1870 год, Калифорния. В окрестностях Оровилла, городка на угасающем золотом прииске, убита девушка. И лишь ветхие дома индейцев, покинутые много лет назад, видели, как пролилась ее кровь. Ни обезумевший жених покойной, ни мрачный пастор, слышавший ее последнюю исповедь, ни прибывший в город загадочный иллюзионист не могут помочь шерифу в расследовании. А сама Джейн Бёрнфилд была не той, кем притворялась. Ее тайны опасны. И опасность ближе, чем кажется. Но ответы – на заросшей тропе. Сестра...
«Правильный, но недобровольный выбор несет порой больше бед, чем ошибочный, но сделанный по зову сердца»
Видеть себя лишний раз не нужно, важнее себя ощущать.
Я столько прожил и не знал, что чье-то дыхание может быть нужнее всех голосов природы, мудрых духов и собственного сердца.
- Всякий мир заслуживает спасения.
Мы всегда переживаем за друзей, попавших в беду. Каждый по-своему.
Жизнь не может быть бесконечной. И не может быть бесконечной смерть.
В настоящей любви смерть одного - всегда смерть двоих.
Мы животные, пусть двуногие. Наши когти и зубы стали винтовками, шерсть — одеждой, а инстинкт защиты территории — идейной борьбой.
Конечно, книги не могут надоесть: они успокаивают душу и проясняют разум, а иногда дарят интересные путешествия.
Скорбь по мертвецу не должна останавливать жизнь.
Почему-то люди всегда особенно благодарны за то, что облегчает им совесть и освобождает от обязательств.
- Знаешь, без чего не выстоишь никогда? Без умения принимать себя и, особенно, свое прошлое.
Небо любит лишь храбрых и дерзких. Но для слишком храбрых, слишком дерзких оно готовит особенные муки. Одиночество. Предательства. Смерти от рук друзей. Слезы, которые не льются - въедаются, впиваются, вмерзают в глаза. И иллюзии, самые сладостные, ядовитые, хрупкие. Иллюзии, что оно - небо - за нас.
– Я не исправлю твоих ошибок за тебя, мое Злое Сердце. Как бы ни хотела.
…Я вспоминаю героинь классицизма ― разноликих трагедий, где спорят чувства и долг. Яростная Эмилия, и коварная Гермиона, и отважная Ифигения не многим были старше меня, но одни бесстрашно приняли удар кинжала, другие нанесли сами. Они искали не только самопожертвования; некоторые искали мести. А… я?
Она глядит с улыбкой, ласково, но не как прежде. Это отстраненный взгляд, взгляд матери или сестры, и еще взгляд кого-то, сожженного дотла, а потом вмороженного в лед. Кого-то раненого, обессиленного, как несчастный ученый из старой книги о монстре, вставшем из мертвых во имя безумного эксперимента. Ее ― мою, но чужую ― уже не воскресят слова:
– Ты просто мое спасение. Если бы я знал. Эмма…
У нее твои глаза и не твой взгляд, твой голос и не твоя речь, твое тело и не твои движения.
– Он сказал «амба»! ― Отец склоняется ко мне. ― Это «достаточно» на каком-то из славянских языков. У него вполне могут быть русские корни, такой размах только у русских!
Нет ничего опаснее неоконченных легенд.
Иногда гордость - не качество, которое ты в себе воспитываешь, а часть тебя, естественная как хребет.
Таков закон жизни: рано или поздно чужой среди чужих становится врагом, сколько бы ни спасал прежде.
Звёзды - лишь частицы мира, молиться им - что молиться каплям росы.
Не стоит мешать слепцу, сознательно выбравшему слепоту.
Удавшаяся ложь несёт в себе лишь отсрочку. Агония после неё будет болезненнее.
Для человека естественно искать тех, кто может чему-то научить его, либо тех, с кем он мог бы учиться вместе.