Рецензии на книгу «Некоторые не попадут в ад» Захар Прилепин
Заступись за нас
С писателем Захаром Прилепиным я познакомилась в университете. Однокурсник читал его роман «Санкья», я заинтересовалась — какое интересное название, будто восточное, уносящее в неизвестные дали. Нашла в интернете что-то другое — роман «Патологии» о чеченской войне.
После «Патологий» и «Саньки» были «Черная обезьяна», «Восьмерка», сборники рассказов и статей. Эти статьи, стройные, тонкие, звенящие, лепящиеся, как поцелуи на морозе, восхищали и заставляли голову работать по-другому. Ого, какие бывают на свете литературные персонажи — не только Настенька из рассказов Сорокина, пелевинский какой-нибудь Азадовский или переводчик Даниэль Штайн и прочие Дети Арбата — но и Саша Тишин, Егор Ташевский, Артем Горяинов. Парни с окраин не самых центровых городов в стоптанных коцах — лето проводишь в деревне, а зимы в панельках и вокруг них — так росли все, кого я знаю. Пацанский стиль, наш стиль.
А потом случилась «Обитель» — что про нее только не писали: и про отзвуки Варлама Шаламова с Дмитрием Лихачевым, про ГУЛАГ и СЛОН как модель России, про достоевскую полифонию и толстовскую долби. Но там, в символистской россыпи предложений и глав, с заусенцами и родинками, большой и точный наш портрет: фотка 3 на 4, медицинская карточка, выписка из налоговой и справка о погашенной судимости.
Как раз вовремя началась война.
Вот и гадай, как лох: пафос, а может, лепет?
Прятаться или сметь?
Гиппиус или Блок? Быков или Прилепин?
Родина или смерть?
Ирина Евса, «Шествие»
«Не чужая смута», «Все, что должно разрешиться» — ответ коллективному грядущему хаму, слово в защиту протоплазмы. Бурный поток событий 2014-2016 годов, который описан живо, полемично, остроумно, с любовью и болью за всех и ко всем причастным. Объятия Захара широкие, хватает иным приблудным. В статьях и постах того времени читалось бодрое — ничего, погодим еще, посмотрим. А вот роман «Некоторые не попадут в ад» — который совсем не роман, а военная хроника — лукавая фантасмагория. Этого не должно было произойти никогда, но это произошло.
Прилепин рассказывает о формировании своего батальона, жизни в Донецке и на линии соприкосновения, о своих бойцах, семье и друзьях. Если в «Обители» еще можно говорить о языке более-менее членораздельно, натягивая ассоциации-шаблоны на пространство романа в попытке хоть как-нибудь концептуально его описать, то язык «Ада» — это невыразимая полнота жизни, сама жизнь.
Струнки, ворсинки, сосочки, рецепторы — все работает вхолостую. Авторское «я» здесь настолько огромно, что нельзя его описать, зафиксировать, сделать экстракт. Ни деталью, ни символом, ни мазком его не поймать, Захар «все» и «ничто» одновременно. Интонации, структура повествования, сюжетные изгибы — это едва заметный поворот головы, глубокий вдох, блеск глаз.
Автор нас успокаивает, мол, это роман, иллюзия, фантазия, фантасмагория. Для нас — да, для тысяч погибших в Донецке и Луганске, для их родственников, детей, жен и друзей — наоборот. Это полнокровная история их беды, хроника их побед и трагедий. Ну нет, не так: это хроника нашей гордости и нашего горя (если люди Донбасса позволят нам хоть постоять рядом с ними, исполинами).
Книга писалась чуть больше месяца, и это лучшее, что у нас есть сейчас. Сколько ни искала, не нашла ни одного сколько-нибудь схожего по силе, простоте, нежности и любви. Нас разменивают, убивают, не замечают, нас, червей, мы в глубине. Заступись за нас.
Фейсбук
Женя, Женечка и "Катюша"
А был бы действительно чистый, беспримесный опыт! Ведь я не читал у Захара Прилепина: "Санькю", "Обитель", био Леонида Леонова, нон-фикшн про русских писателей на войне, сборник рассказов. Даже нашумевшее прилепинское письмо в могилу товарищу Сталину -- и то не читал. Дело тут в том, что, к сожалению, я изучил в свое время первую книгу Прилепина -- "Патологии". Там, среди ужасов чеченской войны вдруг возникает во сне автора такой мирный троллейбус, что бесконечно идет и никак не перейдет мост через реку в городе Нарратове. Вот этот-то мирный троллейбус, как следует понимать, и защищали от "зверей" Прилепин со товарищи. Аллегория, конечно, слабенькая, ученическая и довольно пошлая. Уж такая аллегория, что таки да! В общем, первым своим романом автор разочаровал. А у меня есть правило. Называется "правило первой книги". Если дебютное произведение писателя не приходится по душе, то дальнейшего знакомства с последующими его опусами уже не будет. Второго шанса нет. Но для Прилепина возникло исключение.
