Рецензии на книгу «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексей Сальников

Постельный режим с книгой

Вирус повального чтения «Петровых в гриппе...» добрался и до меня.

Вопрос о причинах популярности Петровых скоро достигнет масштабов поиска ответов на “в чем смысл жизни”. По сути эти вопросы об одном и том же. Ответ у каждого будет разный. Свой я нашла. Почему Петровы на фоне современной русской (и не только) литературы стали любы моему сердцу, как обожаемый с детства одноглазый плюшевый мишка, стрёмный, но такой любимый? Представьте, если бы на конкурс «Мисс Вселенная» пришла Тося Кислицына в своих валенках и с косичками, то среди всей этой безусловной, но натужной красоты, в которую, разумеется, вложено много труда, стараний, боли и слез, она бы бомбила прямо в душу обаянием такой понятной человечности, таким близким родством, таким точным узнаванием себя, что все красавицы на ее фоне померкли бы, став лишь призрачными химерами надуманной кем-то жизни. Условно говоря, Сальников показывает нам изнанку мира мыслей и желаний, где в каждой длинноногой красавице, жующей спаржу на ужин, сидит такая вот Тося Кислицина, которая мечтает о батоне с вареньем. Сейчас это называется модным словом “инсайт” - скрытая правда, которую все знают, но или не замечают, или не говорят. Она вроде бы очевидна, но на самом деле почти неуловима. Поймать её не проще, чем голыми руками ловить мальков в пруду. Так вот Сальников - бог инсайтов.

Простая на первый взгляд история загрипповавшей семьи с папой-автослесарем, мамой-библиотекарем и второклассником-сыном оборачивается душевным и жутковатым больничным бредом, на который так богата наша жизнь, где новогодние театральные елки для детей - это еще один круг ада Данте, а в городском общественном транспорте полно сумасшедших. Это говорю вам я, та, к кому в автобусе как-то подошел на костылях одноногий мужик и сказал, что я загубила душу дочки, дав ей в руки мобильный телефон, а сама уже давно стала нечистью. Обещал рассказать, как очиститься от скверны, но для начала попросил отключить мобильник, чтобы демоны не подслушивали, и успел накапать на меня из пластиковой бутылки предположительно святой воды. Видимо, ожидал, что моя кожа тут же начнет пузыриться, а сама я свалюсь в корчах к его единственной ноге. Так как же мне не любить Петрову, которой иногда нестерпимо хочется схватиться за мясницкий нож, когда я сама готова была ухайдакать придурка его же костылем? Так что, если кто-то решит составлять списки фанатов Петровых (ну вдруг), запишите и меня, я с вами!

ПОЧЕМУ СОВЕТСКИЕ И ПОСТСОВЕТСКИЕ ГРАЖДАНЕ ТАК ЛЮБЯТ ЧЕРНЬ И ХРЕНЬ?

Объясните мне, пожалуйста, я искренне не понимаю. Вот почему нищета, алкоголизм, разложение, грязные подъезды, хамство в общественном транспорте – это нравится и замечательно, а ещё заслуживает первых премий?
В чём здесь героизм, особенность и привлекательность героев? Своим серым и недалёким умом не могу понять, как не пытаюсь.
Я тоже болею гриппом, езжу в метро и автобусах, но не припоминаю ничего подобного. Это позор. Недопустимое положение вещей. Если это и есть правда жизни, то простите. Я не говорю, что черни не существует, но не нужно канонизировать безобразие и пороки, потому что бедность может быть благородной и чистой.
Данное произведение напомнило поэму в прозе «Москва - Петушки» Ерофеева. Видимо, мне не понять гениальности простого и честного люда, кто живёт по принципу: «чем хуже, тем лучше». Ведь все хотят в Рай, а туда попадают только великомученики. Ребёнка жалко. Хорошо ещё, что одного родили. А то пол-России по 5-6 детей плодят в нищете и пьянстве. Ребята, это полная задница (уж, простите меня, за жаргон)! Восхищаться и балдеть от такого как минимум странно.
После прочтения осталось неприятное и горькое послевкусие.

В рамках новой и заключительно проводимой футуристической программы "Грандмастер критицизма 2017 снисходительно читает российских писателей в 2018" я взял в руки книгу с лучшим названием, которое только смог найти – «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова (из рожденных этим веком отечественных культурных явлений лучше название было только у прекраснейшего фильма Алексея Попогребского "Как я провел этим летом"). Выбор был относительно неслучаен - сей роман был удостоен не очень престижной премии «Национальный бестселлер» и также стал обладателем приза критического сообщества еще менее престижной премии «НОС». Ну и «Медуза» в лице Галины Юзефович что-то написала, но на это точно, при живом Данилкине и мне, обращать внимание не стоит. Вышла книга в стремительно раскрывающей нашу литературу с разных сторон «Редакции Елены Шубиной». Скоро только у них хорошие российские книги и останутся. 416 страниц, оформление обложки беспечное, строго 18+. И только ты эти 18+ открываешь, как на тебя гурьбой накидываются все эти гриппующие петровы. И тащат в мир хороших книг.

