Рецензии на книгу «Детство. В людях. Мои университеты» Максим Горький

...суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением.

Заглавием своей книги Горький явно кивает Толстому, дружески, но чуть насмешливо.
Передо мной лежат две книги, очень похожие: посреди однотонной обложки крупно написано слово «Детство». Одна книга библиотечная, заклеена скотчем, даже имени автора не видно. Так что просто — детство. Два детства лежат передо мной.
Кладу руку на книгу Толстого, и кажется, что она гладкая, как весенний лист, как старинная полированная столешница, как тёплый лошадиный бок или рукав шёлкового платья. Счастливая, невозвратимая пора.
Трогаю книгу Горького. Ой, больно! Жжёт и колется. Раскалённое железо, щёлочь, мокрой розгой наотмашь. Невольно задаёшься вопросом: а было ли детство? А может, детства-то и не было?
Однако самая главная разница между этими настолько разными «Детствами», мне кажется, вот в чём. Повествователь у Толстого — взрослый, он оглядывается на прошлое затуманенным слезой умиления взором и себя самого видит как бы издалека и сверху. Повествователь у Горького — и есть сам ребёнок, Лексей, Олёша, Лёня, пермяк-солёны уши, голуба душа. Именно и только его чистый взгляд, неутомимый интерес к людям, тонкое сочувствование даже такому, чего пока не понять умишком, освещает всю эту тараканью тьму удивительным светом. Так и выходит, что детство — это не уходящая пора слёз умиления, шалостей и сластей по праздникам, а нечто большее, особое состояние, девство души и сознания. Состояние, когда вокруг не люди, а сказочные богатыри, царевичи, говорящие медведицы — большие, удивительные, сильные существа, несмотря на всю их ничтожность, уныние и слабость.
А ещё: представляете ли вы себе, сколько на самом деле в этой книге скрыто детств?
«Я сама на всю жизнь сирота!» — это мать.
«Я, гляди, на четырнадцатом году замуж отдана, а к пятнадцати уж и родила» — это бабушка.
«Меня так обижали, что, поди-ка, сам господь бог глядел — плакал!» — дед-мучитель.
Рядом с ребёнком все большие становятся по-детски открытыми, настоящими, отпускают на волю исстрадавшуюся душу и рассказывают то, чего самим себе говорить побоялись бы. Тут в этой маленькой книге открывается ещё один потайной простор: невольно окидываешь взглядом всех, о ком здесь рассказано, а мыслью охватываешь всех, о ком не рассказано, — и понимаешь, что всякий и каждый из этих тёмных и злых людей вырос из собственного детства, которое, поди, тоже было не менее тёмным и злым.
Ох ты, Русь, мутный взгляд исподлобья. Что всё это за грязь? Откуда вся эта боль? К чему вся эта сила?

Долго спустя я понял, что русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными.

Наверное, никто и ничто не заставило бы меня пройти этот адовый ад, если бы не флэшмоб-2013 и совет Roni . Спасибо!

Не, а чё, как русский классик, так сразу людей по мордасам лупашить? А Горький так вдарит, что мало не покажется. Он живописует нам действительность: свинцовую, мерзкую, нищую, убогую, скудную, неказистую, лживую, тошнотворную, безумную, и жестокую, жестокую, жестокую. И страшно, страшно, господа – это ли не зеркало? Насилие красной нитью проходит через всю книгу. Насилие в семье: мужья бьют женщин и детей, женщины бьют детей, дети вырастают – и круговорот насилия начинается по новой.

Страшно жить/читать и видеть, как люди гибнут ни за что, ни про что. Жил-жил – запой - и нелепая, страшная смерть. Бессмысленная смерть от бессмысленной жизни. Как говорит дед Алексея: «Скорлупы у нас много; взглянешь – человек, а узнаешь – скорлупа одна, ядра-то нет, съедено».

Как же выжил Горький в этом аду и почему мне понравилась эта книга, въедливая, «точно окись в медь колокола»? Неравнозначные вопросы? Так, да не так. Сила таланта Горького такова, что проваливаешься в эту книгу, живешь в ней, и когда первый шок проходит, начинаешь оглядываться вокруг и кумекать – что поможет выжить?

Первое – это язык. Напевный, звучный, яркий, живой. Читать эту трилогию мучительное наслаждение – так бы длил и длил эту муку, читал и читал, и оторваться не возможно, и читать помногу. Я не говорю про выпуклые, объёмные, образы, вот вам лучше некоторые парадоксы - находки:
А иной барин, да дурак, как мешок, - что в него сунут, то и несёт. (Очень похоже на колбасу Козьмы Пруткова).
Уж если тонуть, так на глубоком месте.
И моё любимое:
Баба живёт лаской, как гриб сыростью.

Второе – бабушка. Ну у каждого была бабушка, что тут скажешь? Самый близкий, любимый, родной человек у маленького Алеши Пешкова. Архетип материнства без глупостей матери, мудрость, понимание, любовь без условий. Алеша смотрит на неё пристальным, любящим взглядом, видит и недостатки, но их прощает. Лучше всего бабушка вышла у него в лесу ("В людях") - где она ходит медведицей, владычицей, преображаясь в богиню плодородия, практически язычница в своей наивной теософии, но христианка - в главной заповеди: "Возлюби ближнего". Её любовь к людям, к жизни - заразительны и послужили Алеше прививкой от мерзостей жизни вокруг. Её былины, сказки, песни, молитвы впитал Горький, и выдал нам на гора прекрасный, простонародный, очень красивый язык. О её молитвах я хочу сказать особо. В детстве я читала "Детство", и я не помню не одной порки или ещё чего дурного - только чёткую дихотомию, очевидную как день и ночь: молитвы и Бог бабушки - жизнь и красота, молитвы и Бог дедушки - сухость и мертвечина канона.

Третье - это любовь к чтению. Вот тут Пеннак обливается слезами, а "Непростой читатель" тихо-мирно уходит на 5 o'clock. Потому что страсть, фанатизм, безмерная любовь к чтению во второй части трилогии захватили Горького целиком. Его попытки читать, препятствия, которые он преодолел, чтобы хозяева ему не мешали, книги, которые он добывал с огромным трудом - всё это не может оставить равнодушным. Не буду голословной и приведу цитату:

Часто я передаю ему разные истории, вычитанные из книг; все они спутались, скипелись у меня в одну длиннейшую историю беспокойной, красивой жизни, насыщенной огненными страстями, полной безумных подвигов, пурпурового благородства, сказочных удач, дуэлей и смертей, благородных слов и подлых деяний. Эта история, в которой я, по вдохновению, изменял характеры людей, перемещал события, была для меня миром, где я был свободен, подобно дедову богу, — он тоже играет всем, как хочет. Не мешая мне видеть действительность такою, какова она была, не охлаждая моего желания понимать живых людей, этот книжный хаос прикрывал меня прозрачным, но непроницаемым облаком от множества заразной грязи, от ядовитых отрав жизни.