Привелось ознакомиться с последним прилепинским романом "Некоторые не попадут в ад". По совпадению, книга, как и "Патологии", снова о войне, на этот раз о войне на востоке Украины, в которой Прилепин принял самое деятельное участие.
Вся русская классика ХIX века, как известно, вышла из гоголевской шинели. Несколько перефразируя эту истину, отметим, что немало молодых российских писателей и журналистов вышло из трусиков Эдуарда Лимонова. Да, именно из тех самых красных трусиков, что разорвал на Эдичке нью-йоркский негр Крис. Именно у Лимонова эти люди учились писать современно, бойко и хлестко, а те, кто не перенял эту манеру, до сих пор наполняют издыхающие провинциальные газетенки чугунным советским слогом. Прилепин также несомненный ученик писателя Лимонова.
Чтобы верно определить Захара (Евгения) Прилепина, надо установить, откуда взялся его характерный стиль письма. По размышлении следует отметить, что это где-то на 70% Лимонов, на оставшиеся 30% соцреалист Леонов (ничего плохого в нем нет, все-таки лучший советский стилист), плюс в коктейле несколько капель от кликуши Прохановны, для аромата. Смешать, но, как говорится, не взбалтывать. Но в целом "гибридный" прилепинский стиль оставляет неприятное впечатление. Насколько "читатель-френдли" тексты Лимонова, настолько же трудно выносимы опусы Прилепина. Эдичка читабелен, а Захар скрежещет, как ржавая колючая проволока с Соловков. Все эти его абзацы в одно предложение... Объяснение, откуда такая разница между "отцом" и "сыном", следует искать в бэкграунде, в прошлом обоих литераторов. Лимонов по происхождению поэт, неофициальный, подпольный советский поэт, а Прилепин мент, омоновец. Эдичка солнечен, а где вы видели солнечного милиционера? Все они неприятные люди.
Другое дело, что у Прилепина, кроме ментовского прошлого есть два "апгрейда". Это провинциальный российский филфак и партия НБП (прим. -- запрещена в РФ). На филологическом Евгений выучился писать по-русски, а нацболизм дал ему некоторую широту и парадоксальность. Читали до одури Генона, Эволу. (Ни черта не поняли, но не важно.) Вот взять, к примеру, хоть название книжки: "Некоторые не попадут в ад". Это все та же, характерная для национал-большевиков игра со смыслами. Помню такой их лозунг: "Многие умрут". Звучит угрожающе, а к ответственности не привлечешь: кто это -- многие?
Итак, что же можно сказать о "Некоторые не попадут в ад"? Роман содержит иносказания. Украинцы выступают исключительно под псевдонимом "наш несчастный неприятель", Россия -- это "северная страна", а глава ДНР Захарченко -- просто Глава.
Бросается в глаза, какой же все-таки из Жени вырос огроменный позёр! Вот он встречается с режиссером Кустурицей и видит себя как бы со стороны, картинка такая: красная машина, белые снежинки ложатся на пиджак и идет как бы замедленно к машине красивый Женя. Или вот, под обстрелом неприятеля, в каске и бронежилете, в окопе, Прилепин с фатализмом жует травинку -- пишет, примета у него есть такая. Ну и позёр же, просто тьфу!
Знакомство с гомоэротическими нацболами не прошло для Жени даром. Женечка продолжает влюбляться в мужчин -- героев своих книг. Ранее это был Лимонов (под псевдонимом Костенко), теперь вот глава Захарченко, Эмир Кустурица, рэпер Хаски... Так по Прилепину сразу не скажешь, разве что глаза у него какие-то не такие, слишком пушистые ресницы, что ли? Но Татьяна Толстая что-то такое видит. У Татьяны Никитичны глаз-алмаз.
Кстати, Лимонов тоже прочитал этот роман и назвал бывшего своего товарища по партии Прилепина "квадратным и банальным" (а покойного Захарченко -- "лохом").
Прилепин трогательно заботится на этой маленькой войне о своем большом джипе -- не дай бог поцарапает неприятель! Поэтому надо оставить машинку -- модели "круизёр" -- вдалеке от линии фронта, а далее уже на "козлике". Нормальная российская семья. У Жени джип и у законной жены еще один джип -- повод вам для зависти, лузеры!