Возможно, это не совсем все-таки так. Хорошие-плохие, тут так не работает. Одна из главных интриг романа (про Петрову, ну вы поняли, ага) так и вовсе эти понятийные характеристики растворяет. Это как новый тропический фрукт попробовать, даром что из Екатеринбурга, вкусный али невкусный – ощущений то сколько все равно. Так и Сальников – написал книгу, которая сбивает с толку, но делает это приятно. Наверное, так происходит, когда богатые люди по ошибке не тот бизнес-джет покупают реактивный, с ними вот что-то такое и происходит. Если немного углубиться, то главное, и несомненно, выигрывающее у всех и вся, это язык – такой сочный и насыщенный, что мог бы быть говяжьим и лежать в тарелке Марион Котийяр в Париже. Языком Сальников скрашивает все небольшие шероховатости, присущие полноценной дебютной прозе, над которой, ко всему прочему, работал профессиональный поэт (изрядная напевность, излишний СИМВОЛИЗМ). От этого темп и ритм немного скачет, но так даже интереснее. А уж со временем и местом что иногда творится. Вещи очень занятные и, не побоюсь этого слова, постмодернисткие.

Выигрывает также, безусловно, то, что назвать в романе непонятно как, а в музыке называется «звуком». Тихо! Стойте! Полакайте эту фразу медленно, как пушистая собака в жаркий день. В ней смысла больше, чем в жизни некоторых людей. Продолжим. Так вот, это, знаете, когда приходит такой серьезный, толстый дядька, садится за огромный микшерный пульт и что-то там себе крутит, тихонечко нашептывая в бороду. И, voila, вы через минуту не стая патлатых дурачков, которые своей музыкой могут случайно вывести из комы человека, а группа «Металлика». Все потому что толстый дядька знает как и где подкрутить. Сальников – сам себе такой продюсер, с какой-то абсолютно (опять же) необъяснимой чуйкой он выбирает такой entourage, такой темп, такое всё - что читать становится просто невероятно приятно. Возьмите хоть гриппозное состояние лихорадочного полубреда, в котором постоянно кто-то из героев находится. Сальников с легкостью литературного Ван Гога передает это знакомое абсолютно всем состояние, причем делает это с точностью человека, который это состояние придумал. Бэкграунд в книгах либо есть, либо нет, но Сальников, черт возьми, этот парень пошел еще дальше. Он в романе "Петровы в гриппе и вокруг него" еще один герой.

Но окончательно смысловую черту проводит Игорь. Так оно часто и в жизни бывает, но здешний Игорь – всем игорям игорь. Так точно попасть в этот полусобирательный, полумифический, но точно живой образ мог только выдающийся мастер. Опять же, являясь по сути, не героем, а частью бэкграунда (вместе с катафалком, в котором он неслучайно появляется), Игорь олицетворяет собой абсолютную силу. Бог и Дьявол. Доппельгангер, Бегущий по лезвию, Робокоп. Игорь. Убедительный образ русского духа и неимоверной силы, которая позволяет пить водку с медведями, строить ракеты и быть добрым. Ка-тет. Пелевин и Донцова. Акинфеев. Игорь. Точно, лучший герой этого века в нашей литературе. Такому только за стол сесть со всеми этими онегинами и живаго.

За всеми этими восторгами, мы подходим к итогам. У нас есть невероятная (в прямом и переносном смысле этого слова), простая и обезоруживающе обаятельная история, которая происходит в поистине монтипайтоновском Екатеринбурге. Прекрасные герои, которые иногда Петровы, а иногда – петровы (ну вы пооняли), язык, которому я уже спел не один панегирик. Все это жмет на нужные кнопки и ракеты Алексея Сальникова летят вверх. То есть, я даже не нашел, к чему придраться, что бывает очень редко. Я не буду тут бросаться громкими заявлениями (хотя статус мне теперь это позволяет), но Сальников умело ткет свое полотно из большей части классики последних пары веков, гремуче взбалтывая в своем языкастом шейкере Гоголя, Булгакова, Довлатова и иже с ними. Делает это подозрительно мастерски, сохраняя неповторимую индивидуальность (не спутаете ни с чем). Чудно и чудно (разноударяемые).

