Рецензии на книгу «Автопортрет с устрицей в кармане» Роман Шмараков

Угадай, что у меня в кармашке?

Роман Шмараков подтвердил, что не только Умберто Эко способен превратить условно низкий жанр классического детектива в интеллектуальную игру. Есть три способа прочитать «Автопортрет с устрицей в кармане». Первый, самый простой: как обычный детектив — с подозреваемыми, убийцей и расследованием. Конечно, даже в таком случае не удастся игнорировать многочисленные признаки, что это нечто большее, однако не стоит сбрасывать способ со счетов. Больше всего при таком прочтении будет смущать полилогическая форма: весь текст — это разговоры с небольшими ремарками. Действие, экспозиция и важные детали подаются тоже через беседу. Картина чеховских масштабов (даже все ружья выстрелят, хотя в качестве ружья здесь, скорее, выступает розетка варенья из айвы), но не чеховской лаконичности. Из этой словоохотливости и избыточности речи персонажей проявляется второй способ чтения. Можно просто позволить тексту унести тебя на своих волнах и не заморачиваться с трактовкой и запоминанием нюансов, все равно в нужный момент необходимые детали будут напомнены еще раз, а всех аллюзий не уловить, только если вы не литературовед с тридцатилетним стажем или не сам Роман Шмараков. Но есть и третий вариант прочтения: напротив, постараться угадать, узнать, припомнить как можно больше. Главное, чтобы не заболела голова.

Если же выбирать полумеры и не усердствовать в категоричности какого-то одного из вариантов, можно приятно провести время, потешить интеллектуальное самолюбие и насладиться хорошим текстом. «Автопортрет с устрицей в кармане» стилизован — или даже утрирован — под британский детектив (хотя в некоторых главах автор параллельно дает экскурс в область французской классики). В ход идет весь антураж: диалоги с неодушевленными предметами, столоверчение, призраки и подслушивание, комичные ситуации, викарии и индийские наследства, аспидное масло и отравители. Интереснее всего язык — полуискусственный, словно переведенный с английского советской школой (кое-где даже есть специальные обманки, как будто «переводчик» не справился с игрой слов), выспренная речь, где каждое предложение обкатано до какой-то идеальной формы. Даже если вас не слишком прельщает игра в литературную энциклопедию, то почитайте хотя бы ради этого языка. Оказывается, так тоже можно сделать специально.

Написано для обзора на «Литературно»

Дом, где разбиваются креманки с айвовым вареньем

- Я думаю, и человек с драконом в гербе не обрадовался бы, встретив его живого в лесу, - заметил Роджер, - будь даже он точно такой же, лазоревый и с бордюром. Это тонкий вопрос об отношении искусства к действительности.

Свершилось! Роман Шмараков написал книгу с четким сюжетом. То есть, написал еще два года назад, тогда же прочла в журнальном варианте и отзыв оставила. Может потому теперь, когда книга вышла полностью, не спешила браться: не возвращайтесь туда, где бывали счастливы и всякое такое. Но нельзя же вот просто так взять и не читать Шмаракова. Не устояла и не пожалела. Не столько даже потому, что детективная история, заявленная в начале, получит продолжение, развитие и непредсказуемую развязку. Хотя почему нет? Нарочитое небрежение сюжетом не раз становилось предметом моих сетований автору - словно олимпийцы когда-то склоняли слух к стенаниям смертных.

Дело не столько в том, что к финалу читатель получит возможность воскликнуть: "Убийца садовник!", сколько в атмосфере богатого, безалаберно ведущегося господского дома, в какую погружаешься, начав читать. Занятно, два года назад это был для меня Уилки Коллинз, сейчас - пьесы Бернарда Шоу и Уайльда (смешать, не взбалтывая). Менять угол зрения, расширяя горизонты и протягивая новые связи, свойство хорошей литературы. Сюжет прост. Благородные бездельники, состоящие в родстве, свойстве и дружеских отношениях с почившим хозяином и его перманентно отсутствующим наследником, находят приют в поместье. Хлопоты по ведению дома главным образом лежат на Элизабет - воспитаннице.