И четвертое - любовь к людям, искренний интерес к ним.
"Хорошо в тебе то, что ты всем людям родня, - вот что хорошо!"
Труднейшее искусство любви к людям Горький постигал на собственной шкуре. Он ясно видит, и многое ему отвратительно:

И многое было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей - злые они или добрые? смирные или озорники? И почему именно так жестоко, так жадно злы, так постыдно смирны?

В книге - множество удивительнейших портретов: мастеровые, ремесленники, крестьяне - и каждый по своему интересен, а уж с каким мастерством, как скупо и точно описан. Горькому удалось передать всю противоречивость человека, удалось побороть схематизм и деление на плохих и хороших:

Мужик из книжки или плох, или хорош, но он всегда тут, в книжке; а живые мужики не плохи, ни хороши, они удивительно интересны.

Это прекрасная и трудная книга, прекрасный и трудный писатель и человек. Возможно почитаю теперь Басинского и Быкова, и стала лучше понимать Клима Самгина.

Как долго я ходила вокруг этой книги. На полке для ближайшего прочтения книга пролежала у меня три года! Наконец добралась и прочитала я ее взахлёб. Ах, если бы в школе проходили "Детство", а не "На дне" или "Старуху Изергиль" (кстати, надо бы перечитать), у автора сегодня было бы намного больше читателей. Я конечно подозревала, что Горький гений (в школе скучнее Горького, был разве что Чехов), но прочувствовать действие его прозы на себе мне раньше не удавалось. Повесть "Детство" меня прошибла до глубины души. Книга по истине гениальная.

Я не читала других автобиографических произведений русских классиков об их детстве и юности (теперь буду это исправлять, мне очень понравилось читать такие книги), и очень рада, что начала именно с произведения Горького. Это не счастливое дворянское детство Толстого, эта книга о тяжёлой жизни не только конкретного ребенка, а целого пласта населения страны. Но герой книги Алексей Пешко́в не жалуется на свою судьбу, он так живёт, но принимает решение когда-нибудь что-то изменить. Он верит в доброе и светлое не смотря ни на что. Мне кажется, начинать знакомство с творчеством автора нужно именно с этой книги, чтобы понимать его, а не читать потом его прозу и удивляться "это вообще о чём?" Но "Детство" это далеко не детская книга. Она как минимум для старшего школьного возраста и конечно для взрослых.

Повесть построена таким образом, что начинается она с похорон и похоронами заканчивается. В самом начале книги Алексей теряет отца, а в конце книги мать. Но в промежутке между этими событиями будет ещё немало смертей и боли, которые выпали на долю ребенка. Но книга не об этом, а о том, что такое детство тоже принесло немало хорошего - рассказы бабушки, дружба с квартирантом "учёным человеком", которого никто не любит, доброта и бескорыстие Цыганка. И даже дедушкино "учение грамоте" розгами Алексей в итоге принимает как данность. В книге очень много фольклора, описания вечерних посиделок с песнями и танцами. Но особенно мне запомнилась глава о том, как Алексей понял, что у бабушки и дедушки свой Бог. Бог дедушки жесток и карает своих рабов за любой проступок. Бог бабушки - добрый и всепрощающий, плачет о грехах своих детей. Алексей сравнивает этих Богов и выбирает Бога по себе.

Самым удивительным для меня в этой книге было то, что книга хоть и мрачная, но не беспросветная. Здесь есть место и забавным событиям, и добру, и надежде. С удовольствием продолжу читать автобиографическую трилогию автора.

"Свинцовые мерзости дикой русской жизни"

Поразительно, что эту книгу относят к литературе для детей, хотя она поднимает мрачные, тяжелые и сложные темы, открывает малоприятные страницы нашей истории.

В данной книге содержится все то, что я не люблю: избиение детей и женщин, оскорбления и драки родственников, махровая религиозность, которая отнюдь не делает людей добрее или чище, скорее, одних призывает безропотно терпеть, а других уверяет в праве наказывать.

Но, несмотря на это, книга очень хорошо написана, легко читается, а позиция автора вызывает уважение и понимание.
Он старается без прикрас показать то, что необходимо было изменить и оставить в прошлом, обличает и домострой, и жестокость, и скупость, доходящую до абсурда, пьянство и мрак малообразованного сознания, живущего по принципу "меньше знаешь - лучше спишь "

При этом Горький подчеркивает, что есть и светлое в людях, на примере положительных персонажей он описывает любовь к ближним, самоотдачу, желание защитить и готовность помогать, всепрощение и щедрость души.

В общем, мой вывод, что эту вещь надо прочесть, она та "классика", мимо которой не стоит проходить, несмотря на мрачность событий, которые в ней описаны.

Не прошло и трех лет с тех пор, как я прочитала быковскую книгу "Был ли Горький" - и вот я выполнила намеченное, заново познакомилась с творчеством нашего классика, буревестника революции. Честно скажу, рассказы и пьесы оставили меня равнодушной, а вот автобиографическая трилогия "Детство. В людях. Мои университеты" поразила до глубины души. Об этом и напишу.

В первую очередь, конечно, "Детство". Написано в 1913-14 годах, когда уже пришло мастерство, но еще не ушла искренность; еще можно было писать обо всем, что наболело, без оглядок на политический момент. С первых же страниц проваливаешься в мир, который описывает Горький. Описывает подробнейшим образом, ярко, образно; я видела и слышала все, что происходило в семействе Кашириных, а более того - чувствовала. Раньше мне казалось, что Горький - писатель идей, писатель сюжета, действия, портрета. Но Горький "детства" - это и писатель чувства, неуловимых эмоций, переживаний, боли, страха, неуверенности. Сцена, где маленький Алексей впервые видит, как дед бьет бабушку (бьет ни за что, от пустой злости на весь мир) исполнена достоевской страсти. Читая книгу незашоренными глазами, забыв, что автор - буревестник и так далее, - видишь не символы, о которых нам так долго твердили в школе, а живых людей. В трилогии Горького нет ни одного однозначного человека, ни одного человека-символа, человека-образа, человека-идеи (в отличие от других произведений). Здесь все дышит, живет и меняется - только что был добрый мужик, а вот взбесился и дерется. Только что был враг мальчику - а вот заболел и стал жалким, но почему-то красивым, и близким. И любимая бабушка не всегда хороша, и ненавистный дед не всегда плох. Вот это мне очень понравилось, как понравился и главный герой, мальчишка-подросток, который тоже все время менялся (не забронзовел пока), переживал, пытался строить себя, свою личность, мечтал понять людей.

"В людях" и особенно "Мои университеты" (которые были написаны в 1923 году, когда надо было думать, что пишешь) кажутся менее непосредственными и более схематичными, чем "Детство". Видно, как автор подбирается к политкорректному и революционно настроенному стилю. Но все же и там пробивается жизнь во всех ее разнообразных видах, бьет ключом и играет в солнечных лучах.

