Внутреннее устройство романа «Вас пригласили» – вроде матрешки: любое миропонимание в нем объято другим, много более точным.
Александр Гаврилов, основатель Института книги Здесь даже не нужно делать маленьких допущений (что «магия существует», например) и как-либо насиловать логику – очевидно, что чудо разлито в воздухе и вполне доступно из нашего мира. И, да, хочется туда.
Марта Кетро, писатель
– Во мне, Ирма, обитает… как это получше сказать бы?… белая ярость. Обыкновенно она спит, и ее никто не видит, даже я сама. Но иногда она просыпается. Мать в таких случаях запирала меня в сарае со снастями. Когда просыпается эта бестия, мне ничто не страшно. Я свободна. И бессмертна. А люди не любят, когда их совсем не боятся. Даже смотреть на это им неохота.
Меня всегда интересовало, почему и зачем люди в некоторый миг "икс" пытаются поменять себе жизнь, когда все в ней ладно, во многих или даже во всех смыслах слова. Когда эпиграф поутру не "остановись, мгновенье", как могло бы показаться, а наоборот - "мгновенье, брысь"? Какие такие внутренние чародеи прерывают вдруг молчание и предлагают - или требуют - немедленно обратить текущее настоящее в замершее прошлое, заменить его на какое-нибудь, иногда - какое угодно - другое настоящее? Когда все плохо, или неправильно, или скучно, тогда понятно. А когда нет?
Федор, судя по лицу, учел мой аргумент, но решил все-таки обидеться, пока - в квазипарламентских выражениях:
- Сань, это скотство, я считаю.
- Не-ет, Федь...
- Не называй меня так.
...всякий раз, когда слова готовы сорваться с ваших прелестных губ, задержите их на языке, помедлите вздох-другой, прежде чем распылить вовне. Кто знает, быть может, их нектар внутри вас будет намного слаще и полезнее, чем снаружи.
Маджнуна рассказала, что, говоря строго, у любого человека есть всего пять больших дорог во внешней жизни, и идти можно, если хочется прийти и если не врать себе, только по одной, а остальные навещать раз от разу, каникулярно. Дороги эти – семья, карьера (или слава), чистое сотворение за деньги, бессребреническое чистое сотворение и стяжание духа. Со слов Маджнуны, они никогда не совмещаются в одно, невзирая на очевидную возможность сотворения в семье или стяжание духа в чистом сотворении. Привкус драмы и обреченности в любой концепции Маджнуна считала критерием истинности. И еще ей страшно нравилось судьбоносить – влезать со своими концепциями в чьи-нибудь размягченные мозги и глядеть, что из этого выйдет. Прослушав однажды от нее примерно часовой экскурс в теорию организации космоса и хаоса и неделю потом проходив в пьяном ощущении, что меня посвятили в окончательную версию устройства вселенной, я спрашивала у ребят, готова ли Маджнуна отвечать за последствия своих выступлений. Получила ответ с кучей гнусного хихиканья: Маджнуна считает, что крепкую голову не размочишь, а рыхлую не жалко. Из нее, мол, вывалится все равно, что ни положи.
У Времени свой модельер. Бог-кутюрье. Время - неисправимый модник. Вселенная - его гардеробная. Люди - крошечные плюшевые звери, только живые и наделенные сознанием, Время рассовывает их по бесчисленным рукавам, цепляет на каждый из миллиардов лацканов своих пиджаков и на тульи миллионов своих шляп. Мы лазаем в складках его мантий и плащей, находим друг друга за обшлагами и голенищами. Есть у Времени и потайные карманы, есть и бреши в подкладке, и мы иногда проваливаемся туда - и вдруг оказываемся вне планов и графиков, не способные сами выбраться и карабкаться дальше по рюшам и оторочкам. Мы сидим в теплой бархатной мгле, пахнущей чем угодно от гари до карри, и самое время, кажется, фантазировать, грезить. И думать.
- Большинство из настоящего в этом мире, нельзя вот так взять и понять. Его можно только прожить.
Удивление - награда скучных взрослых. Хотелось из-умляться - быть без ума.