Можно жить и чувствовать себя мертвым, а потом понять, что воскресаешь, а потом снова умереть, и все это - не уходя из жизни.
Он мог сказать и больше, чем в записке, только придется говорить это в пустоту. А диалоги с ней пугают.
Это несправедливо. Я просто существую, как живой труп, без возможности тебя увидеть и обнять. Реальность разрушает меня. Я - лишь карточный домик, а ты - ветер. Но, несмотря на все это, я люблю тебя.
Стайка голубей увлеченно поедала выброшенный кем-то недоеденный хот-дог. Саймону казалось, что они терзали своими клювами его, а не булку.
Телефон, как бутерброд. Только бутерброд падает маслом вниз, а мобильник всегда ударяется дисплеем.
Димка скептически фыркнул:
- Ты что, до сих пор по ней сохнешь?
Саймон смотрел на муху, она не прекращала колотиться в стекло. Сдохнет скоро. Никто не вытащит и не поможет ей.
- Она же тебя отшила, - казалось, Димка был готов пробить свой лоб ладонью. - А когда тебя отшивают, то, обычно чувствуешь себя оскорбленным, и вся симпатия сходит на нет.
Он пытался заставить себя её ненавидеть. Но не мог. Даже чуть-чуть. Его дурацкое сильное чувство любви к ней всё так же горело в груди и прожигало дыру в сердце. Внутри бушевало пламя, которое не брал даже самый продвинутый огнетушитель. Его нельзя было потушить, особенно специально. Саймон бесился с этого, колотя подушку, пытаясь придумать хоть что-то, что бы вызвало чувство ненависти. Но - нет. Вместо этого приходили только оправдания.
- Ты перепутал меня с каланхоэ? (с) Саймон Рейли
- Саймон, пожалуйста, не смотрите на меня исподлобья, это неприлично. И улыбнитесь…
- В Зебрландии не принято улыбаться незнакомым людям, это может считаться оскорбительным, - парировал Саймон, не понимая, что она к нему прикопалась. Это – его обычное выражение лица.
Саймон двинулся к открытой двери гардеробной, чтобы сдать пальто, но Димка его остановил, с интересом глядя в сторону лестницы.
- Ты чего?
- Там девушка симпатичная! – Шепнул тот ему на ухо, указывая в ту сторону.
«Симпатичная» девушка стояла возле лестницы напротив зеркала и расчесывала светлые с рыжим оттенком волосы, длинна которых была чуть ниже плеч. На ней был красный вязаный свитер и тёмно-синие джинсы.
- Как ты определяешь степень привлекательности по затылкам?
- С каких это пор страх – признак сумасшествия?
- Слушай! А комочки из воды как можно называть?
- Комочки воды? – задумчиво протянул Саймон.
- Ну да! Чем мы сейчас бросались?
- Наверное, моржки…
- Или, водянушки…. А может, мокрушки?
- Будь проще, это снежки, которые не успели стать таковыми, приобрести нужную консистенцию…
- Куда уж проще.
Вот так подходишь к незнакомой девушке, говоришь ей что-то, а потом пропадаешь из вида, даже имени не спросив, оставляя представительницу слабого пола в замешательстве.
- Счастье в жизни определяется не количеством присвоенных вещей. Не думаю, что если вы с Альфредом попадёте в лабораторию, то почувствуете себя счастливыми. Радость от удачной аферы, не более того. Потом вам снова станет скучно, да ещё и нагоняй от Золотского получите. А кому это надо, если цель в жизни не в том, чтобы кого-то обманывать, что-то портить и присваивать.
- И что нужно для счастья? – не понимал Димка. Такие разговоры с Саймоном приводили его в замешательство. Казалось, они разных планетах живут.
- Ты не по адресу обратился. На этот вопрос ответит счастливый человек.
- Ну, вообще-то сейчас надо мной школа не ржет, - отрезал я, сверля его недовольным взглядом. Вот прикопался!