Очень много писать не буду, хотя мысли ходят-бродят, и это, в общем-то, основной признак хорошей книги - что их разбудили, заставили побегать. Но главное. Ладно, интеллигенты идеализировали народ, не знали его, творили революцию с закрытыми глазами. Потом, так сказать, поплатились за свою наивность. Но Горький-то! Горький, который этот народ видел, слышал, осязал и прекрасно понимал, не питая никаких иллюзий! Который так описал этот народ в упомянутой трилогии, что мурашки по коже. Он же знал, что эти мужики дремучие бьют друг друга при первом удобном случае, что они злые и жадные, обманывают и угнетают любого, кто слабее! Как он мог надеяться, что они смогут нормально и разумно воспользоваться предоставленной свободой? На что он рассчитывал, призывая бурю революции? Неужели так сильно захотелось покататься на тройке с бубенцами - и даже зная, что лошади понесут и перевернут повозку, от соблазна уклониться не удалось? Печально мне об этом думать. Также печально, как и о том, что все рассказы о золотых временах при царе, которые так приятно слушать (и огорчаться, что вот мол, пришли большевики и все испортили) рассыпаются в прах при таком вот пристальном рассматривании, как у Горького. Какие золотые времена, когда мужик мужика бил, обманывал и давил? Верхние слои нижних - это само собой, но и нижние друг друга - постоянно! Так вот, получается, что не было тех золотых времен, и хотелось бы только узнать, насколько за сто с лишним лет жители российской деревни очеловечились и цивилизовались. Не знаю - мне отсюда не видно.

Какой красивый, яркий слог у Горького! Особенно мне понравилась в этой книге часть "Детство". Картина маслом! Жирные, сочные мазки - описания характеров людей, окружавших его. Автор не жалеет никаких красок: ни ярких, ни светлых, ни черных. Все оттенки характеров могут присутствовать в одном человеке. К примеру - дедушка. Какой он? До того разный: и деловитый, и жмот, и заботливый, и юморной и еще-много-какой. Но - родной. И этим все сказано. А бабушка? Царица! Ух, как же она танцевала! Даже не танцевала. Несла себя в танце. Русская красавица. С таким достоинством, что поискать! А какая же душа была у этой бабулечки... Нежная, добрая, сострадательная. Такая, которой на весь мир хватит, чтобы пожалеть. И мудрая.

Дальше - в людях. Становление характера маленького еше человека, вынужденного становиться мужчиной. Никакой защиты. Все только сам. Вспоминала письмо чеховского Ваньки Жукова: "А она ейной мордой мне в харю тычет... Дедушка, забери меня отсюда..." Не-а. Не заберет...

Дальше - мои университеты. У каждого свои. На чужих ошибках не учатся...
Великолепная книга! Читать, читать и читать. В разное время. В любом возрасте. 10 баллов из 5)

В подростковом возрасте без конца читала и перечитывала. И сейчас перечитываю иногда и сама не знаю, почему? Разве можно получать удовольствие от чувства свинцовой тяжести, засасывающей, как болотная трясина, тоски? Никто из русских классиков не оставляет такого давящего ощущения, как Горький. Беспросветность, мутная беспросветность, столь типичная для российской действительности... Как несчастная Варвара, мать маленького Лексея бросает в тоске: "Если б не он, ушла бы я, уехала! Не могу больше жить в аду этом..." Да куда уедешь-то от такой жизни? Замуж, в другую семью, в другую область? А будет ли там что-то иное, чем беспробудное пьянство, избиения, ругань, измывательства на женщинами и детьми, дикие буйные выходки? Никакой радости нигде, никакой любви друг к другу. И религия тоже не приносит света и умиротворения.

Какова причина всего этого: бедность, ранняя привычка к спиртному, отсутствие интересов в жизни? Должно быть, все вместе. Так жила бОльшая русского народа - в деревнях, селах и небольших городах. А самое ужасное - судя по рассказам, в российской глубинке и в наше время именно так и живут. Ничего не изменилось.

Из Пешкова в Ферзева

Книга показывает нам становление Горького. [Горький. Начало] Как из ординарного мальчика превратиться в великого писателя. Но, гораздо более важным является то, что здесь даётся рецепт как стать человеком. Как идя в темноте по грязной дороге, не упасть в канаву, не запачкаться, выйти к свету. Лучом, осветившим Алёше путь, провожатым стала его бабушка. Её забота, ласка, наставления, дружеское участие, молитвы, сказки (зародившие в мальчике "литературный вкус") стали тем теплом, которое грело его всю оставшуюся жизнь, даже когда бабушки уже не было рядом. Любовно политый молодой росток может прорасти и сквозь асфальт.
На страницах книги дан монументальный портрет русской бабушки. (К размышлению: бабушка из "Детства" и мать из одноимённого романа - "родственницы"?)

Трилогию повестей, собранных у меня под одной обложкой, я обобщенно называю книгой. Книга и любовь к ней - на одном из передних планов горьковского повествования. От бабушкиных прибауток → к тайным чтениям с соседской девочкой → к книжкам закройщицы → к восторженному образу Королевы Марго → к собственным литер.-поэтич. изысканиям... У всех нас был свой путь к Книге, путь на LiveLib. Наверное, полезно уже в школе прочитать горьковскую трилогию, чтобы путь к Книге сделался короче, чем путь к алкоголю или Facebook-у.

Это уникальный в своём роде литературный труд. На свете полно автобиографий, но я что-то не припомню, чтобы в них освещались только конкретно детство, отрочество и юность автора (ага, Толстой тут "побывал", но его трилогия разительно отличается от горьковской и стилем, и описываемыми слоями общества). Т.е. у нас в руках не книга - сама жизнь. Мальчиш-Кибальчиш, Оливер Твист выдуманы, а Лёша Пешков был и жил!

Какую цель ставил А.М. при написании "Д. В л. М у"? Похвалиться тем какой я self-made man, как прохавал жизнь с самого низа? Думается, небольшой элемент самолюбования присутствует, однако главное было: показать тяготы русской жизни, "...тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил простой русский человек...". Не знаю как вы ухитритесь это сделать, но подсуньте книгу распонтованным современным ютуберам/хипстерам - пусть посмотрят, что жизнь is not a fucking bed of roses.

Педагоги и родители тоже пусть подтянутся, ибо трилогия представляет собой хорошее пособие того, каким - не подходит слово "должно" - может быть детство сильного и независимого человека. Ребёнок не должен воспитываться в парниковых условиях, быть разнеженным и капризным; он должен проходить через разного рода испытания, чтобы обрести полезный житейский опыт; должен разбивать коленки и обжигать руки, чтобы быть аккуратнее в след.раз; должен драться, чтобы уметь постоять за себя. Детство по-Горькому - не поощрается, и проблемы ребёнку не нужно создавать искусственно... Просто no pain, no gain - русский эквивалент подберите по своему усмотрению.

Ползвезды , отколовшиеся от основной моей оценки, это недовольство схожестью "Моих университетов" с предыдущей повестью - спустя несколько лет после выхода первых двух Горький решил написать третью, которую вполне мог бы слить со второй. Может быть, он хотел сделать реверанс Толстому, кто знает.

