Хочешь, мой юный друг, открою тебе великую тайну бытия? Слушай и соизмеряй: чем проще - тем дороже. Понял? Прозрел?
Отличник долго молчал. — Все равно, — упрямо сказал он. — Все равно, Ванька, надо жить. Дверь туда всегда, для всех, в любой миг открыта. Надо иметь силы проходить мимо открытой двери.
Общага же: шел, зашел в гости на минуту, вышел пьяный, как шакал. Дело обычное.
Это примета такая: чем глупее человек, тем шире он расставляет колени, когда сидит.
Как-то вот получается, что слабых больше жалеешь, но меньше любишь. Жалость от доброты идет, а любовь… ну, как бы это сказать… так положено человеку. Любовь первее жалости. Жалеть, конечно, надо, но больше хочется любить.
Будешь проходить мимо - проходи
– Это жизнь, – так же грустно вздохнул Отличник. – Это не лечится.
Я вот в связи с этим придумал уникальный рецепт, как справиться со всеми жизненными трудностями. Надо все проблемы разделить на две части – разрешимые и неразрешимые. Разрешимые отбросить. Неразрешимые тоже разделить на две части - важные и неважные. Неважные отбросить. Важные тоже разделить на две части – срочные и несрочные. Несрочные отбросить. Короче, вот так все делить, делить проблемы, пока, наконец, не останется последняя, самая главная: где купить пива?
Они долго молчали, не меняя поз. Потом Отличник услышал, что Леля плачет , и поднял лицо. Его потрясло, что Леля одна делает то, что надо делать, — просто жалеет девочку . Леля глядела перед собой, а слезы бежали по ее щекам. Лицо Отличника вдруг скрутилось, горло задрожало, и в нем что-то запрыгало, как шарик в свистке. И Отличник тоже заплакал, не успев даже перевести дыхания. Они плакали, но плакали не только потому, что та девочка разбилась. Они плакали, потому что чувствовали, как безмерно, беспредельно они счастливы, но все равно не понимают, откуда же столько горя, от которого они плачут. И они плакали о вечной обреченности человеческого рода, о том, что время идет против нашей воли, что мы неразрешимо одиноки, что мы расстанемся с друзьями и друзья предадут нас, а мы — их, что любовь все равно пройдет, что никогда мы не изведаем свободы, что мы слабы и ничего не понимаем в этом мире, что вечная красота не включает нас в свои пределы, что сбудутся или угаснут наши мечты, а дела окажутся ненужными, что мы появились на свет не по своей воле, проживем жизнь по воле истины, которая к нам безразлична, и не по своей воле уйдем, что нас мучит страх, что будущее от нас сокрыто, что в мире нет правды, а на небе нету бога, что морская вода солона, а земля несъедобна, что мы теряем всегда больше, чем находим, что кто-то имеет власть над нами, хотя подлее нас во сто крат, что радость быстротечна, а боль не имеет конца, что нам никогда не увидеть всего на свете, что нам не суметь рассказать о себе все, что в полной тьме ничего не видно, а яркий свет слепит, что мы устали и никому до нас нет дела, что на нас лежит вина за чужое зло, а кто-то все равно нас лучше, что мало тепла, что нет уже парусных кораблей и мы не умеем ездить на лошадях, что сны наши уже не те, что были в детстве, а у Богородицы такое грустное лицо, что рано или поздно мы все равно умрем и нас сожгут или закопают в землю.
И вообще, если в бога верят, чтобы выпросить у него чего-нибудь, то это не вера, а бессилие.
А выбора нет, потому что человек одинок. Природа не транжирится и все изготовляет в единственном экземпляре.
Умные ведь не бывают злыми - только жестокими.
Это была сильная, жестокая любовь, в которой собственно любви содержалось только на четверть, а остальное — жгучая ненависть. Но именно такая концентрация и такой настой и называются настоящей любовью.
Кто чище меня, тот не судит, а жалеет. А кто грязнее - и права не имеет на суд.
- Не мучайся, Отличник, - наконец сказала она. - Мы здесь все равно живые...А ей там уже хорошо.
- Где это - там? - ухмыльнулся Отличник.
- Ты не веришь, что после смерти будет что-то еще?
- Не верю.
- И ты не веришь в бога?
- Нет, - мрачно и твердо сказал Отличник.
- Почему? - как-то странно улыбнулась Нелли.
- Потому что сам бы я никогда не выдумал бога, если бы решил объяснить этот мир.
- Ты атеист, - с опаской сказала Нелли. - Но атеизм не попытка достичь истины, а способ примирить себя с неспособностью ее постигнуть. Я так думаю, что он - просто усталость человечества. Не надо, мол, ни награды. ни кары - дайте исчезнуть, оставьте в покое..
- Я не устал, - возразил Отличник. - Просто бог - не моя истина.
- Пусть сначала бог свою гордыню смирит. А то он господин, а я - раб. Нечестно. Я живу, стараюсь, как лучше, а он меня потом судит и карает. Кара - это насилие. Истина несовместима с насилием. И если бог - истина, значит, его нет. Ведь бога без справедливости не бывает. Вот если бы после смерти он всех поголовно отправлял в рай...
- Такой бог никому не был бы нужен, - закончила Нелли.
- Дело вкуса, - пожал плечами Отличник.
"Это просто идиотизм, - понял Отличник. - Идиот, как гений, способен на все. Впрочем, подавляющее большинство всех убеждений и поступков людей на земле объяснить можно только идиотизмом, а примеры гениальности легко счесть по пальцам. Вот и вся разница."
Отличник покраснел. Игорь осуждающе молчал.
- Мой юный друг, - строго начал он. - Видишь ли, в чем дело. Живому человеку свойственно любить. Это закон природы, а также психологии, физиологии и ряда других уважаемых дисциплин. За мертвых я поручиться в данном вопросе не могу, ибо не обладаю эмпирическим опытом в достаточной степени.
- Ты меня любишь.. Я тебя люблю... А любви между нами нет! Это против всяких законов...
Смерть была самым правильным ответом на все, потому что после нее человеку уже невозможно ничего возразить.
Он - высшее существо. Он всемогущ. Он и так в единый миг может сделать всех людей верующими. А страдания, Нелли, даже духовные, ведь не ведут к вере. И вообще, если в бога верят, чтобы выпросить у него чего-нибудь, то это не вера, а бессилие. А я понимаю так, что вера должна идти от силы.
Когда очень плохо, всегда хочется, чтобы стало еще хуже.
- Мой юный друг, нельзя же во всем полагаться на старших! Ведь впоследствии ты можешь начать страдать от укусов на локтях.
Все кажется, что еще много душевных ран вытерпишь, а вдруг оглянешься и видишь, что на душе-то уже места живого нет.