Если бы я мог (а я пока не могу и потом тоже вряд ли), я бы как перевел бы эту книгу на английский - что-то типа Eugene Sully "Petrovs with cold and behold" и на проданные за первые полгода 260.000 экземпляров купил бы Алексею Сальникову бутылку хорошего тосканского вина. Или домашний планетарий. Чтобы просто хорошему человеку было хорошо.

Пока лучшая российская книга нашего десятилетия.

Лучший критик 2017 года

Российская версия "Американских богов"

Петрову иногда казалось, что большую часть времени его мозг окутан чем-то вроде гриппозного бреда с уймой навязчивых мыслей, которые ему вовсе не хотелось думать, но они лезли в голову сами собой, мешая понять что-то более важное, чего он все равно не мог сформулировать.

Изумительная вещь, способная взорвать мозг и формой, и содержанием, и вариативностью трактовок.
Роман до сих пор не опубликован в виде книги, он выходил только в формате журнальных публикаций, но был замечен и вошел в шорт-лист премии "Большая книга" 2017 года. На него обратили внимание Галина Юзефович и "Горький", в Сети появляется всё больше интригующих отзывов, а я до 30 ноября (дня объявления победителей "Большой книги") теперь обречена ходить, сжав кулачки, так сильно отныне болею за "Петровых". И как же хочется верить, что роман скоро опубликует какое-нибудь нормальное издательство. Если что, я первая в очереди за бумажной версией!

О чем эта книга?
Ни о чем. И одновременно об очень многих вещах.
В Екатеринбурге живет 27-летний автослесарь Петров. Всем вокруг он кажется невыносимо скучным, но во внутренних рассуждениях демонстрирует потрясающе парадоксальную адекватность суждений и восхитительную наблюдательность. Накануне Нового года он заболевает гриппом и едет домой на троллейбусе, однако по пути встречает своего старого, полного загадок друга Игоря (то ли депутата, то ли лучшего трикстера всех времен и народов) и отправляется вместе с ним бухать к некому знакомому философу. Параллельно нам рассказывают о жене Петрова - библиотекаре с непроизносимым, но говорящим именем, и их сыне. Все они в конце концов сходятся в одной квартире, чтобы дружно свалиться с гриппом и вести совершенно обычную борьбу с болезнью и еще более обыденную жизнь.

Поначалу книга кажется образцом многословной графомании. В количестве слов и смыслов, вбрасываемых Сальниковым в текст, легко захлебнуться, но и это не убавляет восторга от прочитанного.
Прежде всего, автор обладает потрясающим чутьем на узнаваемые детали. Те самые, от которых начинаешь подскакивать на месте, чуть ли не выкрикивая: "Да! ДА! У меня тоже такое было!" (Если вы смотрели ранние моноспектакли Гришковца, вроде "Как я съел собаку", легко может представить себе нечто подобное, но тут эффект даже сильнее.)
Во-вторых, Сальников удивительно работает со сравнениями и метафорами. Возможно, так сказалось его поэтическое прошлое - раньше он писал исключительно стихи и даже завоевал несколько серьезных призов.
В-третьих, текст напрочь лишен штампов и бесконечно удивляет яркостью используемых слов и образов, но особенно сильно это срабатывает для читателей примерно одного возраста и мировоззрения с автором.
Наконец, автор каким-то невероятным образом умудряется превратить совершенную чернуху обыденной жизни если и не в полноценную сатиру, то в легкий повод улыбнуться.

Для примера:

Старушки были замечательные: одна покупала многочисленные лекарства, подолгу сравнивая их со своим кустарным прайс-листом на поношенном клочке бумаги, вырванным когда-то из тетради в клеточку, другая сверялась со своей собственной памятью, и это было еще хуже, чем если бы у нее был листочек. Когда старушки вышли из аптеки одна за другой, в аптеке перестало пахнуть аптекой и стало пахнуть обычным магазином, по типу хозяйственного, то есть старушки действовали на аптеку как елочки с отдушкой в автомобилях.

Если не понравилось и не поняли, в чем тут интерес, то лучше пройдите мимо и не мучайте ни себя, ни этот текст.

Думаете, на этом поводы для восхищения заканчиваются?
Нет, тут еще есть интереснейший сюжет - закольцованный, сложный, с внезапно выпрыгивающей на тебя мистикой и постмодернистскими финтами.
Ощущение того, что здесь всё ой как непросто, копится подспудно на протяжении всей книги, а финал дает тебе по голове с такой силой, что сразу перелистываешь к началу и берешься перечитывать первую главу, чтобы окончательно убедиться в своих подозрениях.
Концовка сложится идеально, все детали сойдутся без зазоров, как тщательно продуманный пазл, вот только взломать ларчик будет непросто - почти как хитроумную китайскую шкатулку с секретом.

