Рецензии на книгу «Большая собака» Татьяна Соломатина

Неудача. Неудачное знакомство с автором. И почему Автор с большой буквы? Потому что пишет книги? Или потому что редакторы так ей сказали? Не знаю. Я не собираюсь судить литературный дар Соломатиной, но я его совсем не увидела.
В начале книги меня предупреждали - этот текст для автора не любимое детище и уж тем более не смысл жизни, а просто-напросто – очередная написанная книга. Не послушалась, читала дальше. Трижды автор отрубала себе руку, почему не отрубила на самом деле?
В книге несколько историй, каждая история с зарытой собакой. Не в переносном смысле, а в прямом. Каждый рассказик заканчивается убитой (застреленной, замученной голодом) собакой. В каждой истории присутствует женский пол. Как будто мужской пол не любит собак. Но автор - женщина, для нее мужчина - домашнее животное, которое она тоже холит и лелеет, которому заваривает правильный чай. И который ее ненавязчиво "учит жизни".
В последней истории Соломатина попыталась передать слог Пришвина. Зачем? Чтобы показать, что она образованная и не зря печатают ее книги? Я только согласилось с ней в одном - в восприятии произведений Кастанеды. А так - прощайте, мадам Соломатина. Больше я Вас не хочу читать.

Столько противоречивых отзывов услышала и прочитала об этой книге, об этом авторе, что не выдержала и решила составить свое мнение. На мою беду мне в руки в библиотеке попалась именно эта книга. Взяла еще и потому, что люблю всех домашних животных. Но... Вот именно, но... Первую часть прочитала, расстроилась, тем не менее решила читать дальше. Вторая - меня убила, так было жалко собаку, загубленную просто потому, что она не была важна для ее хозяев. Как представлю себе эти мучительно страшные три дня, когда она умирала от дикой жары, привязанная, без капли воды - сердце начинает болеть... Третью часть сперва пролистала-просмотрела... И хорошо сделала: конец истории не менее ужасен. Все. Книгу отбросила, автора вычеркнула из круга своего чтения: не мой... Нельзя смаковать смерть...

Я поняла, что полюблю эту книгу, с первой фразы: «Любите ли вы переулки 16-й станции Большого Фонтана середины семидесятых прошлого века так, как люблю их я?» — и не ошиблась.
Теперь уже несколько дней я пытаюсь собрать разрозненное впечатленческое в какую-то удобоваримую рецензию, но не получается. Понимаете, хочется сказать всё и сразу и еще картинки показать. Может быть, надо было писать это в истории, а не в рецензии, но я решила просто, не мудрствуя лукаво, убрать всё под кат.

Маленькое вступление: я очень рада, что не смотрела ничего про автора до того, как дочитала книгу. Я, честно, ничего не знала о Соломатиной, вообще ничего; книжка попала ко мне случайно через букривер. И очень хорошо, что я била себя по рукам и ждала, пока дочитаю и, в идеале, уже напишу рецензию. Страх меня не подвёл: человек, которого я увидела в интернете совершенно не тот, кого я себе представляла, читая. Нет-нет, не плохой, на кой мне кого-то судить, но просто совершенно другого образа, склада, настроения. Так что я быстренько всё закрыла и тщательно отслоила своего-автора-«Большой-собаки» от реального человека, и стало проще.
Кроме того, в книге, конечно, есть кое-что, что вызвало у меня недоумение, отрицание, промелькнуло даже отвращение. И я искренне считаю, что многочисленные авторские ремарки излишни, они всё портят, как и выбранная автором в четвертом рассказе повествовательная модель.
Но всё-таки наслаждение от прекрасных трёх историй было сильнее.

***
Есть такие книги, по которым ты узнаёшь своих.
Конечно, существуют великие книги, ими измеряется образованность и культура. Ксть книги поколений, они обозначают родные человеку времена. (Про такие — недавняя статья «Геном русской души» в РР.) Есть книги культур, субкультур, направлений и мелких философий, они немножко рассказывают о своем читателе. Но я говорю о других книгах.