А я отвешиваю низкий поклон Алексея Максимовичу Пешкову за то, что он стал ферзём русской литературы 20-го века! Эта книга позволила мне заново в него влюбиться!

Прочитав произведение Максима Горького "Детство", я узнала о жизни людей дореволюционного времени. Я узнала об этих свинцовых мерзостях дикой русской жизни. И об этом стоит говорить, об этом нельзя молчать, потому что эта живучая подлая правда и она по сей день не издохла.

"Детство" (и забегая вперед - вся трилогия) - это, наверное, самая лучшее у Горького. Он удивительно образно рисует окружавшую молодого Алешу обстановку - семью, соседей, случайных людей. Характеристики очень точны, красочны и нет в них только черных и белых цветов. Каждый описываемый человек очень противоречив и порой до конца непонятен, так как повествование идет от лица молодого Алеши.

Очень трогательно описывается как мальчик вступает в новую для него пору в жизни, знакомясь со своей семьей, переживая горечь утраты отца и затем матери. Окружающий его мир кажется непомерно жестоким и непривычно грубым. Все предшествующие представления рушатся под свинцовой мерзостью русской жизни.

Из всех книг про детей именно в "Детстве" Горького полнее всего прописан процесс становления ребенка с его печалями и радостями, с его увлечениями и провалами. Мальчик очень живо откликается на все происходящее вокруг, пропуская каждое событие через себя и никогда не оставаясь равнодушным.

Если говорить об окружении, то оно как воздух в этом маленьком доме - спертое, не дающее вдохнуть полной грудью. Происходит ведь бессмысленное зло. Кто-то постоянно причиняет кому-нибудь боль, совершает нелепые поступки... без всяких причин, просто из-за злости своей натуры. Два брата пришибли яркого Цыганка за то, что он был лучше них и они завидовали ему. Дед бьет Алешу, ведь его самого в детстве били.

Наверное, второй по значимости образ здесь - это бабушка. Она полна каких-то языческих представлений о природе, фанатично набожна и крайне безразлична к окружающим ее бесчинствам. За годы она, как и все вокруг, так привыкли к творящемуся непотребству, что зачерствела душой. Если ее изобьют, она отлежится и пойдет дальше. Это просто потрясающая жажда жизни при том, что от этой жизни бабушке и не нужно ничего. Она просто живет. И только начинаем испытывать симпатию к бабушке, как она пускается в бессмысленный загул с водкой, проливая пьяные слезы. И так становится мерзко от всего творящегося.

Дедушка со своим богом, грозным и наказывающим, противостоит всепрощающему богу бабушки. Дед, как его бог, зол и жесток. Еще он скуп, бессмысленно груб, но иногда и в нем проступают хорошие черты, приоткрывая как бы все самое лучшее, что еще в душе у того не иссохла. И, может, дед и был бы хорошим человеком, если бы его не стали ломать в детстве, как он начал ломать маленького Алешу.

С каждой страницей кажется, что свинцовая мерзость не осталась в прошлом. И сейчас еще можно углядеть многое, что так удивляет в книге. Люди поменялись, но не настолько, чтобы эту бессмысленную жестокость убрать до конца.

"С тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой".
Максим Горький, "Детство".

Автобиографическая трилогия Горького - одна из любимых книг. С детства и, похоже, на всю жизнь. Равно как и сам Горький является одним из любимых авторов - не только потому, что мне нравятся его книги, но и потому, что во многом благодаря ему у меня еще в детстве сформировалось восприятие писателя как человека неординарно мыслящего и тонко чувствующего, видящего то, что другим недоступно, имеющего обо всем собственное мнение, понимающего мир во всей его полноте и многоцветье, а не в узких рамках привычных представлений... Восприятие, конечно, во многом идеалистическое, но уж какое есть :)

- Ой, как глупо... как глупо! Но что же делать? - спросила она сама себя, пристально разглядывая меня, а потом, вздохнув, сказала:
- Ты - очень странный мальчик, очень...
Взглянув в зеркало рядом с ней, я увидал скуластое, широконосое лицо, с большим синяком на лбу, давно не стриженные волосы торчали во все стороны вихрами, - вот это и называется "очень странный мальчик"?..

Именно так. Вот это и называется "очень странный мальчик". Ибо расхожие стереотипы всегда полагали странными тех, кто способен не только не присоединиться к общему хору, но и высказать собственное, отличное от общепринятого мнение. Тех, кто не желает ходить строем и быть "как все". Тех, кого интересуют не только собственные проблемы и заботы. Тех, кто может сделать что-то не в своих личных интересах, а бескорыстно...
Здесь сразу хочется сделать оговорку: подробно обсуждать личность самого Горького я не хотел бы. В комментариях, если таковые будут, возможно, эту тему не поддержу. Но за ту жизненную позицию, которую он сформулировал в своей автобиографической трилогии, я автору несказанно благодарен.

Лично для меня главной книгой автобиографической трилогии является "В людях". Ибо "Детство" - оно все-таки и есть детство. Это еще не самостоятельная жизнь, во многом детское восприятие действительности и относительная - по сравнению с тем, что описано в двух других книгах, - безобидность происходящих событий. Хотя, разумеется, с изнанкой жизни будущему писателю пришлось столкнуться в очень раннем возрасте, а проницательностью и душевной чуткостью он обладал изрядной - это качества врожденные.
"Мои университеты" же получились меньше по объему и, если можно так выразиться, несколько бледнее двух предыдущих книг. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот - и автор здесь уже не подросток, а юноша; и условия жизни приобрели иной характер - на смену работе посудником и домашней прислугой пришла более осмысленная деятельность, включавшая в себя участие в деятельности подпольных революционно настроенных организаций; да и попытка самоубийства - к счастью, неудачная, - относится именно к этому периоду. Однако при всем этом повествование увлекает не столь сильно - впрочем, возможно, это исключительно мое субъективное восприятие. Да и резко оборванная концовка смущает - вот доплыли до Каспия, примкнули к небольшой артели рыболовов, а что было дальше? Явно ведь жизненные "университеты" Горького на этом не закончились...

А вот "В людях" - наиболее яркое, проникновенное, пронизанное душевной болью и скорбью произведение. Возможно, именно по этой причине книга и по объему получилась чуть больше, чем две другие вместе взятые, - автору явно было что сказать.
"В людях" охватывает период от 12 до 15 лет, то есть годы бурного взросления и в физиологическом, и в психологическом, и в социальном отношении. Двенадцатилетний человек - почти ребенок, пятнадцатилетний - уже очень близок к взрослому, и это интенсивное взросление в полной мере отражено на страницах книги. Горький настолько детально и без прикрас описывает свое развитие под воздействием самых разных факторов - от притеснений хозяев дома, где он состоял в услужении, до ночного чтения книг украдкой, - что на читателя это производит сильнейшее впечатление. И особенно хочется подчеркнуть два обстоятельства:

во-первых, все время кажется, что автор - здесь, рядом с тобой. И ты видишь, как день ото дня он развивается, набирается сил, знаний, жизненного опыта. И с ним все время хочется поговорить - обменяться мнениями, спросить совета, что-то посоветовать самому...
во-вторых, вольно или невольно ставишь на место автора себя. И постоянно задаешь себе вопрос: "А как бы я повел себя в подобной ситуации? Сдюжил бы? Не сдрейфил бы?.." На мой взгляд, такое воздействие книги на читателя - один из наиболее сильных стимулов к развитию и совершенствованию собственной личности.