Вот Женя снабжает ополченцев сигаретками и колбаской. Ну просто молодой американский волонтёр Хемингуэй с шоколадом! Симонов с трубочкой.
А что же это за "Катюша" из заголовка рецензии? А это есть у донецких ополченцев такая секретная мощная ракетная установка. Как пустят ракету, так сразу у "нашего несчастного неприятеля" глаза вылетают из глазниц на той стороне. Бойцы называют ее "вундер-вафля". Кстати, вундер-вафлями (от "вундерваффе" -- чудо-оружие -- нем.) называют на своих интернет-форумах всякое чудовищное нацистское оружие конца Второй мировой войны их посетители -- реконструкторы, "военные историки" и прочие камрады, любители подрочить. Вот с реконструкторов-то, как известно, все и началось...
Есть ли у автора рецензии свое мнение об этом конфликте? Есть. Но высказывать его я не буду. Не потому что не знаю ответов на сакраментальные проверочные вопросы: "Чей Крым?" или "Как вы относитесь к независимости ДНР/ЛНР?". Просто, как профессор Преображенский, не хочу.
Книга толкнула кое-что полистать и почитать помимо самой себя. Обчитать вокруг в ритме ознакомления, всеядного как газонокосилка на привязи. В результате у меня на руках ворох цитат и поганое настроение, которое постараюсь излить, придерживаясь рамок.
На встрече-презентации книги Прилепин сказал, что написал ее, чтобы не дать забыть, потому что уже сейчас на упоминание фамилии Захарченко чаще всего отвечают что-то вроде "А, это тот, у которого полная квартира долларов?" Да, верно, на одно упоминание Александра Захарченко яндекс дает восемь ссылок на его однофамильца полковника-миллиардера. Порыв автора выровнять баланс понятен и достоин уважения, но...
«И мысли не было сочинять эту книжку. Сорок раз себе пообещал: пусть все отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным»
(из авторской аннотации на задней стороне обложки) Не отстоялось. Не книга, но записи с тегом "не забыть".
[титр "Ранее. Задолго до известных событий"]
Речь не о том, что мужчин не обнаружилось среди авторов – это ж антология женской прозы, им и делать тут нечего. Мужчин почти не видно в текстах.
Есть дети, есть отцы, деды – а собственно мужчины героинь будто бы запропали куда-то.
Видимо, это миф, когда говорят, что мужчины вполне могут обойтись без женщин, зато вот женщины без сильного пола не могут совсем, никак.
Могут.
По крайней мере, с недавнего времени...
На мужчин будто бы махнули рукой: что взять с них, нечего.
( Захар Прилепин, "Женская проза "нулевых"", 2012) Человек, остро переживающий тотальное измельчание мужественности, склонен увидеть в военных действиях возрождение.
[титр "Настоящее время"]
«Надо же, — размышлял я по дороге, любуясь на прозрачную, тишайшую, нежнейшую донецкую погоду: — все мои друзья — убийцы; что-то я никогда об этом не задумывался».
…убийцы, а я не знаю лучше людей.
(Захар Прилепин, "Некоторые не попадут в ад", 2019)
Потому что война, потому что истинно мужская деятельность и аура правого дела вдобавок , и дух азартной вольницы. На войне проще, чем в мире, да? Вот они, вот мы, ты или тебя, стрелять или бежать, и твое государство стоит у тебя за плечами... Так?
Нет, не проще. Не то время, не то место, не те государства и обстоятельства.
А что надо было сделать? Заранее обойти эти десять домиков и сообщить: дорогие жители, сейчас будет обстрел? Здесь едва ли не у каждого второго оставалась родня на той стороне — они б через минуту могли туда отзвониться.
(Как нам с той стороны иной раз звонили.)
(Захар Прилепин, "Некоторые не попадут в ад", 2019)
То, что описывает Прилепин, не война и не герилья, а кровавая каша противостояния, которой нам всем еще долго давиться. По обе стороны, и по касательной, и рикошетом.
И, хотя понятно, что книга написана в первую очередь о Бате, бойцах-ополченцах и о самом Прилепине, отстраненно-обобщенное упоминание невоюющего населения имеет нехороший привкус.
Приходит час случайного прозренья, За краткий миг - высокая цена...
( Лина Воробьева)
К автору приходят мысли о "прозрачном взгляде императора" и "асфальтоукладчике", о том, что решают другие, не те, кто воюет, не те, кто провозгласил, не те, кто поверил.
Декларируемые автором мужские поступки и мужское поведение ( "Вы пьёте воду на кухне, а я еду на войну") в свете прозренья стремительно обесцениваются: воюйте, чувствуйте себя настоящими мужчинами, расходуйте свои и чужие жизни, решать - не вам.