По которым узнаешь своих, — сказала я и надолго задумалась. Задумалась, и получилось, что по ним узнаешь своих даже скорее в авторах, чем в тоже сочувствующих читателях. В том, кто такое мог написать и написал, узнаешь родное, пережитое, перечувствованное, что, может быть, ты тоже пытался рассказать людям, но по бесталанности не сумел, и теперь узнаешь в тексте себя и крошечные набросочки, которые корябал в дневничке, и тонны чувств и мыслей, которые жизнью вынашивал в сердечных мешках.

Читатель — пусть ему и понравилась книга, очень понравилась, как и вам (хотя я и не могу вот так сказать: «очень понравилась», тут другой вообще парадигмы чувство*) — но у него может и не ёкнуть, как у вас, да и наверняка не ёкает, ему что-то другое приглянулось: неведомые города и страны, море, собаки-бабаки, куча люда, жизненные философские истории, да что угодно цветное и блестящее. — — В отношении к таким книгам как раз и проявляется эффект монады: как бы ни нравилась тебе и кому-то одна и та же книга, она нравится вам совершенно по-разному, и ты никогда не почувствуешь и не узнаешь, какие поджилки трепещут и какие нейроны работают у твоего друга, когда он читает эти строки, а он не узнает и не поймет, что в тебе, когда ты читаешь эти же строки. Это правило природы, мы так устроены, не попишешь. — — А вот с автором всё немного по-другому, потому что: даже учитывая, что текст, вылущенный из автора, сам порождает смыслы и каждый хороший читатель воспринимает текст так, как исконному автору не снилось, текст всё равно остается детищем. Самостоятельным, выросшим, отдельно живущим, все читательские вопросы лично решающим, но всё равно детищем, и, значит, всё, что ты тут себе придумал и причувствовал, автор изначально в текст вкладывал, значит, и сам знал и чувствовал, даже если не осознавал. Значит, вы с автором родные люди. Свои.

Ты узнаешь своих по этим текстам, потому что никто чужой такого написать не мог. Вы, наверное, не сходитесь в любви к кинзе, жареному луку и пирожкам с морковкой, кто-то плавает кролем и никогда не бывал в летнем лагере, кто-то родился на десять и двадцать лет позже — но вы не можете быть чужими, потому что... Вот, например, поэтому:

Так что из любви появляются не только живые девочки. Из любви ничего не появляется, кроме любви. Любви — её самой по себе достаточно. Но дедушка никогда не врёт и всегда всё знает, так что наверняка из любви могут появиться ещё и живые девочки. Как из картошки появляется не только картошка, но ещё и стебли, и листья, и синие ягоды, и даже колорадский жук. А сама картошка появляется там, откуда она никуда и не исчезала — под землёй. Зачем они сажают эту картошку? Наверное, из любви к колорадскому жуку, которого они потом собирают в стеклянные банки из-под майонеза и сжигают. Жуки корчатся и трещат. Их нисколько не жалко, потому что слово «колорадский» неприятное, что бы оно там ни значило. Слово «жук» — лучше. Потому что есть ещё и майские жуки. Они очень красивые, блестяще-зелёные. Макс как-то раздавил майского жука велосипедом, и Поля очень расстроилась, потому что жужжащий искрящийся майский жук стал похож на разбитый ёлочный шар, из осколков которого что-то натекло. Что-то неприятное. Только что он был живой — и вот уже разбитый, и из него течёт неприятное. Видимо, это жидкое неприятное и есть жизнь? Но если колорадских жуков сжигают и истекающая из них липкая неприятная белесая жизнь сворачивается, опаляясь, значит, их не любят? Зачем же тогда всё это? Поля уточняет у дедушки, зачем сажают картошку и почему то, что появляется из любви к картошке — стебли, листья и ягоды, которые нельзя есть, — засыхает, а колорадского жука и вовсе собирают и сжигают. Ведь то, что получилось из любви, нельзя сжигать, правда? И если хотят, чтобы из любви к картошке получилась картошка, то, может, сразу её чистить и жарить, а не сажать, чтобы уничтожать колорадских жуков, а потом выкапывать из земли всё ту же самую картошку, а потом уже чистить и жарить?