Круг проблем, волнующих юного Горького, широк и невесел; и он постоянно нарастает по мере столкновения с теми или иными неприглядными, а подчас просто омерзительными явлениями и событиями. Подхалимаж, воровство, болезненное стремление говорить гадости за глаза, пьянство, издевательства, злоба, тупость, ограниченность, несправедливость - всё это оставило царапины на душе автора в юном возрасте, да такие, что, когда он несколько десятилетий спустя выплеснул свои чувства на бумагу, кажется, что от времени они не уменьшились ни на йоту.
Но, наверное, ничто не задевает так сильно, как откровенное, бессмысленное, бесцельное и какое-то безысходное скотство. Пренебрежительное и вместе с тем жалкое отношение многих персонажей к женщинам, травля нелепого вятского солдатика на борту парохода, глубинная и закоренелая зашоренность хозяев дома, где Горький был прислугой в свои 12-14 лет, жестокое и бессмысленное убийство кошки дворником - эти и многие другие "свинцовые мерзости русской жизни" наносили сильнейшие удары по психике и требовали огромное количество воли и душевных сил, чтобы не раствориться в этой грязной каше...

Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи,- это ведь не прошло, не прошло! Вам нравятся страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною неотрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспомнили, как живете и в чем живете.
Подлой и грязной жизнью живем все мы, вот в чем дело!

По счастью, и воли, и душевных сил, и энергии у писателя хватило на то, чтобы жить, не расплескав и не растеряв собственную личность. Очень импонирует то, с какой теплотой и благодарностью Горький пишет о хороших людях, встретившихся ему на жизненном пути и оказавшим помощь - советами, книгами, делами, личным примером... Бабушка Акулина Ивановна, странный человек Хорошее Дело, повар Смурый, аристократка Королева Марго, иконописец Евгений Ситанов, артельщик Михайло Ромась и многие другие описаны очень подробно, тепло и вместе с тем правдиво. И хорошо, что все они были в жизни Горького.
И, разумеется, книги. Самые разные, жадно проглатываемые в ту пору малообразованным, но смышленым и любознательным парнем в редкие минуты дневного отдыха либо ночью, при неверном свете свечного огарка. От того, с какой горячей и искренней любовью Горький пишет о книгах, еще больше хочется читать и читать самому :)

Через несколько дней она дала мне Гринвуда "Подлинную историю маленького оборвыша"; заголовок книги несколько уколол меня, но первая же страница вызвала в душе улыбку восторга, - так с этою улыбкою я и читал всю книгу до конца, перечитывая иные страницы по два, по три раза.
Так вот как трудно и мучительно даже за границею живут иногда мальчики! Ну, мне вовсе не так плохо, значит - можно не унывать!

Давайте и мы тоже не будем унывать :)

«Детство» Горького было забито у нас в школьную программу, уж не помню, и в каком классе. Ну, что делать – купила книгу (не указанное издание) и выяснилось, что издания для школы ох как любят печатать не то чтобы даже с одним «Детством», а с его частью. Нормально? Совершенно неожиданно для себя я целиком и полностью погрузилась в описываемый Горьким мрак, мне не терпелось узнать, что же будет дальше, тем более что повесть автобиографична. И вот так раз, и чтение неожиданно оборвалось. Правда, в ближайшие дни мне удалось, по крайней мере, дочитать «Детство». А данное издание попалось мне уже после школы. Но как будто и не было всех этих лет; будто я только вчера дочитала «Детство» и продолжила чтение…

Сложно сказать, чем именно мне так понравилась эта трилогия. Наверное, всем и сразу, хотя, как ни погляди, вещь во всей своей неподражаемой реалистичной жестокости абсолютно мрачная – слава богу, хоть не о нашем времени, иначе бы и жить не захотелось. С каждой страницей повести оставляли впечатления все более серые, а то и черные – мрак, мрак, как ни посмотри. Но оторваться я не могла, хотя иногда хотелось – не потому, что было скучно, а просто сам текст тяжелый. Не трудный для понимания, нет, а именно тяжелый, под стать описываемым событиям. Тяжело сквозь него пробираться, как будто груженый ящик на спине тащишь. Наверное, именно так прошел сквозь жизнь сам Горький – что и говорить, нелегкий был путь. И все же – заслуженный финал, что как нельзя вдохновляющее.

Именно после этой трилогии я поняла, каков он, мой любимый жанр – автобиографичное повествование в доступной форме, которое увлекает больше всех прочих и из которого черпаются лучшие жизненные уроки.

Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт всё-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растёт доброе - человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой.

Не верю.

Я осилила только "Детство".
Муторно, темно и мерзко на душе после прочтения. Это отнюдь не недовольство мастерством автора, нет. Это недовольство, я бы даже сказала, возмущение, вопль ужаса и отрицания того, о чём написано в этой части трилогии.
Да, как пишут многие, это детство одного из сотен тысяч мальчиков того времени. Кошмарное, с моей точки зрения, детство. В этом повествовании есть только три положительных героя - сам повествующий, поскольку ещё ребёнок; его бабушка и отец (жаль, о нём мы узнаём только из рассказов бабушки). Остальные - это просто сборище психов. Что дядья, что мать (под конец), а дед... О нём подробнее.
Это что за дикость такая, - пороть детей?? Кто и когда это выдумал? Я не первый день живу на этой земле и знаю, что были такие времена, когда порка считалась нормой. Да и сейчас находятся родители-дегенераты, которые считают, что бить малышей - это нормально, что-то вроде процесса обучения. Какое удовольствие этот рыжий дьявол получает, занося руку с мочёным прутом над беззащитным детским тельцем... При этом утверждает, что это на пользу: его ведь отец тоже бил, и вот, мол, поэтому из него человек получился! Какой бред! Да уже ничего хорошего не получилось, раз он бьёт детей! Жестокость порождает жестокость, и ничего больше. При этом многие читатели, наверное, заметили в рассказе бабушки одну деталь: она рассказывала, как дед и дядья гоняли отца главного героя. Так вот, дед-то побоялся с ним драться, он же сильнее! То-то. Конечно, слабого и беззащитного-то бить ой как легко, он ведь и сопротивляться не может, и сдачи не даст! А как он бил бабушку? Я никогда этого не понимала и не пойму. Кулаки чешутся - бей того, кто равен тебе по силе.
Мать. Понимаю: женщина пережила много горя, но это не оправдывает её выбор нового мужа ("вотчима" главному герою). Можно ли любить человека, проигравшего всё, что было в семье? Того, кто стесняется звать гостей из-за того, что его жена беременна и поэтому некрасива и вообще корова? Значит, в один прекрасный день он бьёт её аж ногой в грудь, а маленький ребёнок, вступившись за мать, получает от неё же?! Куда мир катится, это что же такое? Что это за мать, простите?
Злоба, сплошная злоба исходит от "Детства". Если бы не бабушка, вообще невозможно было бы читать. Может, во мне говорит обострённое чувство справедливости. Может быть.
Не знаю, что ещё обо всём этом написать. Позвольте в заключение привести стихотворение моего любимого поэта.

