– У тебя не все дома? Ты же вроде успокоился!– Успокоился, – ледяным тоном соглашается Уорнер. – Пока ты не коснулся моих волос!– Ты сам попросил тебя подстричь!– Ничего подобного, я просил только подровнять концы!– Я так и сделал!– Это, – говорит Уорнер, поворачиваясь, чтобы я могла увидеть ущерб, – не называется «подровнять концы», безрукий придурок!Я ахаю. На затылке пучками торчат неровные пряди – выстрижены были целые полосы.При виде своей работы Кенджи морщится, кашляет и сует руки глубже в карманы:– Ну, это… Пойми, чувак, красота – понятие субъективное…
Одиночество – странная штука. Оно подкрадывается медленно и тихо, сидит рядом с тобой в темноте и гладит тебя по волосам, когда ты спишь.
И даже когда ты готова расстаться с одиночеством, вырваться на свободу, стать новым человеком, одиночество, как давний друг, отражается рядом с тобой в зеркале, глядит тебе в глаза и подбивает попробовать прожить без него. Ты не можешь подобрать слова, чтобы побороть себя и прокричать, что одиночества недостаточно, никогда не было достаточно и никогда не будет достаточно. Одиночество – желчный и жалкий компаньон. Иногда оно просто не отпускает.
Одиночество обволакивает твои кости, стискивая так сильно, что ты почти не можешь дышать, почти не слышишь биение своей крови, когда оно поднимается по твоей коже и касается губами мягких волосков у тебя на затылке. Оно оставляет ложь в твоем сердце, ложится рядом с тобой на ночь, пиявкой высасывает свет из каждого уголка. Это вечный компаньон, держащий тебя за руку, лишь чтобы дернуть вниз, когда ты пытаешься встать, сдерживающий твои слезы, лишь чтобы отправить их вниз по твоему горлу – комком. Одиночество пугает тебя, просто стоя рядом.
Wars require enemies, and I can't seem to find any.
Вот и все, что требовалось. Обстановка разрядилась. Теперь, когда они могут спокойно ненавидеть друг друга, они общаются абсолютно дружески! Никогда мне их не понять.
- Господи, я, кажется, влюбился!
Я молчу.
- Я серьёзно! - настаивает Кенджи. - Так вот как это бывает? Мне ещё не доводилось влюбляться, и я не знаю, любовь это или, может, несварение!
- Ты её совсем не знаешь! - внушительно начинаю я. - Пожалуй, все же несварение.
- Думаешь? - упавшим голосом переспрашивает он.
Idiots are highly flammable, love. Let them all burn in hell.
Пламя подлинной ненависти не может гореть без кислорода любви.
- Боже мой. Думаю, я влюбился.
Я игнорирую его.
- Нет, серьезно - говорит он - В смысле, так вот что это такое. Потому что я никогда раньше не влюблялся, так что я не знаю, это любовь или у меня, например, пищевое отравление.
- Ты даже не знаешь ее - говорю я, перебирая свои мысли - так что, я полагаю, что это пищевое отравление.