Девушка не лишена творческих амбиций, мнит себя художницей и собирается в ближайшие выходные устроить выставку. Нет, исключительно "для своих", но будет Роджер, который пишет обзоры для "Ежемесячного развлечения", если он черкнет пару благосклонных строк, не исключено, что это станет началом карьеры. Судя по всему, работы не производят должного впечатления и надобно дополнительно украсить комнату. Элизабет и помогающая ей Джейн собираются поискать подходящих финтифлюшек в кладовке, дверь в которую заслоняет тяжелый шкаф, коего им не сдвинуть. Джейн отправляется за подмогой, оставив подругу с говорящим попугаем, а когда возвращается, находит девушку и птицу мертвыми.

Пока прибывший из Лондона Детектив ведет расследование среди броуновского движения населяющих дом людей. А его обитатели предаются изящным остроумным пикировкам, словно бы тотчас и напрочь забыв о смерти молодой женщины, бывшей им другом, автор направит повествование к любезным его сердцу вставным новеллам. Рассказчиком выступит Волк, слушательницей Пастушка с пасторали (сомнительного качества). И да, это будут очаровательные рекурсивные спичи, а читатель, еще меньше персонажей склонный рефлексировать по поводу малого почтения к смерти героини, которой не успел полюбить. не раз и не два засмеется.

Собственно только и будет что улыбаться, посмеиваться, смеяться. Гомерически хохотать, как случалось с "Овидием в изгнании" здесь у меня не получилось, скажу честно, но несколько идиотическая (подозреваю) блаженная улыбка с губ не сходила. Не в пример интересному на старте, но нагоняющему тоску в процессе Кальвино, глубоко трагичному в сути Переку и суховато-академичному Джону Барту, Шмараков умеет смешить, делая это виртуозно. Льстящее интеллектуальному снобизму ощущение, что не только можешь потреблять продукт отменного качества, но еще и получаешь немалое удовольствие пребудет с читателем.

Но ради этого одного не взялась бы читать Шмаракова. У его текстов есть удивительное свойство очищать душу, как чистят днище лодки от напластований морского мусора; избавлять от ненужного. Читаешь и физически чувствуешь, как отщелкиваются, отпадая от тебя хвосты сиюминутной суетности. Стой, а как с убийством? О, будет раскрыто, не сомневайтесь. И безупречный логический ход мысли бравого инспектора доставит удовольствие любителям детективных сюжетов. Это будет весело и занятно в процессе и "Мне очень жаль. Ты не представляешь, как мне жаль" - в конце. За тем и читаю.

Другой бы посоветовал тебе купить на эти деньги хороших книг, которые бы тебя образумили, но поскольку я знаю, что книг, способных на это, нет...

Источник

Я не филолог, я другой...

Прочитав треть книги, я закрыла её, отказавшись от дальнейших попыток познакомиться с этим, как уверяет аннотация "образцом тонкой литературной игры". Мне стало скучно, создалось ощущение, что я присутствую на выставке какого-то пафосного художника, пишущего картины в абсолютно непонятной и неинтересной для меня манере, вокруг все ходят с бокалами шампанского, отпускают какие-то заумные замечания, а я, про себя думая: "Это не искусство, товарищи!", вынуждена поддерживать светские беседы, улыбаться и на риторические вопросы о несомненном таланте художника многозначительно отвечать: "О да!"
Я понимаю, что написал этот роман доктор филологических наук, и у меня нет никаких претензий к языку произведения, поскольку язык этот богат, и, наверное, по-своему привлекателен, но каждая прочитанная страница шептала мне: "Невежда... Тебе скучно от того, что ты не в состоянии понять тонкий, заключённый во мне смысл..."
Не хочу писать много, приведу очень понравившуюся мне цитату Константина Фрумкина, одного из членов жюри российской литературной премии "Новые горизонты", на получение которой был номинирован данный роман:

"Погружаясь в это виртуозное плетение словес, нет-нет и задаешь себе вопрос: «Зачем это вообще написано?». Разумеется, нет такого гениального романа, который бы сам собой, беспроблемно, мог «ответить» на этот вопрос, однако есть романы, в связи с которыми этот вопрос не всплывает."

Ну и пара кадров из фильма "О чём говорят мужчины".