Или поэтому:

Не знаю, как вам, автору же в своё время, как и в тождественное время Насте, казалось, что белые грибы растут только в России. В подмосковных смешанных лесах, хвойных поволжских. А вот в Украине белых грибов нет. Как нет и самой Украины. УССР есть где-то в бумагах — в свидетельстве о рождении, в паспорте, в аттестате, в дипломе, — а Украины нет. Родной город Насти, как и родной город автора, был русским. В нём говорили по-русски, рождённые им писатели думали и творили по-русски, нанизывая свой талант на цветные нити украинских, идиш, польских, греческих и бог ещё знает каких слов. Наш с Настей город был таким же русским, как российская Москва, татарская Казань, марийская Йошкар-Ола и мордовский Саранск. Русским, как греко-татарско-турецких кровей мариупольский художник Куинджи и феодосийский армянин Айвазовский. Русским, как украинские степи, скалистый берег Крыма и питерские белые ночи. И Киев был русским. Разве может быть нерусским Андреевский спуск? Киев был не просто русским. Прямо-таки матерью городов русских, отцом русского писателя Булгакова и музой русского же писателя Куприна.

***
Под звёздочкой: по-моему, к таким книгам не применима категория нравится/не нравится. Потому что вообще-то не нравится мне эта, по авторскому определению, повесть — мне нравятся классические романы, достоевщина, философская фантастика, нравится хороший стройный сюжет, отстроенные автором по золотому сечению словесные бараки и дворцы. А тут — что тебе? Недоэссеистика. Сказка для взрослых. Я не оцениваю такие книги — но я их в себя вживаю со второго абзаца и пью их, жаждущая, и теряю рассудок.

***
И я не представляю, какой восторг или недоумение испытает при чтении «Большой собаки» человек, никогда не бывавший в Одессе и никогда не обнимавший огромных псов. Потому что я-то была и обнимала. Для меня вообще такого рода тексты — они на совпадение. Они работают, потому что ты можешь воскликнуть: «так ДА же, да!», потому что можешь почувствовать, что у тебя с автором одни тайны на двоих, вы двое видите что-то для всех невидимое.

Например, южный город, до которого от столицы лишь сутки в поезде. (Кстати, пожалуй, раз только второй в жизни я читала современную прозу, и с каждой страницей всё больше соглашалась с аннотацией на обложке, постоянно её вспоминала — согласитесь, такое бывает редко.) Так вот, это книга не о собаке и не о хозяйке этой собаки, она — о Большой собаке, о Большой любви, о Большой нежности. А еще она о прекрасной Одессе. Милой и родной моему сердцу, не бабельской, не ильфопетровской, а почему-то именно о моей морской, жаркой, сладкой, трамвайной Одессе. Я вам её покажу:

А еще у меня есть своя Большая Собака.

Эта книга — она и о Больших детях. О сладости и горести взросления. О том невероятном огромном мире, который только внутри нас. О том, как из умной девочки сразу стать доброй бабушкой, миновав остановку «взрослая женщина». О «Ленинградском» пломбире, булочке с павидлом и бочковом солёном огурце. Много о чём, на самом деле.
И еще о том, что главное в своей жизни ты не можешь завести, купить или найти — оно должно с тобой случиться.

Ничего сногсшибательного, на мой взгляд, просто кто-то поделился своими историями о своих больших собаках... Реальных или нет - дело другое. Провела несколько хороших вечеров с книгой в домашнем тепле и уюте, гладя свою, хоть и не большую, но все же безумно любимую собаку. Гладя по заветной полоске - между глазами к носу... ) Если вы не умеете сами себе создавать настроение от книг, то это совсем не ваше. Не беритесь за "Большую собаку", если не уверены, что сможете просто отдохнуть.

Ай, ну переборщила автор, честное слово! Переборщила со своими ремарками, с количеством сложносочиненных предложений: когда к середине предложения начинало забываться его начало. Часто хотелось воскликнуть про Остапа, которого "понесло". Последнюю часть книги, где автор пишет про своих личных больших собак, вообще хотелось просто пролистать. Вот зажмуриться и пролистать. И герои... Для меня они были какими-то уж слишком "ненастоящими". Не все, но очень многие. А в истории про большую собаку Шарика все время хотелось спросить у главной героини Оксаны/Насти, с таким неприкрытым пренебрежением и ощущением собственного превосходства относившейся к "людям-сорнякам": А судьи - кто???????????? В общем, не мой автор Татьяна Соломатина. Однозначно. Три книги прочла. Теперь стоп.