Не бейте детей!

Не бейте детей, никогда не бейте!
Поймите, вы бьете в них сами себя,
Неважно, любя их иль не любя,
Но делать такого вовек не смейте!

Вы только взгляните: пред вами - дети,
Какое ж, простите, геройство тут?!
Но сколько ж таких, кто жестоко бьют,
Вложив чуть не душу в тот черный труд,
Заведомо зная, что не ответят!

Кричи на них, бей! А чего стесняться?!
Ведь мы ж многократно сильней детей!
Но если по совести разобраться,
То порка - бессилье больших людей!

И сколько ж порой на детей срывается
Всех взрослых конфликтов, обид и гроз.
Ну как же рука только поднимается
На ужас в глазах и потоки слез?!

И можно ль распущенно озлобляться,
Калеча и душу, и детский взгляд,
Чтоб после же искренно удивляться
Вдруг вспышкам жестокости у ребят.

Мир жив добротою и уваженьем,
А плетка рождает лишь страх и ложь.
И то, что не можешь взять убежденьем -
Хоть тресни - побоями не возьмешь!

В ребячьей душе все хрустально-тонко,
Разрушим - вовеки не соберем.
И день, когда мы избили ребенка,
Пусть станет позорнейшим нашим днем!

Когда-то подавлены вашей силою,
Не знаю, как жить они после будут,
Но только запомните, люди милые,
Они той жестокости не забудут.

Семья - это крохотная страна.
И радости наши произрастают,
Когда в подготовленный грунт бросают
Лишь самые добрые семена!

Эдуард Асадов

Вам нравятся страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною неотрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспоминали, как живете и в чем живете.
Подлой и грязной жизнью живем все мы, вот в чем дело!

Не знал трёхлетний Алеша, в какую новую жизнь уносит его пароход от берегов астраханской земли. В одночасье хрупкая дымка благополучия растворилась вместе со смертью отца. Лицо матери изменилось, потеряло прежнее выражение. Стало хмурым, железным, в посиневших оттенках гнетущей тревоги. Теперь мир дохнул на него нижегородской далью, холодным августом и целым ворохом незнакомых лиц. Эти лица явились словно из другого измерения, прежде неведомого ему.

ДЕТСТВО.
Итак, открытые ворота деревянного Каширинского дома. Сюда переступил Алеша, чтобы окунуться в суровую сказку, тёмную жизнь "неумного племени". Сырой двор и мрачная красильня, где под вырытым потолком навсегда застряли оброненные сотню раз и уже превратившиеся в заклинания слова: «Сандал, фуксин, купорос». Именно эти причудливые фразы заколдовывали меня, маленькую, которая в своём безоблачном хрустальном детстве зачитывалась детством иным, совершенно противоположным. Многое не понимала, или же, по вине психологического блока, отказывалась принимать. Тем не менее, с постоянной периодичностью, я возвращалась к прочитанному. И каждый раз те или иные события, сцены и эпизоды воспринимались мною по-новому. Совсем по-другому оценивались люди, их характеры и поступки.
Миры детства и юности Алексея Пешкова постоянно контрастируют и создают чёткую дилемму между белым и чёрным, добрым и лютым, возвышенным и пустым, бабушкой и дедушкой. Началась и потекла со страшной быстротой "густая, пёстрая, невыразимо странная жизнь". И, продираясь сквозь колючие ветки жестокости, в его душе сохранился безграничный внутренний свет, который удалось бережно пронести сквозь годы, не сломаться и не утонуть под "свинцовыми мерзостями дикой русской жизни".

Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем и вырвать её из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной

Характеры героев, окружавших Алешу, были действительно дикими. Ведь в бесконечных буднях - и "горе праздник, и пожар развлечение, и царапина на щеке украшение". Родственники относились друг к другу хуже чужих. Грубые мужики сплошь напропалую напивались и пускали в ход пудовые кулаки. Женщины, как правило, говорили обо всех с ядовитой насмешкой и беспощадной злобой человека, оскорбленного жизнью. Великое исключения представляла собой бабушка. Акулина Ивановна, самый светлый, почти мифологический образ в романе. Очень набожная, богатая душой, сердечная и бескорыстно простая, родилась в нищей семье бродячего шорника. В детстве вместе с матерью собирала милостыню, жила "христа ради", плела кружева и посещала множество святых мест. Вместе со своим отцом скиталась по миру, но ничего грязного и худого к ней не прилипло. От нищих, странников и богомольцев она почерпнула радость, мудрость и огромный кладезь русских сказок. Этими волшебными сказками она с удовольствием угощала Алешу.

А когда я вспоминаю бабушку, всё дурное, обидное уходит от меня, изменяется, всё становится интереснее, приятнее, люди - лучше и милей...

Как же верна незамысловатая формулировка: "Злоба, что лёд, до тепла живет". Бабушка источала это тепло. Она была блаженной большой медведицей, со своей бесконечной добротой, терпением, верой и "тихой милостыней". С Алёшей они ходили вместе в лес, забирались далеко в чащу, собирали ягоды и травы.

- Ты колдунья?
- Ну вот еще, что выдумал! - усмехнулась она и тотчас же задумчиво прибавила: - Где уж мне: колдовство - наука трудная. А я вот и грамоты не знаю... Дедушка-то вон какой грамотей, а меня не умудрила богородица.

Интересно она рассуждала о Боге. Что людям видеть его не дано: ослепнут. Лишь святые глядят на него во все глаза. Еще она видела ангелов: "Ходят двое, как туманы, светлые"... У бабушки была своя религия и свой бог, а у дедушки свой. Дед ругался, называл бабушку "еретицию". Ведь теплый бабушкин бог был добрым, неграмотным и имел во рту устойчивый привкус алкоголя. А дедушкин бог гораздо злопамятнее и злее, зато упрямый и надёжный.

В детстве я представляю сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог. Часто мед этот был грязен и горек, но всякое знание — все-таки мед.