Не буду лишать вас удовольствия от самостоятельной разгадки описанных в книге событий.
Только скажу, что сомневающиеся в трактовке могут найти интервью Сальникова "Российской газете" - там можно обнаружить очевидные намеки на его истинный замысел.

Получалось, что Петров думал, будто он главный персонаж, и вдруг оказалось, что он герой некого ответвления в некоем большом сюжете, гораздо более драматичном и мрачном, чем вся его жизнь. Всю свою жизнь он был вроде эвока на своей планете, пока вокруг происходила античная драма «Звездных войн».

Приятного вам шелеста страниц!

Я не буду писать разгромную рецензию, я не очень это люблю. В основном то мне и критиковать нечего.
Просто не понравилось, причём почти с самого начала, буквально с первых строк. Но я упорно продвигалась вперёд, силясь понять, за что так хвалят и любят эту книгу.
Не поняла. Не нашла ключей, подсказок между строк, даже язык не восхитил.
«Петровы…» оставили меня абсолютно равнодушной. А если и были какие-то дельные мысли и вопросы, то они давно исчезли. Вот мне и урок- на такие книги отзывы надо писать по свежим следам.

До зубовного скрежета скучный, болеющий гриппом и разносящий эту заразу по городу Петров; жена Петрова, правда бывшая, с именем, которое о многом говорит, с обычными библиотечными буднями и бооольшой вавкой в голове даже и без температуры, хотя грипп у неё тоже в наличии; сын супругов, тоже ничем особо не примечательный ребёнок.
Ведут скучную, рутинную жизнь. Хорошо, что случился грипп, он то и внёс в неё разнообразие.
А ещё друг Петрова Игорь. Личность весёлая, абсолютная противоположность Петрову, умеющая попадать в разные пикантные ситуации.
Они не раздражали, не вызывали сочувствия, не смешили, не… в общем, никаких эмоций. Они попросту прошли мимо меня. Со всеми своими ключами и уж тем более с аллюзиями.

А уж юмор меня поразил, говоря языком самого Сальникова, до бесконечности. Даже стыдно приводить цитаты, которые «тронули» мою душу. И дело не в нехороших словах. Сами мысли пошлые и грязные. И это высокая литература? И за это куча премий? Решительно не понимаю

Больше писать нечего. Ведь по сути сам роман ни о чём.

P. S. Прошу считать мою оценку завышенной. Скорее всего немного заразилась гриппом «петровых».

Квест по советской действительности или в поисках «двойных днищ»!

Узнав о книге с предполагаемым двойным дном, да к тому же написанной в некой сюрреалистичной манере я конечно же решила ее читать. И вот прочитала.
Небольшой фрагмент советской эпохи пришелся и на мое детство, так что характерные черты того времени, щедро всплывающие в повествовании, мне были понятны. Только вот они не будоражили сознание, вызывая слезливую ностальгию по утраченному. В голос я тоже не смеялась, хотя книга (надо отдать ей должное) не лишена, местами, качественного тонкого юмора. Но! Она наводнена таким чудовищным, на мой взгляд, количеством стилистических огрехов, что уже с самого начала, моя охота искать запрятанные между строк тайные смыслы поубавилась: на первый план вышла задача во чтобы то не стало продраться сквозь текст. Ломаный ритм изложения, бесконечные повторы слов, использование одних и тех же синтаксических фигур, растянутые громоздкими деепричастными оборотами предложения, которые в свою очередь частенько ничего не несут, кроме собственно слов, то есть, лишены смысловой нагрузки, все это отвлекало меня от сути. Я не читала, а постоянно спотыкалась о какую-то «словесную свистопляску». Уже потом, в одной из статей критиков набрела на мысль, что такая подача передает атмосферу, то есть физическое состояния болезни главных героев и их моральную неустроенность в жизни. Но вот насколько это правомерно... Наверное, решать читателю.
Добраться до тайных смыслов книги мне все же удалось, хотя подобные раскопки во время чтения не приносили никакого удовольствия. В общем, думаю, я нашла все подсказки и собрала пазл. Вот только он мне не понравился, так как в сложившейся картинке я не увидела смысла. Я прочитала книгу, и поверхностно, и глубоко. Но мне всегда казалось, что подобная «многослойная литература» существует не для того, чтобы читатели разгадали ребус, а для того, чтобы во время разгадывания такового читатели набирались новых идей, знаний, фонтанирующих эмоций в конце концов. Говоря проще, - не для результата, а ради процесса. Или, - если с результатом нам откроется какой-то сакральный смысл. Никакого смысла, тайного или хотя бы мало-мальски занятного с последней страницей книги мне, увы, не открылось.
Нет, здорово конечно, что книгу можно прочитать несколькими так сказать способами, но вот только, ради чего? Ради самой идеи… И жанр. Сложно его соотносить с сюрреализмом, где события и образы неоднозначны, а реальность размыта до той степени, что ты ее не узнаешь. Реальность "Петровых" никак уж размытой не назовешь: четкая привязка ко времени и месту (советский союз). Обстановка прописана настолько детально, что читатель не забывает ни на секунду, где он сейчас находится.
Впервые не могу поставить оценку произведению. Кстати, именно этот факт подвиг меня на прочтение первой книги автора «Отдел».