Автору от подобных мыслей ощутимо плохо, до конца он их не додумывает, кидает впроброс , сворачивает, возвращается, говорит о предательстве, о том, что всё должно было быть не так. Пометка "фантасмагория" позволяет ему не конкретизировать.
Формат ЛайвЛиба позволяет мне не ставить книге отметку. С одной стороны, спасибо, есть, о чем подумать. Ценно как свидетельство, а насколько идеализирован Захарченко - тема для разбора когда-нибудь, когда отстоится. С другой, слишком наспех, не книга, а репортаж личных впечатлений. Слишком много оборванных мыслей.
"Хорошо" ставить не могу, "плохо" не хочу ( я падка на слова и писатель, употребляющий "буробить" и "датый", ощущается моим земляком по двум регионам разом), а нейтральное - не для этой книги.
Скажу сразу и прямо - «...ад» чисто мужской роман, не для сопливых толерастов. Кисейным барышням и мальчикам, дрочащим на Гейропу, не следовало «пукать» своими «рецензиями». Да и глупость, что истинный писатель является чьим-то литературным выучеником, да еще выискивать в стиле письма Прилепина проценты от якобы его кумиров. Ну, и совсем мерзко утверждать, что он мент, омоновец («все менты неприятные люди...»), потому и нечитабелен. Выходит, что столичные салонные борзописцы, питомцы литинститута, не нюхавшие тягот жизни, а пороха так вообще, пишут матку-правду, а какой-то там провинциал надуманную чушь? Ну, и хватит о них ненавистниках, а по мне, так просто завистниках чужому таланту.
Роман «весомо, грубо, зримо» (лучше поэта не скажешь) рассказал нам о реалиях многострадального Донбасса. Вот именно за тем и нужна «правильная» литература, чтобы фокусировать восприятие подлинных проблем бытия, а не уводить читателя в мир аморфных грез. Ну, и больше не буду о сем предмете как таковом, ибо он только инструмент в саморазвитии личностей.
Короче, Россия оставила Донбасс расхлебываться одному за стремление в русский мир, как говорится, – кинула. Вот почему герои романа пьют – от безнадеги и предательства.
Зачем был нужен этот надрывный порыв, зачем тысячи загубленных жизней и судеб?! Неужели ради того, чтобы отдать богатства целого края опять украинским олигархам, даже не российским. Зачем интриги мадридского двора, подлость и подставы. Для чего обнадеживать людей, давать им веру, а потом бесцеремонно, походя порушить все. Зачем!? Бессмысленная жестокость...
Откровенно пессимистический роман, но это честный роман, но так и хочется крикнуть - б...., как все плохо.
А где выход? Походу нет его, смирись гордый человек.
Мы привыкли, что писатель обязан вселять в нас оптимизм, веру в светлое будущее, в торжество справедливости, наконец. А тут прямо обратное... Но это и есть урок романа «Некоторые не попадут в ад» - все как в настоящей жизни, а ты читатель - соучастник происходящего, терпила... И некуда не деться, зачастую обстоятельства выше нас. Прими все как есть, и живи дальше – вот мудрость бытия.
А теперь мое недовольство. 28 апреля был круглый теле-стол у Соловьева. Там был и Захар Прилепин. Я думал, он им всем врежет. А он стал мямлить, что наши СМИ безыдейны и аполитичны, воспитывают амеб и т.д., и т.п. А почему, а где выход, а кто виноват? Ни слова... А зачем тогда пришел, за каким х...м (герои романа часто употребляют это словечко)?!
Мы в преддверии великого праздника – 75-летия ПОБЕДЫ. Соловьев, что там сказал про Жукова. А почему ты Захар ничего не сказал, что нас заставляют забыть о Верховном главнокомандующем, а ведь роль Иосифа Сталина никак не соизмерима с ролью маршала Жукова. Талдычат одно, в угоду либерастам и дерьмократам – злодей, злодей... Хотят переделать историю под себя. Почему ты ничего не сказал Захар в преддверии дня Победы? Знаю, не рискнул. А вот Пушилин рискнул, а может им рискнули, хоть на три дня в году дал Донецку его старое имя - Сталино.
Вот такие брат, Горацио, дела...
А роман, честное слово, – превосходный! Это роман реквием, роман эпитафия.
Светлая память Александру Владимировичу Захарченко - настоящему народному герою и человеку большой души!