Для меня несомненно самым потусторонним и сложным образом, так сильно притягивающим и отталкивающим одновременно, выступал старик Каширин. Таинственная личность, рыжий бес с зелёными глазами, всегда манил и настораживал. Хотелось поглубже понять его, постичь до конца его сущность, разобрать по фразам все его мысли и поступки. Прочувствовать, насколько страшной была его жизнь, протекавшая в тяжёлых трудах и бесконечных лишениях.
Василий Васильевич Каширин родился в 1807 году в Нижегородской губернии в семье отставного солдата. В молодости был бурлаком, «своей силой супротив Волги баржи тянул». В 22 года стал водоливом, а после ремесленником. Не удалось ему, как некоторым, "вылезти в купцы". Собственному красильному делу отчаянно наступали на горло слаженные текстильные фабрики. "Кони чужие, вожжи - гнилые" - сокрушался дед и считал, что его наказывает за это бог. "Не взлюбил нас Господь за последние года", - частенько повторял он. Любимой иконой у него была "Не рыдай мене, мати", и стояла рядом с красной неугасимой лампадой. Человеком Василий Каширин был грамотным, и выделял Лёньку из всех своих внуков, наблюдал за ним умными и зоркими зелеными глазами. И всегда хотелось спрятаться от этого обжигающего взгляда. Водил Алёшу в церковь и учил его читать сначала псалтырь, потом часослов. Историю своей жизни он поведал именно Лексею.
"Он горя хлебнул полным сердцем", - отзывалась о нём бабушка. Отсюда и жадность, и мелочность, и тщеславие. Деду всё время казалось, что сыновья Михаил с Яковом хотят завладеть всем его добром, нажитым потом и кровью. По сути, так оно и было. "Что, ведьма, народила зверья?"- в ярости орал он бабушке, когда Мишка и Яков затеяли драку из-за наследства. Дед стучал ложкой по столу, краснел и звонко выкрикивал петухом: "По миру пущу!"
Деда боялись все. Даже мать Алёши. Он пользовался бесконечным авторитетом, со всеми говорил свысока, насмешливо и обидно. С годами речи деда становились всё более суровые и ворчливые. Он начал часто ссориться с бабушкой, выгонял ее из дома, сам стряпал, ошпаривал пальцы, выл, ругался и колотил посуду. Настал день, когда сыновья деда решительно выступили против него - он не потерпел подобного обращения. Сразу отделился, начал жить отдельно. Тем не менее, ездил к ним в мастерские, помогал, а вечером возвращался домой усталый, угнетенный, сердитый. Мыслями он словно окаменел в невыносимой тоске. "Отходят все, все в сторону норовят - всё врозь идёт..." Но любил общаться с Алешей. Залезал к нему в шалаш, удобно там усаживался и молчал. Порой его зелёные глаза ярко разгорались и он твердил: "Ты - не Каширин, ты - Пешков, другая кровь, другое племя..." И "задумывался, засыхал, неподвижный, немой, почти - жуткий". Видимо не мог смириться с тем, что когда-то молодой Максим Пешков без роду и племени увел за собою его единственную дочь, красавицу Варвару.
Так в характере дедушки ржавыми следами проступала безудержная жестокость. Однажды без повода ударил бабушку в лицо, да так, что шпильки впились ей в голову. «Сердится, трудно ему, старому, неудачи все...» - оправдывала его бабушка и просила Алешу не обижаться на деда. Вспоминала, как в молодости дед мог сутками ее избивать, передохнуть немного и продолжать бить вновь. А показательные субботние порки розгами носили настоящий ритуальный характер. Просить милости было бесполезно. Здесь правда была выше жалости. «Высеку – прощу» - всегда звучал один ответ. При этом звериное наказание приобретало какой-то мистический оттенок в словах: "Донос - не оправдание! Доносчику первый кнут". Так раз дед чуть не засек Алешу до смерти. Но потом сам пришел к нему и будто оправдывался: "Меня, Олеша, так били, что, поди-ка, Сам Господь Бог глядел – плакал!»

Я спросил: - Разве еще сечь будут?
- А как же? - спокойно сказал Цыганок. - Конечно,будут! Тебя, поди-ка, часто будут драть.
-За что?
- Уж дедушка сыщет...

Быт в семье Кашириных абсолютно не устраивал Алешу. Он не понимал, почему дядья, "раздраженные разумом", всегда матерятся, бьют своих жён, издеваются над слабыми, смеются над ближними. Сплетни, драки и скандалы привычная картина дня. "Мне жилось плохо, я испытывал чувство, близкое отчаянью. В голове или сердце росла какая-то опухоль, всё что я видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило, и уничтожало..." Каширинский работник, полуслепой мастер Григорий, однажды пострадал от жестокого озорства: ему подсунули раскаленный наперсток. В нескольких штрихах Григорий точно описал ситуацию: "Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спроси-ка бабушку, как они отца твоего со свету сживали". Первую свою жену, кроткую Наталью, дядька Михаил забил до смерти. Незадолго до этого дядька Яков тоже замучил свою жену. Григорий объяснял: "Зачем? А он, поди, и сам не знает. Может, за то бил, что была она лучше его, а ему завидно".
В 9 лет и это детство обрывается сразу через несколько дней после похорон матери. Мать выцвела, на всё смотрела страшными глазами. Теперь ее образ за считанные дни детства прочно зарос обрывками воспоминаний. Старик Каширин и тут выступил в маске "старого черта злого", произнося сакраментальное: «Ну Лексей, ты не медаль на шее у меня – не место тебе, иди-ка ты в люди». И он пошел в люди.

В ЛЮДЯХ.
Вырвавшись из «тесного, душного круга жутких впечатлений», в котором жил Алеша в семье Кашириных, замелькала калейдоскопом свежая вереница лиц, не менее искаженных и уродливых. Осенью 1879 года Алеша попадает в магазин "модной обуви" Порхунова и служит там «мальчиком». Хозяева внушают ему скрытый ужас.

Мне не нравились эти речи, я не понимал множества слов, иногда казалось, что эти люди говорят на чужом языке.

Запоминается яркий образ странной кухарки, у которой главным увлечением были бои. Её нездоровый интерес проявлялся в наблюдении за любыми драками, будь то голуби или петухи, или же просто пьяные люди. Когда она умерла, Алеше ещё долго мерещилось, что "у окна во двор стоит кухарка, наклонив голову, упираясь лбом в стекло", как стояла она живая, глядя на петушиный бой. Потом не без помощи деда, Алеша попадает в дом родной сестры бабушки, к Матрёне. Неприятная обстановка, очень скучная, бестолковая полоумная семейка, жила ссорами и едой. Чертёжником Алеша не стал, зато ему нравилось уничтожать следы грязи в доме и мыть посуду. Вообще все члены этого семейства старались скрыть внутреннюю пустоту за мелкими бытовыми встрясками. Хозяева жили " в заколдованном кругу еды, болезней, сна, суетливых приготовлений к еде, ко сну". Побег Алеши поставил жирную точку на пребывании в этом сумасшедшем доме. Правда, ему пришлось вернуться в него повторно, но ненадолго.

Кем только в дальнейшем не работал Алеша. И буфетным посудником на пароходе, и учеником в иконописной мастерской, и даже в пекарне... Пожалуй, самым жутким местом оказалась пекарня. От невыносимой физической нагрузки мог надорваться любой. Удивительно, как Алеша смог вытерпеть и это. Не говоря уже об отвратительном окружении.
Порой его "служба" заканчивалась не самым лучшим образом, что и следовало ожидать. Давала знать о себе ранимая душа и подсознательное сопротивление к мерзостным проявлениям мира. И он всегда возвращался к бабушке под сухие насмешки деда: "Здравствуйте, преподобное лицо, ваше благородие. Отслужили?" - И тут же вскользь звучит какое-то горестное и несбывшееся пророчество: "Видно судьба тебе со мной жить, так и станешь ты об меня чиркать, как спичка о кирпич".