Волшебный котельщик Сальников.

Да! Не удивляйтесь, оказывается и котельщики могут стать большими писателями. Но вы спросите почему волшебный?? :)) Все очень просто. Ну во первых, самое главное волшебство это то, что книга с самым обычным сюжетом стала таким хитом продаж, что когда заходите в книжный, то продавщица с в-о-о-т такими глазищами вам жалуется "Ой шо это было то?? Смели с полок, смели..." Не волшебство ли это?
Во вторых, когда вы начинаете читать эту книгу, то вы каким-то совершенно волшебным образом начинаете потихоньку заболевать гриппом. Настолько Сальников виртуозно поиграл словами, что даже если вы не заболеете, то хотя чихнете пару раз это точно. Наверное, его поэтические навыки сыграли ему на руку. (Хотя признаюсь, есть люди у кого иммунная система устойчива таким вещам:) )
Ну и самое главное, вот вы читаете книгу и видите историю совершенно простых людей, вот он идет после работы, ну встретил товарища, ну выпили, ну вернулся домой к болеющим жене и ребенку. Ну и все. А не тут то было) На самом деле, вы болеете вместе с Петровым, проходите весь этот путь вместе с ним и что самое интересное, где то вы останавливаетесь и говорите себе: - Блин да что за бред такой?? Но вы продолжите читать дальше, если конечно вы склоны к вирусам и прочитав до конца вы откроете форточку в доме и глотнув свежего воздуха скажете - наконец-то завершил(а) читать книгу!

Ставлю 5 звезд, за гениальность игры слов, за простой язык, за волшебный талант заразить вас гриппом посредством страниц романа, ну и за то, что простой в прошлом котельщик из Екатеринбурга добился признания благодаря магическому хитросплетению обстоятельств.

Если вы хотите экшн, то это книга не для вас. Здесь все настолько по волшебному уныло, что...

Дай-ка и я прочту этот нашумевший бестселлер

И прочитала.

И подумала, что это, пожалуй, выход чернушных алкоисторий на новый уровень.

Нет, правда. Ну даже если закрыть глаза на то, что это невероятный вынос мозга и каждый сюжетный поворот в книге, в которой сюжета почти нет, вызывает реакцию "чоо??", все равно!

Новый уровень: эволюция белогорячечной истории "Москва-Петушки", только в Екатеринбурге, а Екатеринбург, товарищи, это не Москва, и те, кто в Екатеринбурге не был, права не имеют говорить слова про нереалистичность этой книги. И не струсил Сальников, уведя сюжет в психодел и разыгравшуюся фантазию главного героя, как это сделал Ерофеев, нет, в этой книге мы придерживаемся ясного сознания, не смотря на промилле в крови. В Екатеринбурге все это - серые будни, реальность, с которой ежедневно ведут борьбу местные жители.

Невероятно прекрасно как-то эта вся вакханалия Петрова срастается в едином порыве со спиралью Петровой и Петровым-младшим и все так перекручивается-перекручивается, и вместе с гриппом поражает и самого читателя.

А потом все. Белое лицо и холодные руки Снегурки - и все.

Хорошо хоть грипп не кишечный

Даша посмотрела на неудачное фото моих новогодних подарков. Книги лежали веером и перекрывали друг дружку, поэтому назывались как-то вроде "...варельный ...етчинг", "...енький, ...ОЙ" и вот, "Петровы в гриппе". Даша сказала, что у "Петровых" пугающее название. Я ответила, что книжка вроде бы про то, что Екатеринбург — это тлен. Это был один из тех раз в жизни, когда я была невероятно далека от истины, и к той же истине невероятно близка.