"Какой толк в книге, - подумала Алиса, - если в ней нет ни картинок, ни разговоров?"

Персонажи входят и выходят (иногда буквально, иногда из ткани повествования) и говорят, говорят, говорят. А так же рассказывают и повествуют. Делают они это так дивно (на мой вкус гораздо более чем в «Лысой певице» Эжена Ионеско (которую, по случайности, я у него только и читала) части тела которой торчат из «Автопортрет...»), что совсем вылетает из головы то, что вообще-то это детектив и неплохо бы чуточку пораскинуть мозгами, помимо наслаждения текстом и, эпизодически, непристойно конского ржания.
Жалко только что написанное ради удовольствия автора не будет (инфа сотка) нести такого же удовольствия, всем взявшимся читателям.
Кстати, в кино ближе всего к «Автопортрету...», на мой взгляд, «В прошлом году в Мариенбаде».

Понимаю, что натюрморт, который использую для иллюстрации, никак не может быть портретом и уж, тем более автопортретом в таком затейливом антураже. Но устрица - такое создание, на которое иногда просто приятно взглянуть, вспоминая встречи с ней: бабушка Вдовствующая Королева в "Русалочке" носит двенадцать устриц, прицепленными к хвосту, в знак королевского достоинства; герои Диккенса то и дело заказывают их и поглощают с большим аппетитом, поливая лимонным соком; Стива Облонский, обедая с Лёвиным, начинает устриц (вчера получены-с, фленсбургские, не остендские); Морж и Плотник выманивают доверившихся им малюток из родной стихии, а после безжалостно съедают; героиня Джулии Робертс в культовой "Красотке", потратив день на упражнения в нелегкой науке политеса, включавшие и навык обращения с этим звериком, в решающий момент неловко берет устрицу, та, вишневой косточкой, отлетает в официанта: "Скользкие, ублюдки" - констатирует девушка.

Ну и довольно с потоком свободных ассоциаций, тем более, что в книге до устрицы я так и не добралась. Нет-нет, не из лени, исключительно по причине недоступности полного произведения и того, что довольствоваться пришлось фрагментом. Я и до мадемуазель де Скюрдери не добралась, о которой много говорится в связи с романом. Не было ее в том кусочке, который мне Бог послал. А что было? Летний день в богатом английском поместье позапрошлого (начала прошлого?, а впрочем, неважно) века. Не люблю Агату Кристи, может потому мысль о ней отогнала, поморщившись, и стала думать об Уилки Колинзе - пусть это будет в его декорациях. Тем более, что леденящие кровь преступления и расследования, в ходе которых прекрасные юные леди получают в безраздельное пользование своих благородных принцев, зло бывает жестоко наказано, а пара-тройка менее благородных леди не доживает до финала - это в его традициях.

Девушки, одна из них художница, готовят выставку, которая должна состояться днями, в комнате кроме них говорящий попугай, все дышит покоем и язвительной викторианской филантропией. После одна из них, Джейн, выходит в сад, чтобы поискать кого-нибудь, кто поможет сдвинуть тяжелый шкаф, мешающий идеально разместить картины. Эмилия, художница, остается. В живых ни ее, ни говорящей птицы никто больше не увидит. Интрига? О-о, еще какая. Дом наполняется пришлыми людьми, некоторые вяло расследуют смерть хозяйки, другие старательно помогают следствию, как водится, лишь уводя его в сторону. Волк с картины Эмилии беседует с Пастушкой, изображенной там же на темы sic transit, рассказывая пространнейшую историю. Все, как привычно у Шмаракова. И все, за что я люблю его прозу.

Шмараков не для дураков, простите за рифму, но об этом стоит предупреждать всякого, кто решится читать сочинения Романа Львовича. Технические требования к читателю: эрудированность, терпение, любовь к разгадыванию литературных ребусов. Первого мне часто недостает, со вторым все в порядке, третье доставляет немыслимое удовольствие. Но ради этого одного не взялась бы читать Шмаракова. У его текстов есть удивительное свойство очищать душу, как чистят днище лодки от напластований морского мусора; избавлять от ненужного. Читаешь и физически чувствуешь, как отщелкиваются, отпадая от тебя хвосты сиюминутной суетности. За тем и читаю.