Рецензии на книгу «Сторона Германтов» Марсель Пруст
Читай Пруста, учись хорошим манерам. Пусть нам трижды плевать на всю аристократию с комбрейской колокольни, но все же как страшно и неловко было бы опозориться в таких салонах своим полным незнанием этикета и даже того, какой вилкой что есть. Все "светские правила приличия" - единственное, что осталось потомственной знати и в качестве рыцарского доспеха, и в качестве оружия, а наши мягкие тела, избалованные комфортом частной жизни, перед ними совершенно беззащитны. Однако виртуальное погружение в этот серпентарий хороших манер в сопровождении опытного гида обещает быть вполне себе безопасным. Ну а Пруст по-прежнему тот же и не изменяет себе - все то же плавное, медом текущее повествование, где так мало случается и так много происходит. Это, наверное, похоже на просмотр балета в замедленном воспроизведении. Причем это не просто просмотр, а глубокий и детальный анализ каждого оттенка каждого движения. В течение второй половины этого тома я прямо-таки переживал, успеет ли Марсель заглянуть к дяде Паламеду после 11 прежде, чем кончится книга? Спойлер: Марсель успел, но, кажется, толку от этого ему не было. Изложение Пруста даже чем-то напоминает голограмму, когда, казалось бы, отдельный небольшой кусочек текста вполне дает полную картинку происходящего (вот герой, он болтается по салонам и наблюдает за аристократией), однако чем больший объем страниц мы набираем, тем более выпуклым и резким становится видимое. Это уже не тихое салонное щебетание, это грохочущий бой барабанов, и имя одному барабану - Величие, а другому - Тщета. Даже удивительно, как Марсель, с его хрупкими нервами, может выдерживать этот оглушительный концерт.
А вот последняя сцена со Сваном - уж не предтеча ли это "Постороннего"? Столь много мотивов, позже детально разработанных Камю, внезапно вспыхнуло в этом небольшом эпизоде! И, думаю, это лишь верхушка айсберга, то, что выхватил мой неопытный глаз из бесчисленной череды сцен и отступлений, которые оказали влияние на всю последующую литературу...
Так что ощущения двойственные. С одной стороны, приятно, что уже перевалил за три тома, а с другой - так жаль, что осталось всего четыре!
Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)
Человек совершенно глухой не может даже вскипятить молоко, не следя глазами за появлением на открытой кастрюле белого гиперборейского отсвета, напоминающего отсвет метели и заменяющего тревожный сигнал, которым опасно пренебрегать и по которому, подобно тому как Господь усмирил волны, нужно усмирить эту стихию, а для этого нужно выключить электричество; ибо яйцо кипящего молока, судорожно рвущееся кверху, после нескольких наклонных всплесков уже достигло предельной высоты, оно раздувает, округляет поникшие паруса, которые сморщила пенка, затем метнет один из них, перламутровый, прямо навстречу буре, и только выключение тока, если вовремя заклясть электрическую грозу, сначала закрутит их все, а потом заставит лечь в дрейф и преобразит в лепестки магнолий. Но если глухой, пока еще не поздно, не принял мер предосторожности, то вскоре после молочного прилива его книга и часы будут чуть видны на поверхности белого моря, так что ему придется звать на помощь старую служанку, и служанка, хотя бы он был знаменитым политическим деятелем или великим писателем, скажет ему, что ума у него столько же, сколько у пятилетнего ребенка.
Порой читая параллельно некоторые вещи, замечаешь их оживление, рифмование с основным чтением, их корреляцию. На этот раз вкупе с томиком "Германта" Пруста - это были пьесы "Кукольный дом" Ибсена и "Кто боится Вирджинии Вулф?" Олби. В первой - персонажи живут вроде бы обычной жизнью того времени, но в определенный момент героиня словно оказывается в кукольном доме, где она - марионетка. То есть происходит осознание искусственности жизни. Но ещё ближе пьеса Олби, где герои намеренно ведут игру, заставляя ожить симулякр отношений и поверить читателей, что они настоящие. Так вот, светское общество Пруста - это по сути те же играющие, где есть и марионетки, и свои кукловоды. Они намеренно живут искусственной жизнью, потому что стараются следить за тенденциями, модой, не важно - шляпки, платья, салоны в тренде, или громкие процессы - вроде Золя и дела Дрейфуса (которому, кстати, отведена изрядная доля романа). Для выросшего прустовского героя, оказавшегося в столь желанном салоне герцогини Германтской, многие разговоры светских людей кажутся скучными, малоинтересными. Единственное, что представляет важность - имена и родословные. Нет людей, есть некий симулякр человека, на котором стоит бирка - герцог, маркиз, принц, барон, граф, король и т. д. Чем древнее, тем лучше. И даже, казалось бы, поначалу искренние наставления барона де Шарлюса, совет не появляться в свете, на поверку оказываются лишь заигрыванием, формой флирта с юным желанным объектом (у Пруста отдельная глава отведена размышлениям о нетрадиционной ориентации барона, и отношению общества к таким вещам). В целом же, Belle Époque во всей красе, но уже с признаками зарождающихся будущих катастроф: войн, национализма, антисемитизма.