Да, повесть о Большой любви…
Это не более чем моя фантазия, но… Образ маленькой девочки, юной девушки, взрослеющей женщины настолько цельные и достойны полновесного романа о женщине, сохранившей в душе ребенка.
Не знаю, как другие читатели, но я была бы рада остаться наедине с открытым финалом. Переживать утраты, плакать, злится и отпускать.
Художественное решение в стиле импрессионизм наполнено яркими красками детских впечатлений, уверенные и сочные мазки, обжигающее южное солнце, пряные ароматы.
Щемящая боль невосполнимо Большого исчезает в туманной сюрреальности.
Хлесткий, жестокий и пугающий реализм, но настоящий и правдивый.

Хочется сказать Татьяна Юрьевна, зачем Вы все испортили? Правда, у Вас очень, замечательно получалось, пока не возникли авторские ремарки.
Повторы огорчили. А, именно эпизод трагической смерти дедушки в истории девушки Лиды.
Подобный момент присутствует в сборнике «Акушер-Ха!».
Единственное вплетение в сюжет, когда усиливается воздействие на читателя.
Внутренний конфликт в отношениях дочери и матери удивительным образом вырастающий из первой истории продолжается уже во взрослых героях.
Преследует ощущение, что где-то это уже было.

Профессия двух главных действующих лиц естественно связана с медициной. Я понимаю это проще всего, и упрекать автора глупо. Очень живой образ молодого художника сюрреалиста.
Возможно, остывает пыл или запал потухнет вдруг, но это не первый раз автор прибегает к способу слива сюжета. Когда все списывается на краткое описание, что в конечном итоге произошло с героями.

Конечно корни не в детской травме «по большой собаке», а в том, чтобы не свихнутся от одиночества, нам даруется любовь и случается большая собака.

И в голове у неё, конкретного автора, пусто, как в храме после окончания богослужения.

Я не могла обойтись без этого саркастического эпиграфа, потому что книга вызвала очень неоднозначную реакцию. Если не читать ни пролог, ни эпилог, не читать последний из четырёх рассказов и пропускать все куски текста, набранные курсивом - тогда сборник "Большая собака" уносит, восхищает и вызывает много мыслей, то тут, то там заставляя проливать слёзы не столько над мёртвыми собаками, сколько над всем своим, накопленном в душе и высвобождаемом этими историями.

Но чем дальше читаешь, тем меньше нравится голос автора, а голоса этого очень много. Я уже перечислила: эпилог, пролог, курсив... Просто невероятно, что и первый рассказ, "Дик", и в этот же рассказ вставленные обращения к читателю написаны одним и тем же человеком, так глупо и пошло звучат эти обращения, на фоне прекрасного, обжигающего рассказа выглядящие ещё более пошлыми. Всё время хочется спросить: "Автор, а зачем ты так много выёб... то есть выёживаешься?" Самое удивительное, что чем взрослее персонажи историй из этой книги, чем ближе они к автору в "пространственно-временном континууме", который автор любит поминать, тем они гаже и противнее. В девочку из "Дика" я практически влюбилась. Девушка из "Вили" вызвала некоторое "шта?". Женщина из "Шарика" - брезгливость. Четвёртая история просто утомила и показалась совершенно лишней. После первой истории я готова была поставить пять звёзд и ещё накинуть. После эпилога - еле удержалась от отрицательной оценки. Бывает такое, что книгу больше всего любишь за личность автора, в ней отпечатанную. "Большая собака" - не тот случай. Её если можно любить, то только вопреки личности автора.

Композиционно сборник весьма интересен - читателю предложено четыре истории, в каждой из которых есть постепенно взрослеющая главная героиня (девочка в первой, девушка - во второй, и так далее); Большая Собака, которая на самом деле Большой Пёс, очень ненадолго появляющийся и очень печально погибающий; антураж из родительского непонимания и прекрасных, всезнающих, добрых дедушек и бабушек. Все истории очень тесно связаны между собой, и хотя имена у героинь разные, воспринимаются они как один и тот же человек. Кроме того, они постоянно перекликаются мелкими деталями и сквозными образами. В общем, с этой стороны ни к чему не придерёшься, замечательно сделано.

