Двоедушник Северьян Арсеньев – один из тех, кого называют экстрасенсами. В то время как его «дневная» душа, неустроенный фотограф Север, мучительно ищет свое место в жизни, Северьян каждую ночь изгоняет «сущностей» из квартир и домов, зарабатывает деньги, чтобы жена Севера рано или поздно могла оставить работу бармена, доказывает себе и окружающим свою незаменимость, а значит – право на существование. Быт семьи Арсеньевых почти не отличается от себе подобных до тех пор, пока Северьян не...
На противоположной стороне дороги чернел крест с венком - напоминание о том, что ангел-хранитель летает со скоростью не более 100 км/ч
- Константин, скажите честно - Мага к моей подкатывает? - Рад, что ты переживаешь за Вику, но у Маги есть бойфренд. - А ты?... - А я, - терпеливо ответил Константин, - и есть его бойфренд.
Хочешь стать незаметным - оденься в чёрное. Хочешь исчезнуть вовсе - пусть этим чёрным будет ряса.
Жена, слово-то какое - "ж-ж-жена", как крапивой по голой заднице.
...невзирая на возмущение мерзкой старухи, которой на кладбище поставили прогулов двести, не меньше.
Голос сорвался. Казалось, слова, которые он собирался произнести, окажутся злым заклинанием, которое превратит [...] в окончательную и непоколебимую истину.
Фокус в том, чтобы забить себе голову и перестать думать. Не возвращаться в прошлое. Сидишь ты здесь, видишь красный карандаш — и он есть. А того, что было — нет. Но к этому нужно еще приноровиться, поэтому приходится напоминать себе: карандаш, карандаш, карандаш. Держаться за то, что можно потрогать руками. Непридуманное. Твердое.
А если мы все устали, все мы одинаково устали настолько, что нет сил голову поднять — не то что смотреть друг на друга, не то, что слышать, — значит, вообще все зря. Потому что мы никогда и не встретимся, не посмотрим друг на друга, не поговорим. Знаешь, ты знаешь, все всегда заканчивается хорошо. А если не хорошо, значит, еще не конец.
Повторять — стыдно! Как дурак в эту толпу — все побежали, и я побежал. Толпа… Слово-то какое. Толпа тупа. Народ. Масса. Да хоть обкричись — никто не услышит, так?
Впрочем, кому-то вполне достаточно яблока на краю стола, а кому-то — сказать: «от кого пришло, к тому и ушло», и уйти, не оглядываясь, чтоб невзначай не зацепило, вдруг порча, тьфу-тьфу-тьфу, свят-свят-свят.
Ты стал как они. В одну секунду перестал от них отличаться. Как это? Почему это? Вытер руку, которой прикоснулся к шалаве Людке, глянул на ладонь — прежняя. Ты ведь мог ее… Нет, шепнул внутренний голос, не убил бы, хотя кто знает, именно так все и думают — пару раз приложу, что ей станет? Над трупом уже рассказывают.
Он ощущал этот день и все последующие, сколько бы их ни оставалось, как бессмысленное движение из пустоты в пустоту. Там, впереди, не было ничего. Совсем ничего. Север не представлял, чем бы заняться сегодня, чтобы этот день как можно скорее закончился, ведь даже если он решит куда-то пойти, или посмотреть фильм, или почитать книгу, то завтра неизбежно настанет следующий точно такой же день, и снова придется идти, смотреть фильм или читать книгу — бесконечное множество раз до самой смерти.
Он не делал того, что от него ожидали, не был ни загадочен, ни мил. Его рвало в хозяйские унитазы. Утром все эти люди, конечно, напишут, какое он чмо, не выбирая выражений, и будут правы. Линчевать — это по их части. Как только ты перестаешь улыбаться и соответствовать, оказывать услуги надлежащего качества, выглядеть красивой картинкой, окружать себя ореолом полюбившегося образа. Да, они будут правы, а он — нет.