Марсель Пруст. Германт
Невообразимо поэтичный, проникновенный, воздушный, упоительный роман. Роман полный иронии (а иронии ли?) с привкусом миндаля:
Наиболее одаренные люди, которых я знавал, умерли в ранней молодости. Поэтому я был убежден, что жизнь Жьюпена скоро оборвется.
Метких, остроумных выпадов в сторону мелочных людишек и глупейшего снобизма:
Франсуаза, делавшая гримасу, когда ее называли кухаркой, питала к лакею, величавшему ее в разговоре "экономкой", особенное благоволение, каким принцы второго сорта дарят благонамеренных молодых людей, титулующих их «высочествами».
Если кто-нибудь носит вашу фамилию, не будучи вашим родственником, он этим даёт вам полное основание его презирать.
И озорного смеха:
По временам он останавливался, осанистый, пыхтящий и покрытый мохом, и зрители не могли бы сказать, страдает ли он, спит, плывет, собирается снестись или только переводит дух.
Глубокое погружение в мир искусства (в том числе и военного), многогранных характеров и аристократической пошлости, националистов, (традиционно) евреев, «психологии» тугодумов и дуболомов, и психологии людей утончённых, где «мы находим восприимчивость и ум, которые не служат практическим целям».
Беспримерная красота слога и точность форм, удивительный полёт мысли и глубина взора. Пруст заставляет верить, что любовь к нему сродни любви к воздуху: довольно единожды попробовать, и дышать (читать и перечитывать его прекрасные романы) вы не перестанете никогда!
Вспомнил на днях советы читающим "Улисса", оказавшие мне изрядную поддержку в своё время.
Постараюсь на имеющемся опыте прочтения Пруста сделать подобное с "Поисками утраченного времени".
1. Будьте предельно внимательны. При "глотании" абзацев книга действительно может наскучить; рискуете пропустить 80% важных моментов, притаившихся в свойственных Прусту предложениях длиной с сорокалетнего диплодока. Соответственно, наказанием за подобные пропуски будет обрушившийся дождь из имён и событий как на описываемых светских приёмах, так и в размышлениях главного героя.
2. См. п.1
3. См. п.1
4. См. п.1
5. Расслабьтесь и получайте удовольствие. "Великих книг не так уж много, и все они трудны. А что касается скуки, то человек как сущность действительно скучен...И если уж берёшься за Пруста, то наипервейшее условие - желание познать человека подлинного. А может ли быть человеческая подлинность глубже, чем в неторопливом человековедении Пруста?" (И. Гарин, "Пророки и поэты", т.2)
Я боялся, что после первого и второго томов (особенно после части о Бальбеке из "Под сенью девушек в цвету") акцент "Германтов" на изображении светского общества вкупе с "генеалогическими лесами" рискуют уменьшить мой интерес к циклу, боялся, что придётся читать именно через силу. "Хвала Фортуне!", как сказал бы знакомый Марселя Блок - ничего такого не произошло, и даже дискуссии о деле Дрейфуса побудили найти дополнительную литературу о нём. Укрепляюсь во мнении, что первый том - своеобразный пропускной пункт, после которого обычно становится ясно, стоит читать ли цикл дальше.
Нужно сказать ещё и непосредственно об издании книги. "Эксмо", как я считаю - большие молодцы: радует как внешнее оформление серии (в первых двух томах, объединённых одним изданием, очень к месту были картины Маке, здесь же - Беро и Менцель; краски не такие яркие, в чём мне видится тематический переход в цикле), так и наличие грамотных комментариев (если учесть что "Поиски" - ещё и солидное пособие по искусствоведению). Плюс ко всему - в этом издании перевод Любимова, который мне нравится больше других.