- Будет! – и он встряхнул меня. – Я всем расскажу, какой-ты пугливый…
Я попытался вырваться из его хватки. Но, поняв, что это бесполезно, перешел в словесное наступление:
- Можно вопрос? А «всем» интересно то, что я, никому не известный новичок, не пошел драться с тобой? «Все» вообще знают о моем существовании?
Хиромор застыл, на его лице был виден напряженный мыслительный процесс. Он думал, что ответить.
- Ну так что, отпустишь меня? – я смотрел на него воинственно. Если он назначит повторную стрелку, то будет точно понятно, что мозг Хиромского размером с грецкий орех. Ничему его жизнь не учит.
Его хватка ослабла.
- Ты ведь даже имени моего не знаешь, ровно, как и «вся школа», - парировал я.
Он отпустил меня, прошипел что-то, похожее на «Ты еще об этом пожалеешь!» и ушел, расталкивая ребят перед собой.
- Конечно! - и он хихикнул в кулак. - Ты бы лучше взял и сказал ей...
Я испуганно заткнул ему рот ладонью. Мне лезли в душу. Нагло. Без приглашения.
- Что не так? - Димка раздраженно убрал мою руку со рта.
- Не могу, - хотелось, чтобы он не заставлял это делать.
- Все будет хорошо, ты ей тоже нравишься, Карси примет...
Я снова вздрогнул, по спине пробежались мурашки, уши стали горячими.
- Н-нравлюсь?
Рука нервно чесала затылок.
- Просто перестаньте уже тормозить и поцелуйтесь! - воззвал Димка. - Вот сегодня, на дискотеке.
Мое дыхание было сбивчивым, казалось, будто в коридоре вдруг стало очень душно. Тело было, как на иголках.
Я посмотрел в сторону Карси. Коснуться ее щеки, нежно провести пальцами по коже, прижать к себе... Я же умру, я просто умру, если так сделаю!
Саймон почувствовал, как его ногти впиваются в ладони, сминая записку. В носу предательски щипало, а в горле ныл ком. Нельзя! Нельзя-нельзя-нельзя плакать! Нужно казаться сильным. Казаться. А зачем? Он никогда таким не был. Особенно сейчас.
Осколки шагов на моём этаже,
Я кричу, но никто не слышит,
Обломки снов в больной голове.
Твой голос звучит всё тише.
Ты не останешься здесь,
Посреди пустоты.
Печаль меня доконает.
Как можно так жёстко давить мечты?
Кого ты сейчас убиваешь!
- У тебя очень доброе сердце, Карси Фротгерт. Вот, к чему я клоню. Ты просто по определению не можешь быть ужасной, даже если постараешься.
Уголки ее губ дрогнули, затем появилась улыбка. Карси испытывала огромное желание прижать его к себе как можно крепче. Что девушка и сделала:
- Ты такой дурачина!
- Стараюсь соответствовать, - фыркнул Саймон, касаясь губами ее чёлки, и закрывая глаза, растворяясь в объятиях. Тревожность отступала.
Тут, главное, кивать и говорить «Угу» либо «Ага». Универсальные слова, заставляющие поверить в то, что собеседник заинтересован монологом.
...а Димка не мог оставить его в одиночестве, в большом Эмо-Углу, на исполинской мягкой игрушке-медведе с недовольной рожей, сшитом из его беспокойства и тоски...
- Знаешь, бабушка, в чем загвоздка? Нельзя приказать человеку любить кого-то конкретного. У любви нет социального статуса, да и выглядит она для каждого совершенно разной. Так почему мы должны подстраиваться под какой-то определенный стандарт? Словно мы не люди - а порода лошадей, которую разводят, отделяя слабую особь от сильной.
- Ты не понимаешь! - наконец сказала королева.
- Не понимаю чего? Мы не растения из ботанического сада, которые нужно размножать методом селекции.
В штаб света тьма должна проникать под маскировкой.
- Ты вообще что-нибудь помнишь?
- Помню. Что-то одно, что-то второе и что-то третье...
Кофе уже остыл. Очередное доказательство непостоянства нашей жизни. Ничто в ней не может быть вечно, даже теплота чашки