Целая жизнь – длиной в один стэндап.
Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.
“Равнодушие к судьбе ближнего – одно из самых изощренных, самых страшных деяний, причиняющее острую боль, наносящее непоправимый вред человеку. Случается, мы проявляем равнодушие к тем, кто находится в трудном положении, в стесненных обстоятельствах; возможно, это не равно ножу, вонзенному в спину, и потоков крови не видно.
Но равнодушие убивает. Я в этом убежден.”
Excerpt From
Как-то лошадь входит в бар
Давид Гроссман
Я думал: что люди видят во мне в самую первую минуту? Можно ли все еще увидеть во мне того, кем я был до недавнего времени? Оставила ли на мне печать большая любовь, которую я познал?
.
.
.
Все меньше и меньше они понимают, что здесь происходит, в чем именно замешены как невольные соучастники. У меня нет сомнения, что уже они давным-давно поднялись бы и ушли или даже прогнали его со сцены свистом и криками, если бы не соблазн, перед которым так трудно устоять - соблазн заглянуть в ад другого человека
Пятидесятисемилетний мальчик выглядывает из четырнадцатилетнего старика
– Такова она, семья. То тебя обнимают, то лупят ремнем – и все с любовью, а кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына.
...самый лучший способ добиться того, чтобы тебя оценили в каком-либо месте, – просто не быть там, правда?
У меня нет сомнения, что уже они давным-давно поднялись бы и ушли или даже прогнали его со сцены свистом или криками, если бы не соблазн, перед которым так трудно устоять, – соблазн заглянуть в ад другого человека.
А знаете ли вы, какое слово в моем возрасте противоположно по значению слову «забыть»?
Жидкие голоса из зала:
– Помнить!
– Нет: «Записать».
Возможно, и я и вы вообще пока не созрели для того, чтобы наши родители встретились.
«Ты полон гнева», – сказала она. Я полон тоски, думал я, разве ты не видишь? У меня – отравление тоской.
Женщина, которая, по ее же словам, хотела мне только добра, тем не менее родила меня! Нет, вы только подумайте, как много судебных расследований и сериалов о преступлениях убийц есть во всем мире, но я до сих пор не слышал ни об одном судебном разбирательстве по поводу родов!
Ни о родах преднамеренных, ни о родах по халатности или о родах по ошибке, ни даже о подстрекательстве к родам! И не забывайте, что речь идет о преступлении по отношению к несовершеннолетнему!
...the temptation that is so hard to resist—the temptation to look into another man's hell.
Death isn't my boyfriend yet. We're just friends. Maybe friends with benefits.
How inadequate are the expressions our faces offer us.
If a man stands alone in the forest and there's not a single person or living creature around him, is it still his fault?
I have a thousand tricks for not being, I'm a world champion at not being...
That's how families are. One minute they hug you, the next they beat the crap out of you with a belt, and it's all from love.
A woman who claimed to want only the best for me, and yet she gave birth to me! I mean, think about how many trials and prisons and investigations and crime series there are because of murder, but I've yet to hear a single case involving birth! Nothing about premeditated birth, negligent birth, accidental birth, not even incitement to birth!
...the best way to be appreciated somewhere is to not be there...
"I want you to look at me," he spurted. "I want you to see me, really see me, and then afterward tell me."
"Tell you what?"
"What you saw."