Третий и самый большой роман цикла «В поисках утраченного времени» посвящен нравам и традициям высшего общества.
Новой любовью, новым божеством для Марселя становится владелица особняка, куда переселяется семья героя – герцогиня Германтская, самая элегантная женщина в Париже.
Сколько усилий, сколько уловок, окольных путей добиться внимания той, что не желает обращать на тебя внимание.
И здесь, как мне показалось в тему, такое внимание к военному искусству: маневры, разведка в начале боя, стратегические концепции – в любви, как в бою все средства хороши.
Равным образом не следует пренебрегать и дипломатическим искусством.
Цель – быть ближе к обожаемому существу.
Даже трагические события в семье героя, глава, безусловно потрясающая, становятся той вехой, когда желание сбывается - он получает пропуск в аристократическое общество.
А затем с блеском, с иронией, со всем утонченным изяществом художник слова Марсель Пруст накроет вас их бесконечной россыпью с единственной целью показать призрачное очарование светских людей. Если вам хочется возвышенного стиля, изысканности и обволакивающей ауры – читайте Пруста.
Пруста очень трудно начать читать. На первых страницах кажется, что продраться сквозь эти бесконечные сложносочиненные предложения, напичканные целой россыпью метафор и сравнений, попросту невозможно; но постепенно ты расслабляешься, приноравливаешься к прустовскому ритму, и ловишь себя на том, что не можешь оторваться. Пруст - волшебный. Я, правда, так и не поняла, почему Германты неожиданно приблизили к себе Марселя - неужели все дело только в том, что он стал равнодушен к герцогине? Какое-то слишком банальное объяснение - хотя, с другой стороны, этим Пруст мог подчеркнуть пошлость света. Ну и еще не понятно, чего же все-таки хотел от Марселя де Шарлю - но это, думаю, в следующих томах раскроется.
Краеугольным камнем "салона", так же как книги или дома, должно было быть умение чем-либо жертвовать
Кто знает? Быть может, настанет день, когда и «Германт» будет звучать только как название местности для всех, кроме археологов, которые случайно забредут в Комбре и, остановившись перед витражом Жильберта Дурного, будут иметь терпение дослушать до конца разглагольствования преемника Теодора или прочитать историю храма, написанную священником.
Двигался в сторону Сванна, а очутился у Германтов. Если Сванн человек в сущности приятный, носитель современных и отчасти прогрессивных взглядов, предстаёт в образе независимого, умного и достойного человека, то Германты ничего кроме аристократического снобизма и светского пафоса не представляют. Главный герой окунается в тусовку высшего света и большую часть повествования третьего тома эпопеи занимают светские посиделки в лучших салонах Парижа. Он становится частью круга Германтов, чтобы ближе к концу книги встретить Сванна на грани смерти. Не случайно Пруст совершено забывает его и выводит Сванна лишь в финале, чтобы, возможно, выбросить из истории навсегда.
Пруст изображает аристократический свет Сен-Жерменского предместья в естественной среде обитания – на приёме в салоне. Это прекрасно выписанные на двухстах или трёстах страницах бесконечные вечера у маркизы де Вильпаризи (в первой части) или у Германтов (во второй). Я в принципе большой поклонник продолжительно и подробно выписываемых сцен вечеринок или приёмов, разворачивающихся на сотнях страниц, как, например, у Достоевского, и в этом романе я смог получить бесконечное удовольствие от переливов этих вечеров. В первой части и вовсе читатель проводит первое время в компании Робера Сен-Лу в арт-тусовке, а затем в, пусть и не таком блестящем салоне как у Германтов, но все же в достойном месте – на приёме у Маркизы де Вильпаризи. Пруст нарочно даёт читателю побывать сперва в не самом блистательном месте, чтобы бросить его в последующем в самый модный и популярный салон, где тебя вместе с главным героем радушно принимают. Когда ещё представится шанс провести время с титулованным дворянством?
Эти вечеринки выписаны поразительно и тонко, и хоть на них ничего экстраординарного не происходит, как на попойке с Настасьей Филипповной из «Идиота», но Пруст умудряется увлечь за собой в этот мир золотых канделябров, обширных родословных и изысканных блюд.