Основное настроение сборника очень удачно отражено художником, создавшим обложку - мудрый и чуть печальный пёс, в котором есть что-то от древнего божества, такого древнего, что оно уже всё видело и со всем смирилось, с широкой и очень надёжной спиной, в которой чувствуется сила, не растрачиваемая понапрасну; и маленькая девочка, полностью доверившаяся этой силе, в полной уверенности, что она не причинит ей зла. Этот трогательный рисунок убедил меня прочесть книгу; я была счастлива, когда в первом же рассказе нашла то самое.

В этой книге действительно много собак, но ещё больше - родителей и детей, а больше всего - любви как смысла существования. У меня щемило в душе и наворачивались слёзы на глаза не столько от убитых или умирающих животных, сколько от пассажей вроде этого:

- Дик получил то, чего всегда хотел, ради чего и для чего он, как и любая другая тварь божья, пришёл в этот мир и жил. И мы все живём. Любовь. Он получил любовь. Какая разница, когда. Не имеет значения, как надолго. Тут все эти категории вроде пространства и времени не имеют значения. Принявший любовь прощён и вечен. Он везде. Величина постоянная. Не принявший – никогда и не был ничем, кроме изначального балласта, сокращение которого ничего не изменит по обе стороны равности.

Или вот этого:

...как плачут дети, когда совсем страшное уже позади и больше не будет больно, и будут конфеты, и будет покой и свой дом, и тепло, и любовь, но надо выплакать то, что было. Выплакать страшное. Начинает плакать, как плачут дети не тогда, когда им не разрешают есть ананасные конфеты, а как плачут они в сильную грудь, в успокоение и умиротворение от уже случившегося, оттого, что уже не исправишь, оттого, что уже прошло, но было больно! Было больно! Было больно!

И я не могу не признать, что у автора есть стиль, автор чувствует язык и умеет сплетать красивые кружева из слов. Если бы только он не переходил так внезапно от этого очаровательного стиля к ужасающему языку своих обращений к читателю! Как будто предполагает в своих читателях тупое быдло, к которому надо как-то попроще. Иногда кажется, что лучшие эпизоды из историй написаны на каком-то сверх-вдохновении, а всё остальное - когда оно уже отпустило и ничего после себя не оставило. Ну и по мелочи можно придраться: все истории предваряются неудачными стихами, во второй перечислены, наверное, все до единой улицы Одессы, как будто телефонный справочник читаешь... но это не было бы так заметно, не будь главной проблемы, сгладилось бы под общим впечатлением. Но тем не менее, если вычеркнуть всё то, что я посоветовала вычеркнуть в самом начале рецензии, книга получается вполне достойная, и прочитать её было бы интересно. Советую заглянуть в цитаты, некоторые из них меня очень сильно впечатлили.

Если измерять прекрасность книги желанием её приобрести, то я бы с удовольствием приобрела первый рассказ отдельно, а значит, "Большая собака" прекрасна на четверть.

Не могу сказать, понравилась мне эта книга или нет. Какие-то рассказы запомнились и полюбились больше, какие-то - меньше. Но в целом книга не оставила большого следа в душе. Хотя казалось бы, здесь есть все, что я люблю: судьбы людей, судьбы собак.
Может, виной язык писательницы. Порой появлялись очень замудренные (неоправданно замудренные) обороты, порой писательница вставляла сложные термины, причем опять-таки неоправданно. Сильно портят впечатление пролог-эпилог и выделенные курсивом концы рассказов. Если бы их не было, то книге вполне можно поставить 4.
В каждой истории перекликается один сюжет, и это не сюжет о смерти собаки. В каждом рассказе у главной героини напряженные отношения с мамой, но очень теплые отношения с дедушкой. Такое ощущение, что у писательницы детская травма из-за отношений с матерью. Но почему мы должны из-за этого читать похожие куски текста три раза?
Но, конечно, в книге есть и свои плюсы, ради которых и стоило читать книгу. Несмотря на трагическую судьбу собак, видно, что Татьяна Соломатина их очень любит. И еще она любит свой город. Когда я читала строки, посвященные Одессе, я жалела, что никогда не была в этом городе.
И эта книга - настоящая энциклопедия характеров. Только не характеров главных героинь, они по сути все одинаковы, а характеры второстепенных персонажей. Девочка Аня, ухаживающая за своей больной бабушкой, баба Маруся, смачно говорящая на "украинской мове", Анна Барятова, пьяница из третьего рассказа со своей судьбой, старик Пустобрех, мальчик Петя... Да много их, таких незначительных на первый взгляд героев. Но именно они и запоминаются больше всего.