Куй железо, не отходя от кассы
Отношение к творчеству Захара Прилепина прочно определяется выбором: за или против Донбасса. Кто за Донбасс, непременно будут восторгаться его новым романом, кто вынужден выступать против – в лучшем случае порицать, а то и просто охаивать. Это и есть формула успеха писателя: пристрастность, пристрастность и ещё раз пристрастность, которая создаёт много шума. Пристрастен Прилепин, пристрастны сторонники и противники Прилепина. Но для литературы важней беспристрастность. Прилепин вправе принять ту сторону конфликта, которая ему ближе. Литература же требует иного: художественной убедительности прежде всего.
Впрочем, в новом романе Прилепин стремится убедить читателя, что это – больше, чем литература. К такому же приёму прибегает Лимонов. Но если Лимонов, как ни пыжился, так и не оказался (и не окажется) сопричастным чему-то значительному, то Прилепину в этом отношении повезло (или не повезло): многолетний лимоновский перформанс не идёт ни в какое сравнение со смертью Захарченко. И сколько бы реверансов перед «стариком Эдом» ни совершил Прилепин на страницах романа, он понимает, что Лимонов – «иссохший, жёлтый, осыпающийся на сгибах листок» (справка об участии Лимонова в югославской гражданской войне), а сам Прилепин – «удостоверение советника Главы воюющей юной небывалой республики». Имея на руках такую карту, как лист отрывного календаря с датой 31 августа 2018 года, Прилепин стремится её удачно разыграть.
Анализировать роман нужно с конца, тем более что читатель прекрасно знает о том, о чём полгода назад сообщалось в СМИ: будет взрыв, будет смерть, всё будет – в конце повествования. А после этого – ничего, тишина, пустота, закрытая книга. Очень символично. Больше, чем литература?
Нет, не больше, потому что книга была написана после 31 августа. Развесёлые перебранки солдат Тайсона и Злого, позирование Прилепина на фоне Беллуччи и Кустурицы, переглядывание с чужой женой – всё было описано после смерти Захарченко. Формула Прилепина «кто-то сочиняет романы – а я там живу» оказывается ложной. Роман и жизнь – отдельны, поэтому можно писать о весёлом и праздном после смерти главного героя.
Кстати, главный герой книги – именно Захарченко, а не якающий на каждой странице Прилепин. Без гибели главы ДНР автору и писать было бы не о чем. Боевые будни скучны, как их ни раскрашивай. А прошлая, мирная жизнь солдат и вовсе кажется выдуманной. Например, боец с позывным Граф жил в станице, в хозяйстве его отца было три быка. Время – начало 2000-х. Для каких таких нужд в хозяйстве понадобилось аж три быка? Или вот: поймал отец малолетнего Графа за картами – «заставил съесть всю колоду, целиком, без воды». Прежде чем описывать такое, писателю-реалисту Прилепину следовало бы попробовать это на себе. Если бы выжил, заодно рассказал, каково потом на желудке.
Не меньше несуразиц и касательно Захарченко. Вот он дарит дочери автора свой смартфон. Выковыривает симку – и дарит. Так запросто. А контакты, сообщения, личную информацию, хранящуюся в памяти девайса, глава ДНР (или просто Глава) тоже девочке подарил? Что, Захарченко был настолько глуп и непрактичен?
Или заходит Глава вечером в магазин, прикупить продуктов. Берёт корзину – и к прилавку, как все. Захар ждёт его возле кассы. А про личку Главы – ни слова. Где ж они были? В машине покуривали?
У романа есть два недостатка, связанные с его написанием. Первый: недостаток сюжетный. Несмотря на близкое общение с главой ДНР, у Прилепина явно не хватало творческого материала, поэтому пришлось писать и о себе, любимом, и о событиях, с Донбассом вообще не связанных (общение с Кустурицей, с Лимоновым). Наиболее ярким примером подобного текстуального балласта является, конечно, перечисление (почти на страницу) исполнителей, чьи песни автор слушал за рулём, направляясь в Донбасс.
Второй: недостаток времени. «Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится – что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным», – откровенничает автор в аннотации. Так ли?
Новый роман Прилепина – очень своевременная книга. Своевременная для писателя. Интерес к фигуре Захарченко со временем постепенно будет ослабевать. А издать роман сейчас, всего через семь месяцев после трагического взрыва – для этого нужно было очень постараться. Писатель действовал с чуть ли не журналистской оперативностью. Куй железо, пока горячо. Куй, не отходя от кассы.
Как следствие, явные художественные недоработки текста. Эпизоды не завершены не только логически, но и эмоционально. Вот дал Глава задание: взять языка. И майор Захар додумывает, что языка могут обменять на попавшего в плен бойца ДНР, которого сейчас, допустим, избивает «наш несчастный неприятель» (так автор называет солдат ВСУ). Вылазка за языком заканчивается неудачей (хоть и без потерь) – и всё. А что там с предполагаемым соратником, которого?.. Но автор уже перескакивает на другой эпизод.