Марсель Пруст сплетает дивный узор социальных психологических взаимоотношений между персонажами. Главный герой убивается по недоступной для него герцогине Германтской и в тот момент, когда он решает отречься от неё, осознав что та над ним лишь насмехается, Пруст приоткрывает завесу мыслей герцогини, которую главный герой, как раз таки интересовал. Пруст выводит как зародился этот интерес и почему. Все очень ловко и искусно.
В очередной раз Пруст изображает новые виды превратности того, что понимается в обществе под любовью. И вот юный аристократ Робер Сен-Лу оказывается влюблен в простую проститутку, которую он, конечно, видит в ином виде. Любопытнейшее изображение момента встречи главного героя с возлюбленной своего друга, в которой он узнает Рахиль – девушку из борделя.
…я пришёл к заключению, что многие женщины, которые составляют для мужчин смысл жизни, из-за которых они страдают, накладывают на себя руки, являются в сущности или же являются для других тем, чем была для меня Рахиль. Мысль, что её жизнь может возбуждать мучительное любопытство, казалась мне нелепой.
Никто не ставил её ни во что, кроме Сен-Лу, и это раскрыто глаза главному герою на то, что лишь влюбленный что-то находит в объекте любви, находит того чего в нем нет и не было. Все это вымысел и чушь, придуманная влюбленным. Чушь, подогреваемая ловкой манипуляции опытной женщины, которая завязывала клубок страданий в душе Робера. Сен-Лу же вступает на путь в сторону Сванна.
Произведения действительно прекрасные, при непосредственном их восприятии, должны особенно разочаровывать нас, потому что в наборе наших представлений нет ни одного, которое соответствовало бы нашему новому впечатлению
Тема гомосексуализма начинает ненавязчиво вливаться в историю - слухи о Сен-Лу и его ближайших друзьях, неадекватное поведению де Шарлю, оказавшегося наедине с Марселем. Все это постепенно подготавливает к «Содому и Гоморре», где, я так полагаю, эта тема получит широкое раскрытие.
Третий том цикла "В поисках утраченного времени" практически полностью посвящается французскому высшему свету, знати, их очень специфичным отношениям как внутри собственного круга, так и с "внешним" миром. Вот уж где действительно раскрывается подноготная "утраченного времени" - аристократия как осколок, островок былого, уже почти мираж (особенно, глядя из сегодняшнего дня), тратящая часы, дни, годы, жизнь на разговоры, разговоры, разговоры...
У меня эта часть вызвала очень двойственное чувство: с одной стороны заинтересовала с познавательной точки зрения, но Боже, как же иногда было скучно вникать в эти до жути салонные беседы. Скучно не потому, что Пруст долго и детально их описывает (это как раз создает очень живую картину жизни, поддерживая интерес к повествованию), но некоторые темы разговоров, их страстишки и претензии, их разборки кто умнее, остроумнее, древнее, рассуждения на кого, когда и как именно следует обращать (или не обращать) внимание настолько далеки и малоценны (для меня), что только благодаря изящному авторскому слогу удается через них пробиться. Пробиться останавливаясь, отдыхая, время от времени тоскуя по легкости и изящности второй части цикла.
«У Германтов» — третий том романа-потока «В поисках утраченного времени». Это наиболее объёмная часть эпопеи, хотя сюжет нищ, как аскет. Пруст вновь фокусируется не на пересказе событий, а на переживаниях, чувствах и памяти. Сотни страниц повествуют о проникновении протагониста в круг аристократии и последующем крахе иллюзий, разбавляя основную фабулу походом на спектакль, поездкой в Бальбек и смертью бабушки главного героя.
Но роман выглядит скучным и пустым лишь в пересказе. Здесь каждый диалог или описание — уже завершённая история, с интригой и убойным арсеналом художественных средств. Пруст легко находит в людях глубинные чувства, незнакомые заурядной литературе, а потому неопошлённые, и цепочкой снайперских метафор выуживает из читателя нужное настроение. Это своего рода детектив, где великий французский писатель заверяет, что в любом человеке отыщет сокрытые ощущения, и парой наводящих вопросов заставляет каждого признаться в причастности к описанным переживаниям.