Прочитано в рамках Книжного путешествия на поле "Современная литература".

Ну вот. Будем знакомы, Автор.
Аннотация гласит, что книга, в том числе, о Большой любви и о Большой нежности. Умилительно, в самом деле, читать про большую любовь деда к внучке. Но странно - а почему тот же великолепный дед не любил так свою собственную дочь? Потому что она - серая, обычная? Большой Любви достойны только "отличные" (авторское слово), "умеющие не только слушать, но и слышать", "не только смотреть, но и видеть", а "тупым курам" по справедливости достается равнодушие и раздражение? Недоумение у меня вызвала и аристократичная прибалтийская бабушка, возлюбившая одну внучку, и припечатавшая второй ярлык "плебейка" со всеми вытекающими.
По мне, в этой книге просто океан нелюбви. И совсем не странно, например, что подрощенную главную героиню (а она все же одна и та же из рассказа в рассказ, хоть и под разными именами) воротит от проявления колхозной любви, которую демонстрирует бабка ее гипотетического будущего мужа - да, он пьяный и отвратительный, но она любит его безусловно, утром будет лечить от похмелья и ничем не попрекнет. А ее, хорошую девочку Полю/Лиду/Настю, с километровыми цитатами из классиков и современников к месту и не к месту,тонкой душевной организацией и эстетическим вкусом НИКТО так не любит. Может потому что она сама любить не очень-то умеет - все ждет, что появиться кто-то большой, сильный, преданный и проведет с ней всю жизнь - и вообще не важно, мужчина это будет или пес.
Главной героине на протяжении всей книги пять лет, и, похоже, она не повзрослеет. Автор честно признается, что она этого и не хочет - а хочет перепрыгнуть из "маленькой девочки в добренькую бабушку", минуя "взрослую женщину". Взрослый для героини (или автора? тут у меня все слилось, честно признаюсь) = рациональный, а рациональный = мертвый. Взрослыми могут быть только мужчины, но не героиня, нет. Лучшее, что может делать героиня - это обниматься с большими собаками, которые признают только ее. Такое чувство, что это ее способ утвердиться в этом мире: "Я - есть! Меня любит вот этот большой и страшный пес, меня, меня, и больше никого! Я - исключительна!"

В общем для меня это была книга о Большой нелюбви и Большой жестокости. Достаточно претенциозная, надо сказать. И может быть, даже высокомерная - например, "Примечания" в конце содержат в себе разъяснение всех авторских аллюзий, и очень это смущает. Возможно, читатель не всегда узнает цитату из высказывания Сальвадора Дали, но объяснять, что такое золото 585 пробы весьма странно...Хотя, может быть это - фишка автора? Должна же быть у него хоть какая-нибудь фишка...

Вопреки предисловию книга ни о Большой любви, ни о Большой нежности. Книга вообще не о любви, не о нежности, не о чувствах. Книга об отсутствии любви, о её недостатке. Это даже не рассказ о недостатке любви у героини во всех представленных трех возрастах, о недостатке любви у автора, это ПЕСНЯ НЕЛЮБВИ! О том, как родители не любят детей, а бабушки внуков, о том, как дети не любят родителей, презирают бабушек. О том, что даже ухаживая и заботясь о ближнем, близком и родном можно совсем не любить. Вся эта НЕЛЮБОВЬ представлена по множестве проявлей. Нелюбовь+долг, нелюбовь+забота, нелюбовь+презрение, нелюбовь+жестокость, нелюбовь+желание убить, нелюбовь+убийство, нелюбовь матери к дочери, отца к дочери, мужа к жене, жены к мужу, просто НЕ любовь. И если на страницах появляется хоть какое-то светлое чувство, значит рядом будет нелюбовь.
А собаки? Иногда кажется, что Большие собаки - это просто притянутый "за уши" предмет вокруг которого расказывается история очередной НЕЛЮБВИ!