Торопливость Прилепина оборачивается против него ещё и тем, что лишает возможности подумать: а как можно улучшить роман, усилив образ главного героя? Вот пишет Прилепин, что «старик Эд» – ровня Платону и Ленину. Думаю, и сам Прилепин доживёт до того времени, когда станет очевидной подлинная значимость Лимонова, уже сейчас сдувшегося, как воздушный шарик. Но роман-то – о Захарченко. И Прилепин второпях пропускает фантастический выигрышный ход: сравнить Захарченко с Че Геварой. Для этого есть более чем достаточное художественное основание: оба пали жертвами охотившихся на них вражеских спецслубж. Догадайся Прилепин об этом – и какой арсенал (пострашней дээнэровской «вундер-вафли») оказался бы у него в наличии. Но автор спешит, перо бежит, гонорар уже прописан в договоре с издательством.
Ещё одной особенностью романа является тяга автора к высокопарным архаизмам: Путин – император, Никита Михалков – царедворец. Прилепин и раньше величал Путина императором, но в книге подобное словесное изъявление верноподданичества активно разрабатывается как художественный приём. И автор настолько уверен в своей убедительности, что не боится стать посмешищем. Только у читателя это вызывает отвращение: настолько приторно, что противно.
Источник
Прошло десять дней после того, как я прочитал книгу, а эмоции до сих пор не улеглись. Нет, то, что книга талантливая, очень хорошо написанная и искренняя - это однозначно. Но ощущения от неё очень противоречивые, не находящие внутреннего компромисса, не приходящие к какому-то консенсусу между разумом и совестью . Это как Джокер в исполнении Леджера – умопомрачительный персонаж, приковывающий к себе внимание: хочется быть на него похожим, за его судьбу переживаешь, вешаешь на стену плакат с его изображением или запиливаешь его себе на аватарку… Но дружить с Джокером не получится. Или ещё есть такие харизматические герои, как Тайлер Дёрден, Ганнибал Лектер или Чапаев. Но ты бы не хотел, чтобы Чапаев был твоим соседом по лестничной клетке, подъезду, дому или улице – ещё начнёт допытываться, прислонив в тихом месте к тёплой стенке, мол, я - Чапаев, а ты-то кто вообще такой? Хочется самому быть похожим на героя этой фантасмагории, многие черты с удовольствием на себя примеряешь, но вот видеть рядом с собой такого ближнего не хочется. Потому одновременно и духоподъёмно, и совестно.
У героя романа, от лица которого ведётся повествование, какое-то такое же обаяние. Он одновременно какой-то словно бы из сплошных углов и ощерившийся, как македонская фаланга – не подступись, но одновременно и неосязаемый, проходящий сквозь пальцы и неумолимый, как буран в полярную ночь, когда вокруг пятьсот; или как туман, ранним майским утром – он вокруг тебя, ты внутри него, раскрываешь объятия – он в них, но смыкаешь руки, а в них пустота… Во время чтения передо мной постоянно и попеременно маячили два мема, две ассоциации, два лейтмотива, претендующие на то, чтобы стать выводом. С одной стороны:
а с другой стороны вспоминаются строки Вертинского:
Но никто не додумался просто встать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне.
Вообще же теперь, спустя десять дней, я к такому выводу склоняюсь, хочу такую мораль из книги вынести:
Я не в силах врать – хочется войны,
Но не та война, чтоб героем быть
Что ж такое, ..., Господи, прости
Разучи стрелять – научи любить!
Ну, поэтому и роман - фантасмагория*
* Фантасмагория (искусство) — нагромождение причудливых образов, видений, фантазий; хаос, сумбур, гротеск.
Ещё это книга о загадочной русской душе и о том, что международный опыт не всегда применим в условиях СНГ. Роман очень похож на «Четвёртую мировую» Маркоса, но Субкоманданте победил, снял маску и растворился в своём Чьяпасе, а Захара не пускают в ДНР. Сапатисты вполне довольны своим положением и продолжают движение вперёд, а вот руками ополченцев кто надо жар загрёб и теперь их, оставшихся с обожжёнными ладошками, так или иначе уводят за кулисы. Кому-то подкидывают рожок от автомата в машину, а кому-то – бомбу. По плодам их узнаете их. Видимо, ДНР – это не Чьяпас.
