Пять братьев Данбар жили в идеальном хаосе своего дома – без родителей. Пока однажды вдруг не вернулся отец, который когда-то их оставил. У него странная просьба – он хочет, чтобы сыновья согласились построить с ним мост. Откликается Клэй, мальчик, терзаемый давней тайной. Что случилось с ним в прошлом? И почему он должен принять этот вызов? «Глиняный мост» – история подростка, попавшего в водоворот взрослой жизни и готового разрушить все, чтобы стать тем, кем ему нужно стать. Перед...
Может, и правда, что нам не приходится такое решать. Мы думаем, будто решаем, но это не так. Мы наматываем круги по району. Ходим мимо той самой двери. И если ударяем по клавише пианино и оно не звучит, то мы ударяем ещё раз, потому что так надо. Нам надо услышать звук, и мы надеемся, что это не ошибка.
Это было так адски по-доброму, что ранило.
Иногда ему нравилось говорить с городом – чтобы почувствовать себя разом и менее, и более одиноким.
Сломанный в подростковые годы нос. Ваяние «Пьеты», Спаситель – словно стекающий – на руках Марии.
...рядом, ждут Рабы. Они борются и ждут не одно столетие – скульптора, который придет и завершит их, – и будут ждать еще несколько веков...
Сложение у него было – будто пончик в одежде.
Возьми пятерых мальчишек, засыпь их в один небольшой дом и посмотри, на что это похоже: каша из бардака и потасовок.
Политика властей становилась все мрачнее: правительство лезло во все, от работы и бумажника до того, как ты думал и верил — или, по крайней мере, говорил, что думаешь и веришь...
В конце концов, это было время, когда ты постоянно переходил из очереди в очередь за всем: от лекарств до туалетной бумаги и тающих запасов продовольствия.
Иногда постороннему выговориться легче, чем семье.
На восходе и на закате появлялись цвет и свет – жар, потом гаснущий костёр. Рассвет был золотым, и вода горела, а перед наступлением ночи она кровоточила во мрак.
Что до отца, то он остерегался.
Бдил.
Он не поднимал головы и прятал любые мысли о политике в складках рта, но даже это не очень-то успокаивало. Когда вокруг тебя разваливается громадная система, не совать нос не в свое дело поможет разве что прожить дольше, но не уцелеть. Бесконечная зима наконец прервалась, лишь затем, чтобы в рекордные сроки вернуться, – и вот все снова как прежде, ты на работе.
Короткие, расписанные смены.
Дружелюбие без друзей.
А вот ты дома.
Невозмутим, но ломаешь голову.
Есть ли вообще какой-то способ выбраться?
Пришел ответ, и над ним можно работать.
Это уж точно не для него.
Но у девочки, пожалуй, может получиться.
В лагере были люди всех цветов.
Всех языков.
Были гордецы с задранными головами и тут же самые пришибленные болезнью волочения ног, каких только можно вообразить. И были те, кто все время улыбался, чтобы не дать выхода сомнениям. А общего у них было то, что все в разной степени тянулись к людям своей национальности. Общая родина склеивала крепче многого другого – и так люди в лагере сходились.
Люди , как мне кажется, забавно признаются.
Мы признаемся почти во всём , но важно ли что , о чём мы умалчивает.
Поначалу отца вызывали в школу . Он оказался идеальным послевоенным мошенником: прилично одетый , чисто выбритый . Уверенной . Мы справляемся , говорил он , и администраторы кивали , учителя верили: никто из них не разглядел пропасть , развершуюся в нем. Она пряталась под одеждой .
У нас обоих в глазах – пламя, и не важно, какого цвета радужка, потому что это пламя и есть наши глаза.
Есть уход и возвращение. Преступление и момент расплаты. Вернуться и быть принятым. Две совсем разные вещи.
Он мучительно сходился с людьми, не умел сразу себя показать: предпочитал надеяться на большее – найти того, кто его разглядит.
— Люблю, как ты это делаешь. — Что делаю? — Бьёшься за то, что любишь.
Смерть – дьявольски умелый мотиватор.
Больнее всего – самые тихие слова.
Когда наблюдаешь , как умирает человек , видишь не только его исчезновение.
почему он улыбается, но никогда не смеётся?
Почему дерётся, но никогда не ради победы?
Почему бежит не ради удовлетворения, но ради дискомфорта — будто ищет двери в боль и страдание и всегда с этим мирится?
Для нее, из нынешнего дня, побег был не столько освобождением, сколько покиданием. Как бы он ни любил их, ей не хотелось оставлять отца только на кучку его греческих мореходов-друзей. В конце концов, что проку от быстроногого Ахиллеса в стране льда и снега? Он все равно замерзнет насмерть. И хватит ли Одиссею хитрости обеспечить отцу компанию, которая нужна, чтобы он выжил?
Ответ был ясен.
Не хватит.
Будем справедливы, Эбби Данбар не желала ему зла, но время расширялось, а счастливые моменты становились все короче, и с каждым днем становилось все яснее, что их жизни двинулись разными дорогами. Сказать точнее, Эбби менялась, а Майкл оставался прежним. В ней не было никакой враждебности или злобы. Просто стало скользко цепляться за край.