Центральное место в произведении отведено Германтам — семье голубых кровей и, как впоследствии мы узнаем, голубых нравов. Но Содом и Гоморра ждут рассказчика лишь в следующем томе, а пока юноша преисполнен восхищения, ведь у каждого из людей в детстве имелись кумиры, некие возвышенные образы, притягательные и запретные. С ранних лет аристократия обрела в глазах ребёнка полубожественный статус, менявший на протяжении жизни контекст и тональность, но всегда заставлявший смотреть снизу вверх, преклоняясь перед величием стен вековых особняков, звучности фамилий, пышности нарядов, — стены убеждений, выстроенной на фундаменте фантазий.
Разделение людей на породы глубоко укоренилось в сознании протагониста, так что сближение с Германтами, преподносящее всё больше разочарований, заставляет героя искать объяснения и оправдания, подобно тому, как человек, встретившийся с паранормальным, пытается трактовать его рационально, чтобы сохранить картину мира неприкосновенной. До последнего ведётся противостояние ситуации такой, как мы её воспринимаем, с реальностью, но бой неравный, фантазии расплываются, стена убеждений рушится, и перед рассказчиком предстаёт далеко не самая приятная истина, ставящая точку в детстве, лишающая веры в блеск знатной фамилии, оказавшейся не просто фальшивкой, а глубочайшим самообманом.
Таким образом, это произведение, глубоко исследуют тему разочарования, утраты веры и тех установок, что некогда делили мир на чёрное и белое. Но этим далеко не исчерпываются функции романа, ведь ему отведена фундаментальная роль в эпопее — стать противовесом первой части главного творения Пруста. Два направления прогулок, совершаемых протагонистом в детстве, иллюстрируют жизненные ориентиры человека. И если сторона Свана отражает всё хорошее, искренне и возвышенное в человеке, то сторона Германтов ведёт к ложным ценностям, деградации и духовному упадку. Личность человека разрывается между обоими курсами, путается в них, идя на поводу у обстоятельств, однако, только такой контраст, часто недоступный людям одного круга, позволяет получить завершённую картину.
Но не стоит полагать, будто Пруст огульно хает всякого маркиза, если только тот не взращён предприимчивым котом из сказки. Автор наглядно демонстрирует, что вся беда не в происхождении, а убеждениях, принятых человеком. Зачастую, окружение формирует мировоззрение, но такие персонажи, как Сен-Лу, показывают, что можно оставаться хорошим человеком, даже если ты законченный Германт по паспорту. Есть и обратные примеры, согласно которым, оскотиниться под силу всякому, просто это проще, когда располагает круг общения.
Предубеждённость — мотив, измочаленный Прустом. К счастью, автору, в отличие от многих самозваных классиков, удалось догадаться, что годы спустя многие политические проблемы окажутся пустым звуком для потомков, а потому «Германты» тщательно избегают недолговечных тем, взяв на вооружение лишь одну — дело Дрейфуса, позволяющее раскрыть взгляды и характеры персонажей за счёт их мнения по данному вопросу. Становится ясно, как поверхностны, зависимы и необоснованны суждения людей, и как сильно они зависят от второстепенных и третьестепенных факторов.
Роман примечателен неловкими ситуациями, то и дело возникающими вокруг персонажей. Всякий раз что-то происходит не так, как планировалось, разрушая помпезность, низводя ситуацию до анекдотической. И тут Пруст входит в кураж. Вопреки амплуа серьёзного и скучного автора, он обладает непревзойдённым остроумием, чем пользуется в нужный момент, балансируя на грани реализма и шаржа.
Минорная нота тоже присутствует. Мотивы смерти бабушки зарождаются относительно рано, подготавливая читателя к неизбежному. Саспенс даётся Прусту лучше, чем сам момент утраты. И не смотря на всё мастерство и мощь автора, эмоция выглядит одной из самых блеклых в романе. Но тут не промашка, а сознательный ход: боль приходит гораздо позже, с осознанием невозвратимости человека, так что пока отсутствие любимого человека для главного героя — лишь идея, впечатление, но никак не безысходность. Горе поджидает в последующих томах.
Рассуждения о военном искусстве — самый инородный элемент произведения. Он громоздок, ничего не вносит в сюжет, не вызывает эмоций. Тем не менее, нет причин не принимать его в качестве декоративного элемента и некой дополнительной темы, формирующей убедительную реальность вокруг персонажей.