Это очень хорошая книга, от которой очень грустно и от которой остаётся много вопросов, которые задаёт автор, а отвечать приходится читателю. Мои ответы получились грустными: как-то всё бесполезно, зло и ненужно…
И так всегда: берёшь Захара в руки – а текст кровоточит. Будто сердце выплюнул на страницы: нате, топчите, не жалко. Меньше чем за месяц, с мясом выдрал. Взглянешь на даты – и ком в горле: как же сильно болело, если вот так, одним рывком? Одна про него как-то сказала: «Какая страна – такой и Хемингуэй». Нормальный такой Хемингуэй. Cтрана такого не заслужила.
"Кто-то романы сочиняет, а я там живу".
«... знаете, как выглядит детский гробик - на табуретках? - как будто гробовщик сошёл с ума и вместо нормального гроба сделал какого-то урода, не по росту, - хочется крикнуть: для кого это, ты с ума сошёл подлый плотник?
Между тем, гробик полный, - он полный и к тому же закрытый - потому что смотреть на этого ребёнка нельзя, - некуда! - у него нет головы, - оттого гроб даже короче, чем детский: детский укороченный.
Когда от этого гробика отходишь - хочется не одну бомбу бросить, а жечь землю, чтоб ни одного блиндажа, ни одного схрона не осталось на той стороне, чтоб трава не росла, птица мимо не летала; и когда очередная крашенная кукла спросит где-нибудь: а вы людей убивали? - ответить: да я их жрал.
...На самом деле: нет, не жрал».
«На Донбассе жило и молча тянуло лямку великое множество людей, которые были несравненно храбрей меня и куда лучше знали военное дело. Которые свершали немыслимые подвиги и не всегда получали за свершённое награды и благодарность. Которые мёрзли, задыхались от жары, прели, вгрызались в землю, выползали из-под обрушившегося песка, изнывали, выли, рыдали, собирая друзей по кускам, прятали расползшиеся кишки в собственный живот, шили себя по живому суровой ниткой, стискивали зубы, умирали и не воскресали.
Я никогда не смогу так жить и так умирать. Рядом с ними я - пыль земная».
На другой стороне ни строки о войне..
На другой стороне ни строки о войне.. (с) Леона
Есть песни, которые не устаревают. Когда идёт гражданская война, и идёт долго - со временем она становится личным делом той страны, где происходит. Уходит с лент мировых СМИ, перестаёт вызывать интерес даже у соседей. О ней не пишут и не поют. Но иногда..
Захар Прилепин, известный писатель, актёр и действующий военнослужащий не один год провёл на этой войне, его глазами мы и смотрим. Театр военных действий - это граница, между тем, чего нет и тем, чего уже нет. Между Киевской украиной и Донецкой республикой. Стоит на страже батальон - и не просто батальон, а тот, который ты создал и им управляешь.
В прошлом году, на первом ЛиТРе, довелось нам пообщаться с Прилепиным. Тогда он ещё официально воевал, с деловым визитом к нам приехал, а потом вернулся обратно в окопы. "Там мой дом, моя свобода - там сейчас моё место" - дословно. Оставим за скобками, почему Захар оставил фронт и вернулся в Россию - есть статьи, интервью - ничего не покрывает гриф "секретно", читайте, изучайте, делайте свои выводы. Книга не о том.
Прилепин с любовью и нежностью рассказывает о своём батальоне. От момента создания и до последних дней. Помните у Долматовского - бойцы пишут не о себе, а больше о своих сослуживцах, командирах, подчинённых. Большую часть этого номинально романа, а по мне так военного очерка, автор поддерживает эту русскую традицию. Каждому, кто служил с ним бок о бок, нашлось место - с любовью и нежностью, с поднятием на свет всех достоинств и неровностей. Я ими руководил, так, сбоку стоял, а они действовали - так что пусть их имена-позывные и боевые заслуги станут известны.
Конечно, сам Захар никуда не девается. Но, следуя его же словам, герой в книге - это 5-7 "я" и потому чётко отделяем реального человека от книжного. Это ведь не биография и не исповедь, это роман - или не совсем роман. И пусть в последней трети славная традиция стала слегка задвигается в сторону пятью-семью подросшими "я" - за это, собственно, и снимаю звёздочку; и книга становится чуть более предсказуемой и скучной. Да, не прошло ещё и года и я помню, что тогда происходило по обе стороны. Пусть. Пройдёт время - что-то забудется, президенты сменятся, а бойцы останутся жить дальше, уже на бумаге. Некоторые в ад не попадут, но хотя бы в истории останутся.