Дело просто в том, что если уж в книге начинает закипать фантасмагория, она непременно немного выплеснется и в мою читательскую реальность. Прямо таки чудо, что из непревзойденных жирух Чайны Мьевиля я дважды выбралась живой и ничем не оплеванной. Но как смотрят утром на члена семьи, который накануне вечером ни с кем ни разговаривал, триумфально дочитывая книгу, а утром явился на кофе все с той же книгой в руке, потому что она, видите ли, закольцевалась, и теперь нужно читать все сначала?

Первую главу про Петрова в троллейбусе я читала, сидя в кофейне, куда все продолжали и продолжали вваливаться люди, уставшие от ледового городка на центральной площади, который чуть не растаял, когда 30 декабря было +3, но ко второму января его поплывшие статуи снова успели застыть. За столиком напротив мужик в лыжной куртке все кричал и кричал, сколько можно ждать пятьдесят грамм водки, неужели так сложно пятьдесят грамм водки налить, почему пятьдесят грамм водки приходится ждать полчаса, и все порывался уйти, но не мог, потому что его крошечный сын молча и терпеливо полчаса ждал клубничный или банановый торт. А еще у них была жена и мама, которая ничего не выражала, и по ее спине в лыжной куртке не был ясен ее внутренний конфликт. Когда мужик докричался до официантки, она невозмутимо объяснила ему, что водку в кофейне без очереди не наливают, а он горько ответил ей: "По американской системе работаете, значит? Как не стыдно!".

Конечно, я многое упустила в первой главе, потому что мне тоже много чего не несли полчаса, хоть я водку и не пью. Зато водку пили Петров и Виктор Михайлович, пока последний на повышенных тонах разглагольствовал про политическое и античное, и я поэтому ждала совсем другого, привычного развития событий. В "Петровых" вообще много привычного, эдаких гришковцовских заигрываний с детскими воспоминаниями, но я старательно не поддавалась на звездные войны и человека-паука, хотя смеяться вслух начала уже странице на второй. Однако описания гриппозных галлюцинаций, будто списанных с моих, и города с невозможными улицами имени лет, который существует будто бы только в окне троллейбуса, покорили меня еще до того, как речь зашла об остальных членах семьи Петрова.

И конечно, много еще необъяснимого успело произойти со мной за эти дни в компании Петровых, включая то, что мне успели подарить восьмилетнего ребенка и в тот же день забрать обратно. К моему ужасу, с Петровыми происходили вещи и побредовее, превращая простое предновогоднее бытописание то в химерический хоровод, то в темное городское фэнтези о Воланде, который не нужен Екатеринбургу сейчас, но которого он заслуживает. Эта книга — одиссея вируса гриппа внутри Петрова и таблетки аспирина в кармане Петрова на троллейбусе без конечных остановок, ползущего по пробкам над миром подземным, чем бы он ни был, вокруг самого Петрова и его гриппа, которым следовало бы поехать на трамвае, но не хотелось делать крюк.

А я пообещала себе в этой рецензии ничего не говорить о Геймане, не использовать слово "хтонический", и поэтому хочу оставить ее как есть, в виде одного большого отступления от книги, у которой вот есть первая глава, а потом будто бы в голову кто-то вставляет и тут же быстро вытаскивает один за другим цветные и черно-белые слайды.

Петров скажи! Да, несомненно...

Бедняга Петров был болен простым, российским, некоронованным, сезонным гриппом. Пылал жаром и трясся в троллейбусе, не подозревая о приключениях грозящих ему в совсем близком и немного абстрактном будущем. Будущее же имело вид приятеля Игоря, человека беспокойного, вселяющего хаос в окружающее пространство и обладающего весьма странным набором инициалов АИД.
Встречи с ним всегда обещали множественность наблюдений, отвязаться от него не было никакой возможности, уболтать он мог любого, а результаты ночных, дневных и вообще любого временисуточного возлияния предугадать было даже страшновато, вплоть до видений трехголовых псов и просыпания в катафалке.

Семейное же счастье Петрова так же оказалось делом рук вездесущего друга. Союз автослесаря, на досуге вырисовывающего комиксы для личного пользования, и библиотекаря, со скрученной спиралью на уровне диафрагмы и хобби постирать, испачканное в борьбе с "дамскими" боксерами, пальтишко - благословлен все им же. Младший же из представителей семейства пока только подаёт надежды, но потенциал настораживает.
Будничное пародневное существование Петровых и вокруг слегка оживлено появлением второстепенных и быстро пробегающих по жизни мимо людей. То врач, в ожидании скандала по поводу утреннего "выхлопа" главы уже распавшегося на официально-государственном уровне семейства, посетит температурящих. То библиотечные помещения подкинут пару малосимпатичных личностей и клуб по интересам, совместно со сторожихой и опекаемым внуком. То прошлое всплывёт яркими картинками и друг Серёга нудит неостановочно о своей посмертной гениальности. Опять же, дачные фуфаечные вскапывания и кастрюлька с супом на электрической плитке столь реальны...что перестаешь ломать себе голову по поводу фантасмагории, творящейся беспредельно на страницах и подталкивающей на выискивание и толкование намеков.

