течению.
I'm tired of the news. I'm tired of the way it makes things spectacular that aren't, and deals so simplistically with what's truly appalling. I'm tired of the vitriol. I'm tired of anger. I'm tired of the meanness. I'm tired of selfishness. I'm tired of how we're doing nothing to stop it. I'm tired of how we're encourageing it. I'm tired of the violence that's on it's way, that's coming, that hasn't happened yet. I'm tired of liars. I'm tired of sanctified liars. I'm tired of how those liars have let this happen. I'm tired of having to wonder whether they did it out of stupidity or did it on purpose. I'm tired of lying governments. I'm tired of people not caring whether they're being lied to anymore. I'm tired of being made to feel this fearful. I'm tired of animosity. I'm tired of pusillanimosity.
I don't think that's actually a word, Elisabeth says.
I'm tired of not knowing the right words, her mother says.
«Наблюдать за тем, как кто-то спит, – это привилегия, – думает Элизавет. – Привилегия – видеть того, кто находится здесь и в то же время не здесь. Участвовать в чужом отсутствии – это честь, и она требует тишины. Требует уважения».
Нет. Это ужасно.
Пипец.
Ужасно находиться в буквальном смысле по ту сторону его глаз.