Выделить наилучший эпизод довольно сложно. Каждый приём у Германтов — это жемчужина литературы, полная ярких типажей, оригинальных метафор, глубоких мыслей и изящного юмора. Но не менее красиво и вступление, поэтично описывающее взгляд рассказчика на аристократию
Отдельного внимания заслуживает и новый поход на выступление Берма, где герою удаётся обнаружить в мастерстве актрисы намного больше, чем раньше. Это откровение позволяет иначе посмотреть на аналогичный эпизод из предыдущей книги, но всё же ни в коей мере не служит оправданием деланных ценителей искусства, восхищающихся им неискренне, а потому, что так полагается. Протагонист проходит самостоятельный путь — от неприятия к восхищению, — путь, очищенный от чужих убеждений.
Само описание театра, выстроенное вокруг морской ассоциации, — одна из лучших находок в романе.
Нельзя пройти мимо персонажей. Герцогиня — это пример безупречно описанной женщины, чей образ выверен до тончайшего мазка. Её очарование и противоречивость создают полноценную фактурную личность, исполненную жизненной энергии, имеющую собственные взгляды, проявляющую благожелательность, способную заблуждаться, в общем, действовать, как настоящий человек. Недалеко ушли и прочие действующие лица: Герцог, Сен-Лу, его дядя и многие другие — каждый, как говорится, со своим «прибабахом».
Таким образом произведение погружает читателя в настоящую реальность, где живые характеры реагируют на всякое событие, а мир динамичен и гибок. Роман выполняет функцию моста между глобальными темами эпопеи, однако, чувствуется, что работа не была завершена: ряд событий и персонажей наследуются книгами с искажениями, теряя возрасты, факты, героев. Альбертина упоминается в «Германтах» преступно мало, хотя герой, насколько это показано, должен был бы целыми днями мечтать о встрече с нею, а не таскаться за герцогиней, как коварный эксгибиционист. И всё же эти ошибки не критичны, а смерть автора — уважительная причина их наличия.
«У Германтов» — глубокий, сильный и эмоциональный роман Марселя Пруста, полный интересных мыслей, ярких персонажей и блистательного юмора. Объём работы не сказывается на увлекательности чтения, хотя отдельные эпизоды относительно скучны. В целом, автор держит планку, заданную предшествующими работами.
Источник
Поток сознания - это такая вещь, которая позволяет узнать персонажа лучше, чем ты кого-либо когда-либо знал. В чём-то это интересная техника, которая позволяет отслеживать, как мы думаем. Пруст, я надеюсь, преследует цель раскрыть, как меняется герой с течением времени - поэтому и нужна такая длиннющая серия книг.
Пока герой всё ещё наивен, а его суждения несправедливы. Он преклоняется перед самой фамилией аристократов, она для него означает знак качества, что бы ни делали люди, эту фамилию носящие, - всё замечательно. При этом если смотреть что именно описывает герой, так ведь это малодушные, лицемерные, заносчивые и эгоистичные люди, ничего замечательного в них нет. Герой в одной сцене переживает, что сборище аристократов стесняется его присутствия и не начинает говорить на интересные интеллектуальные темы, а вовсе даже переливает из пустого в порожнее. Святая простота. Ну и конечно, любимая тема - женский вопрос. Герой так и говорит, что женщины не из знатных родов для него - куски мяса. Герой и мысли не может допустить, чтобы начать слушать актриску, вскружившую голову его другу. Хотя отмечает, что всё же она оказалась интересной собеседницей, несмотря на всю его непоколебимую броню против неё. Он не видит, как союз его друга с этой женщиной может быть хоть в какой-то мере интеллектуальным. Зато чуть далее он не сомневается, что его друг отличает его именно за его ум, хотя ведь у Марселя, как и у актрисы, нет никакого имени, которое бы заставляло к нему прислушиваться. За его ум и интересные беседы друг готов наплевать на сословные условности, другие связи и что угодно ещё. Учитывая, что, забегая вперёд, герой упоминает связи Сен-Лу с мужчинами, а также название следующей книги, привязанность его не обязательно интеллектуальная. Как у Шарлю, намерения которого герой тоже не понимает в упор.
Ну что ж, способность разбираться в людях приходит с возрастом, надеюсь, всё же, что автор не лишит меня приза зарождающегося в герое благоразумия в следующих частях, а то зачем бы я так долго узнавала не очень выдающегося человека.