В конец разорился дедушка. Отдал деньги крестнику Николаю в рост - да не брал расписок, и разорился, пропали деньги. С бабушкой разделил быт, хоть продолжал жить с ней под одной крышей. Голодал, практически ничего не ел. Окончательно заболел скупостью: пил чай - при заварке отсчитывал чаинки. Бабушка никогда не отказывала деду: "Садись с нами, и на тебя хватит". И он садился к столу, тихо щурился: "Налей..." При этом нрав его не изменился. Заводился быстро, кричал, что всё раздаст чужим людям.

- Раздать-то нечего, а когда было - не раздавал, - спокойно сказала бабушка.
- Молчать! - взвизгнул дед.

Здесь всё в порядке, всё по-старому.

На закате дней "Кощей Каширин" превратился в настоящего Плюшкина - аукнулось эхо лишений под грохот окончательного краха каширинского рода. Мстительный дедушкин Бог довел своё дело до конца. Круг замкнулся. Отчего бежал дед всю свою сознательную жизнь, к тому и возвратила его судьба. И стоял он безумный и нищий, под чужими окнами, и просил милостыню: "Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы! " И слова его венчались неизменной горькой тягучей фразой: "эх, вы-и..." - чей звук всегда вызывал волнение в душе и какое-то зябкое, скучное чувство.
Но браки, соединенные на небесах, вечные. Доказательством тому практически одновременная смерть стариков, пусть даже не в один день. Бабушка умерла 16 февраля 1887 года. А дед пережил ее на три месяца и умер 1 мая. Всё это время он ходил на могилу бабушки, плакал и просил забрать его с собой, пока она и в самом деле не увела его в невидимые космические просторы.

Жизнь упрямо и грубо стирала с души моей свои же лучшие письмена, ехидно заменяя их какой-то ненужной дрянью.

Но встречались и светлые моменты, и прекрасные люди. Например, закройщица, которая снабжала Алёшу самым чудесным на свете сокровищем - книгами. "Правильными" и "неправильными". Благодаря ей он прочитал увесистые книги Дюма, Понсон-де-Террайлья, Гонкура и Гринвуда.
Чтение стало своеобразной отдушиной в жизни Алеши. Книги обернулись для него настоящим спасением, очищали душу от шелухи, от нищей и горькой действительности.

С каждой новой книгой эта несхожесть русской жизни с жизнью иных стран выступает предо мною всё яснее, возбуждая смутную досаду, усиливая подозрение в правдивости жёлтых, зачитанных страниц с грязными углами.

От чтения Алеша получал истинное удовольствие, он плакал навзрыд, сопереживая героям. За книжными образами можно ненадолго спрятаться, сопоставляя их с серостью повседневности. Так он прочитал Бальзака "Евгению Гранде".

Старик Гранде ярко напомнил мне деда, было обидно, что книжка так мала, и удивляло, как много в ней правды.

Весной закройщица уехала, и в душе Алеши образовалась очередная пустота. Излишне говорить, что о женщине на дворе отзывались грубо, не лучшим образом, с каждым днем насмешливей и злее. "Мне стало грустно, захотелось еще раз увидать маленькую закройщицу, - сказать, как я благодарен ей..."

Такая же судьбоносная встреча происходит на пароходе с поваром Михаилом Смуровым. Алексей читает ему вслух "Тараса Бульбу" и запоминает этого человека на всю жизнь. Как и Якова Шумова, который встретился ему уже на втором пароходе. Чаще всего Яков говорил : "Наплевать". Любопытная обстановка складывалась в иконописной мастерской. Тринадцатилетний Алеша уже не только ученик, но и по совместительству приказчик в лавке. На сцену выходит незабываемый высокий старик-оценщик с длинной бородой Василия Блаженного и не менее причудливым жаргоном:
"фальша" - икона редкая и дорогая, настоящая - стоит до сотни рублей.
"уныние и скорбь" - означали десятку.
"никон-тигр" плюс щедрая россыпь проклятий в адрес патриарха Никона трактовалось как 25 рублей.
"грехи" - означало, что товар надо покупать без лишних разговоров.

МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ.
И осенью 1884 года Алексею Пешкову распахивает объятия Казань. В этот путь его морально запустил гимназист Николай Евреинов, "милый юноша, красавец с ласковыми глазами женщины." Он неуклонно внушал Горькому мысль об университетах и без конца повторял, что главная стезя - это служение науке. Бабушка провожает в путь словами: "Ты не сердись на людей, ты сердишься всё, строг и заносчив стал! Это – от деда у тебя, а что он, дед? Жил, жил, да в дураки и вышел, горький старик. Ты одно помни: не Бог людей судит, это – черту лестно! Прощай, ну!»
Дальнейшая жизнь ознаменовалась фунтами лиха и своеобразными "университетами" - Лексею пятнадцать лет, но "иногда я чувствовал себя пожилым человеком; я как-то внутренно разбух и отяжелел от всего, что пережил, прочитал, о чем беспокойно думалось. Заглянув внутрь себя, я находил свое вместилище впечатлений подобным темному чулану, который тесно и кое-как набит разными вещами. Разобраться в них не было ни сил, ни уменья".

Колокола обо всех говорят с холодным унынием: "Было-о, было это, было-о..."

Не читайте, дети, Горького в пять лет!
Конечно, не в пять, но слишком рано. Книга показалась скучнейшей. А какой она должна показаться в среднем школьном возрасте??? Или даже и ещё раньше.
Читал, потому что надо было. В смысле не мне тогдашнему, а по программе, или там по какой-то другой причине. Короче говоря, еле-еле осилил.
Что осталось в памяти? Какие-то люди, всё больше плохие, какая-то нужна и нищета, какой-то подмастерье у кого-то, какая-то прачечная, где будущий писатель работал. Короче - тоска мама не горюй!
Никакого осознания величия автора и его грандиозного замысла - Расею-матушку показать - я не понял, да и не вникал в череду людских типов и горемычных для этих людей обстоятельств. И ещё: как обычно, советская идеологическая машина перегибала палку с прославлением первого пролетарского писателя, окрывшего новый художественный метод - социалистический реализм. Горького было так много, что это вызывало обратную реакцию. И смотреть, слушать и читать "про" всех этих босяков с их беспросветной жизнью в царской России было просто невозможно.
Но была одна сцена, которую я, прошу прощения, просек на раз и на всю жизнь. Если мне память не изменяет, то Яшка тащил крест, который его и погубил. "Нести свой крест" я понял благодаря Горькому.
А самое главное, что настоящего Горького, живого, сомневающегося, неимоверно много сделавшего для русской-советской литературы, Горького - умнейшего писателя и личности, такого Горького я открыл для себя тогда, когда был готов к этому. Блестящий ум, блестящий талант. Трагическая судьба. Подлинный русский типаж.