Ирина Левонтина составляет толковые словари, пишет монографии о языковой картине мире, участвует в качестве эксперта-лингвиста в знаковых судебных делах. И популяризирует лингвистику, рассказывая о бытовании слов в языке: чем территория отличается от местности, какие значения запрятаны в позволить и разрешить, зачем нам толерантность, если давным-давно есть терпимость. Такие короткие рассказики сами по себе увлекательны:
завораживает сама эта переливчатая, струящаяся ткань языка. Мне бы понять – откуда приходят слова и куда деваются, почему изменяются речевые обыкновения. Это ли, как говорится, не цель?
Цель, да не единственная. На частных вроде бы примерах она объясняет работу языковых механизмов:
Я заметила, что то или иное явление стремительно распространяется в языке чаще всего в том случае, если соблюдены три условия. Во-первых, в языке должно уже существовать что-то подобное: скажем, отдельные выражения такой структуры, зачатки конструкции – пусть и совершенно до поры до времени непродуктивной, – которые помогают языку принять новое явление. Во-вторых, такая конструкция должна быть в другом языке, который активно влияет на наш – не секрет, что в последнее время это прежде всего английский. И наконец, третье и самое главное. Языку должно быть для чего-то нужно это новое явление. Скорее всего, оно отражает изменения в так называемой картине мира. Иначе оно не приживется и уж во всяком случае не распространится со скоростью эпидемии.
В результате мы имеем не просто набор эссе, написанных по поводу и без за последние двадцать лет и зачем-то собранных под одной обложкой, а последовательный рассказ о том, как и зачем меняется язык – «тончайший и мощнейший механизм фиксации, структурирования и трансляции смыслов». Аналогии с Парфеновским «Намедни. Наша эра» не случайны, только вместо собственно политических событий, культурных явлений и примет быта у Левонтиной – их маркеры, слова и грамматические конструкции.
Удачен и композиционный прием: для каждого эссе указан год его написания (от 1999 до 2020), и читатель сам может восстановить течение времени (оказывается «мы стали более лучше одеваться» скоро исполнится десять лет!). А с постоянными экскурсами автора в советскую эпоху диапазон расширяется еще лет на 30-40.
Важное отличие от «Намедни» в том, что Левонтина не ограничивается «полевыми» наблюдениям, но предлагает объяснения – по большей части убедительные и всегда остроумные.
И ее основная максима мне нравится: не мы говорим языком, а язык говорит нами. Впрочем, чуть дальше она оговаривается: Язык существует в виде речи конкретных людей. А люди, увы, часто говорят всякую ерунду.
Ну и что. Тоже интересно.
Напоследок сделаю две оговорки. Во-первых, это не самостоятельный труд, а скорее «новое издание, исправленное и дополненное», и тот, кто читал Русский со словарем или Константы и переменные русской языковой картины мира , найдёт здесь много повторов. Во-вторых, Левонтина придерживается либеральных взглядов и часто рассматривает языковые явления через призму своих убеждений. Мне эта оптика близка и поэтому совершенно не мешает, но я могу предположить, что кому-то ее тексты покажутся избыточно политизированными.