Предыдущие прочитанные книги, предлагали мне и крылатых мальчиков, кувыркающихся в небе с огромным наслаждением, и оплаченное памятливостью живых людей посмертное существование. И никто всерьез не обсуждал что за двойные-тройные слои и является ли это аллегорией.
Вот захватила меня лёгкость и живость написания, покорило напрочь. Несмотря на скачки во времени и отсутствия покаяния за содеянное у героев. Внезапно похорошевший куриный бульон после добавления зажарки и прочие розовые колготки, подмешенные к партии стирающегося бельишка, способны примирить с практически отсутствующим движением сюжета.

Мыслей самое повествование вызывает массу. Начиная от того, жив ли бедолага Петров с момента покидания троллейбуса и не являются все его ночные выпивоны с общительным сверх меры Игорем и подозрительным философом-скрягой Виктором лишь посмертным приключениями. И заканчивая, смешением глав повествования, построенном на, якобы случайном, пересечении путей героев.
Чем более вы стремитесь логично расставить в цепочку сюжетные ходы, тем более вы теряете мелочи, которые важнее в данной ситуации.

Собери их всех. Дуэльный зал.
+
Четыре сезона. Шпион пришедший с холода.
+
Мир аудиокниг. Царь горы.

Ruru в депрессии, в течение, вследствие и несмотря на

Быть в депрессии в районе Нового Года - это нормальное состояние. Если быть в депрессии может быть нормальным. Впрочем, Ruru было безразлично насколько нормально его состояние, либо ненормально состояние того, что вне его, Ruru даже не раздражало как обычно это тяжелое, как гранитный монолит, слово "норма". Он был ошарашен новостью, что в какой-то момент времени старое доброе уютное сочетание цифр "2-0-1-7" по непонятной причине и совсем без санкции на то самого Ruru превратится в пугающее "2-0-1-8", уродливое и страшное. По причине этой ошарашенности Ruru точно не помнил, кто из приходивших перед Новым Годом людей нарисовал баллончиком на стене елку. Люди приходили с виски и намерением его выпить, как будто боялись, что с боем курантов виски исчезнет или превратится в воду, а уходили без виски и без намерений. Немудрено, что в итоге образовалась ель. Ruru она нравилась, хотя в доме был только один баллончик с краской, оранжевой и к тому же флуоресцентной. Поэтому по ночам елка становилась похожа на пентаграмму для вызова инфернального Санта Клауса. Но Ruru не верил в Санту и спокойно ложился под елку читать. Ruru казалось, что неверие в красношубого деда и способность разбирать буквы в книжках пришли в его жизнь одновременно, будто бы один волшебник с мешком подарков рассыпался на сотни и тысячи санта клаусов, которые называли себя писателями и которые настырно приносили Ruru подарки в виде своих книг несмотря на пору года и на то, насколько хорошо вел себя Ruru.
Книги не помогают. Ни от гриппа, ни от депрессии. Ни плохие, ни тем более хорошие. Ruru это знал, но лежать под оранжевой елкой и читать подарок очередного санты было намного лучше, чем пытаться понять, зачем вокруг все стало "2-0-1-8" и что из этого в итоге получится. Книга была похожа на паутину, в которую врезаешься со всей дури лицом. Легкое что-то, немного мокрое и липкое. Мимолетное непонимание случившегося, и даже какой-то страх от этого непонимания, и желание избавиться от чужеродной маски, вдруг в раз и полностью облепившей лицо, и удивление, как такой большой ты - и попался. В отношении пауков Ruru всегда был немного гринписнутый, а паутину считал вершиной искусства и мог часами смотреть в нее, как будто там был ответ на вопросы мироздания. Старался не рвать, отходил на шаг, и частенько паутина, благодарно дрожа, представала перед глазами во всей красе.
"Петровы" были весьма изысканной паутиной. Завораживающей. С плотным узором, который еще не пробили тяжелые жуки, и очень свежей, без остатков насекомой падали и с искрами росы в переплетениях нитей. Петровы сновали по книге туда-сюда, Петровы сменяли друг друга, Петров становился Петровой, потом снова Петровым, потом еще Петровым, но другим, и из каждого Петрова можно было увидеть какой-то мир, и с каждым новым Петровым этот мир разрастался, как растет паутина, расходясь кругами от центра. И этот круговорот Петровых и букв, сплетенных в запутанные нити предложений, этот хаос из симптомов гриппа, повседневного человеческого безумия и больной всепожирающей иронии в какой-то момент превращался в идеальную и прочную ловчую сеть. Ruru любил эти искривления восприятия, когда что-то трансформируется в нечто иное, оставаясь по сути самим собой. Когда книга превращается в архитектурный шедевр и на двумерной плоскости страниц проступают иные измерения, а твоя нарисованная пьяной рукой елка начинает отбрасывать тени.