Стыдно сказать, но это первая книга Захара Прилепина, читанная мной. Стыдно, потому что, кажется, его читали уже совершенно все - до такой степени его имя везде на слуху. И, конечно, по одной книге судить об авторе в целом тяжело, но после нее так хочется назвать его русским Ремарком. У того все действия происходят в послевоенное время, под гнетом лишений и душевных травм, но страдают красиво - под коньяк, шампанское и в платьях от Баленсиаги. Прилепин пишет про военные действия в Донецкой народной республике, в которых сам принимал участие, но перемежает это рассказами о поездках за границу да о встречах с Эмиром Кустурицей так, что война кажется далекой и какой-то почти ненастоящей. И дело не в локации. Захар возвращается на передовую, но его мир не меняется - повествование ведется с легкой ленцой, как послеобеденная прогулка - и даже не верится, что это тот самый Донбасс, где вообще-то погибают люди.
С утра я заезжал поболтать с миномётчиками. По должности мне было положено работать с личным составом, без устали поясняя им поставленные республикой задачи, – но за всё время службы я ни разу ничем подобным не занимался; какие-то журналы вела специально для этого взятая в штат умная девушка – но и в журналы эти я не заглядывал никогда, в батальоне будучи по очередности всем: командиром, «крышей», корешом, консультантом, «кошельком», но точно не замполитом; однако мимо ехал, миномётчики позвали на чаёк, и остановился.
Вот только что был Донбасс, а уже Белград
Огромной рукой Эмир тут же остановил такси. «Залезай!» — велел мне.
Только потом я понял, что сделал.
Это как если бы Никита Сергеевич Михалков пригласил меня — да ладно меня, — югославского, неважно из какой именно страны, мальчишку лет под сорок — с одной еле различимой ролью в каком-то местном, не очень заметном, получившем поощрительный приз при показе студенческих работ кино, — на знакомство, — заказав оглушительный стол в ресторане с видом на Кремль, — а тот ему через пятнадцать минут говорит: «Меня друзья ждут в Бутово, в пивной “У Саныча”, — короче, план меняется, к ним поедем, Никит. Да, Сергеич?»
И тут помимо Кустурицы еще много кому находится место - и рэперу Хаски, и Эдуарду (Эду) Лимонову и другим. Смотреть на них глазами Прилепина интересно, книгу стоило читать хотя бы ради этого.
Надо, конечно, держаться справедливости - не лишен в этом автобиографическом романе Прилепин самолюбования. Мол, смотри как запросто я - и в Женеве и в Каннах, и с Кустурицей за руку и с еще одним человеком накоротке, тем, которого в книге предупредительно называет "императором с прозрачными глазами". Но нам же сразу понятно, кто это. Непонятно только, почему после выхода этой книг Прилепин все еще жив и на свободе, ведь там меж строк, в деталях упомянуто много такого, для чего еще не вышел срок давности, когда всем становится все равно. То ли мало правды, то ли чересчур много, так что уже можно рукой махнуть, то ли Прилепин и на самом деле совсем непрост и облечен невидимой бронью. Этакий Джеймс Бонд made in Russia - только из Европы и сразу за руль, 1300 километров до границы с Украиной одним махом, писатель-контрабандист-военнокомандующий да еще и с намеком - если б все срослось, то после убийства Захарченко мог бы быть у ДНР другой руководитель.
Ну и конечно, Захарченко. Если это книга не о самом Прилепине, то следующий после него главный персонаж - точно он, Батя, как называет его Захар. В каком-то смысле роман стал реквиемом ему, последним, растянутым на 300 страниц поминальным словом. Захаченко повезло, потому что ему достался хороший летописец. За умение складывать слова Прилепину можно простить и избыток бахвальства и много чего еще. Он их нанизывает бусинами, начинаешь читать - и как в океан заходишь, тебя несет-несет от берега, уже не выплыть и не хочется.
"Батя мотнул головой. Роль Стеньки Разина шла ему идеально — потому что не была его ролью: это он сам и был. В поведении его — можете не поверить, мне всё равно — не было ни бравады, ни злой дурости, — только нежность и задор: хорошо должно быть немедленно, потому что потом его убьют и он не сможет увидеть, как получилось; тем более, что, скорей всего, так уже не будет".
Не будет. И Прилепин пишет об этом так, что, наверное, даже тому кто вообще далек от украинского конфликта и каким-то чудом не посмотрел ни одного выпуска передачи "60 минут", все эти люди из его книги становятся как родные - они живые, и если они умирают, их жалко, как будто лично их знал. В этом мастерство слова, научиться так писать невозможно, только мочь - Прилепину. Остальным - завидовать. Уметь так составлять слова - самый ценный дар в мире. Ценнее даже возможности личных бесед с императором с прозрачными глазами.