Для сравнения нужны какие-то отправные точки.
– Просто я люблю его – точно так же, как и тебя. – И этого достаточно, чтобы его простить? – Что бы он ни сделал, не мне его прощать…
Не надо мне проводить с ними столько времени, их депрессия заражает и меня. Я ее впитываю как губка.
Я могу сомневаться в чем угодно, но есть одна вещь, в которой я уверен. Я хочу иметь детей.
Слушай, сегодня суббота, расслабься. Земля до понедельника не треснет, разве что какой-нибудь психованный политик, шутки ради, нажмет на красную кнопку.
Прошло уже два часа, как я вернулся в квартиру Жюльена и Гаэль, но все еще находился во власти возбуждения. Виноват, конечно, выброс адреналина и других чертовых гормонов, которые мгновенно включаются в работу, стоит проснуться нашим чувствам. Пока я, почти не разбирая дороги, шел из больницы, буквально купался в какой-то эйфории. До чего мы смешны, когда влюбляемся…
Я не смог сдержаться. Я ее поцеловал. Я думал, что ее губы будут холодными. Но я ошибся. Я думал, что они будут твердыми. И снова ошибся. Конечно, Эльза не могла ответить на мой поцелуй, но ее губы были мягкими. Достаточно мягкими, чтобы в памяти всплыли воспоминания о том, как я когда-то целовал других спящих женщин. Таким поцелуем касаются глубокой ночью губ погруженного в сон человека. Возможно, желая его разбудить. От такого поцелуя ночь приобретает совсем иной оттенок – или чистой нежности, или чистой эротики, или и того и другого одновременно. Как давно я не переживал подобных мгновений…
Вот в чем суть комы. Ты где-то не здесь, и никто не знает где.
Я влюбился, и человек, которого я полюбил, выслушал мое признание.
Ты влюбился, и я тебе завидую. Не тому, что ты влюбился, а тому, что ты способен на такие чувства. Я никогда не был особо искренним, вернее… особо серьезным, да, именно так. Никогда не испытывал к другим людям глубоких чувств. Не знаю почему. Может, боялся, что я им не понравлюсь? Или просто было плевать. А сейчас думаю… дурак я был. Значит, я на это вообще не способен?
В голове у меня царил полный хаос. Цвета, текстуры, мысли перепутались. Я снова потеряла ощущение времени и не могла бы сказать, как долго все это длилось – двое суток или несколько минут. Но постепенно я пришла в себя. Услышала тихое попискивание, вернувшееся к прежнему мерному ритму, услышала жужжание дыхательного аппарата и шипение просачивающегося из трубки воздуха, услышала плач Тибо.
Встреча двух пар губ – это подлинное чудо.
Надо сказать, что шесть лет совместной жизни не проходят бесследно. Для меня ее уход был тяжким ударом, и с тех пор я все еще не пришел в себя. Так что моя прическа – последнее, что меня интересует.
Женщины и представить себе не в состоянии, что порой творится в головах мужчин. Им часто кажется, что они пусты, но про себя я твердо знаю, что в моем сознании не утихает буря.
Можно подумать, что больницы – это огромный магнит для слез, хотя иногда нас и дома ждут сюрпризы.
Не могу сказать, люблю я снег или нет. Идет и идет, я принимаю его как есть. Для меня снег – всего лишь еще одно дыхание планеты.
Странно сидеть пассажиром в собственной машине.
В детстве мы с ним мечтали стать летчиками и водить пассажирские самолеты. На его кровати лежал бумажный самолетик, на крыльях которого было написано: «Взлетели мы вместе, но приземлились на разные посадочные полосы». Внизу он пририсовал смайлик. И, хотя жутковатая параллель с тем, как именно умер брат, напрашивалась сама собой, я понял, что он имел в виду совсем другое – выбор жизненного пути.
Остальное я сознательно пропускал мимо ушей, но не обращать внимания на собственное имя не так-то просто.
Матери – а может, и все женщины вообще – обладают особым даром, умея заключить в одно-единственное слово чуть ли не весь словарь.
Поразительна наша способность вести себя совершенно одинаково в абсолютно разных ситуациях.
Странно, с какой силой наши первобытные инстинкты проявляются в самые неожиданные моменты. Я оплакивал смерть брата, а мое тело просило еды. Это могло показаться кощунством, но таков естественный ход вещей.
Я вообще ничего не думаю. Хочу только выйти из комы. Чтобы мне снова было холодно, голодно и страшно. По-настоящему.
До чего же приятно сознавать, что тебя кто-то опекает – особенно когда ты всю жизнь была старшей.