А вот грипп Ruru не любил, и поэтому не помнил, чтобы когда-нибудь им болел. Тем более странным казался факт, что Ruru по ходу чтения иногда будто бы сам становился Петровым и что этот взгляд изнутри Петрова, взгляд больной и полубредовый, искаженный жаром и физической ломотой, взгляд через туман и невозможность четко мыслить, именно он казался наиболее зорким и способным видеть все таким, каким оно есть. Ruru курил в книгу и думал: "Больше смысла в том, чтобы понять больного, человека с воспаленным мозгом, человека с отклонением от нормы. Они беззащитны и до предела обнажены, им некогда приводить окружающее в соответствие с придуманными представлениями о том, каким этому окружающему быть, - они болеют, поэтому не врут. Это удел здоровых искажать пространство внутри и снаружи геометрической точностью и правильностью. Кривые линии честнее прямых, уродство честнее искусственности"
Из всех героев Ruru нравилась Марина. Вернее, он ее выделял, героев литературных произведений Ruru не любил. Любить нужно живых людей, утверждал Ruru, и тут же не любил и этих тоже. Странным образом в жизни Ruru была только одна Марина, во всяком случае одна оставшаяся в файлах памяти. За глаза он называл ее Морская, а в глаза - Маринованная. На каком-то уровне сознания оба определения кружили возле простовато-обидного слова Капуста. По прошествии лет Ruru понял, что на самом деле увенчанная хаосом кудряшек Марина была Цветной. А эта, петровская, была пауком, т.е. конечно паучихой, но важно другое, то, что за мыслями о той Марине паучистость этой подкралась к Ruru незаметно, исподволь, вот именно как и должен появляться паук, когда ты - комар, и уже завяз, и уже устало смирился, а тут - бац! - и паук, и смерть, и конец.
Потом вновь приходили люди. В основном прозрачные из-за внутренней доброты и уличного дождя, и каждый говорил: Новый Год а там - дождь. А Ruru не смущал январский дождь, его пугало непонятное "там", каким-то образом неразрывно связанное с не менее непонятным "2-0-1-8". Людям нравилась оранжевая елка и они водили вокруг нее хороводы. Это выглядело достаточно безумно и примиряло Ruru с неудобными "2т0а1м8", но хороводу мешала стена. Правда, иногда Ruru казалось, что некоторые особенно прозрачные индивидуумы каким-то волшебным образом просачивались справа сквозь стену на кухню, курили там, а потом возвращались из стены слева, принося с собой запах сигарет и почему-то сосновой хвои.
Ruru прочитал людям отрывок из "Петровых", он казался главным не только в книге, но и вне ее:

Петров не мог объяснить это словами. Это было какое-то чувство, чувство, что все должно было происходить не так, как есть, кроме той жизни, что у него, еще какая-то, это была огромная жизнь, полная совсем другого, неизвестно чего, но это была не яма в гараже, не семейная жизнь, что-то другое, что-то менее бытовое, несмотря на огромные размеры этой другой жизни, Петров за почти тридцать лет к ней не прикоснулся, потому что не знал как. Петрову иногда казалось, что большую часть времени его мозг окутан чем-то вроде гриппозного бреда с уймой навязчивых мыслей, которые ему вовсе не хотелось думать, но они лезли в голову сами собой, мешая понять что-то более важное, чего он все равно не мог сформулировать.

Но люди, конечно, ничего не поняли, потому что начали обсуждать отрывок и говорить какие-то умные и не всегда мысли, и кто-то нетрезвый более чем все остальные хрипел: Браво; а зачем все это, если бы все всё поняли, тогда должно было стать тихо, прозрение - это всегда тишина. Да и сам Ruru уже не понимал, что его поразило в отрывке в первый раз. Потом, когда люди ушли, он перечитал его еще раз, наедине с собой, потом в зеркало, потом просто с закрытыми глазами, и с каждым разом он будто по спирали удалялся от понимания отрывка все дальше и дальше.