В дореволюционных либеральных, а затем и в советских стереотипах император Николай I представлялся исключительно как душитель свободы, грубый солдафон «Николай Палкин», «жандарм Европы», гонитель декабристов, польских патриотов, вольнодумцев и Пушкина, враг технического прогресса. Многие же современники считали его чуть ли не идеальным государем, бесстрашным офицером, тонким и умелым политиком, кодификатором, реформатором, выстроившим устойчивую вертикаль власти, четко работающий бюрократический аппарат, во главе которого стоял сам Николай, работавший круглосуточно без выходных. Именно он, единственный из российских царей, с полным основанием мог о себе сказать: «Государство – это я». На большом документальном материале и свидетельствах современников автор разбирается в особенностях этой противоречивой фигуры российской истории и его эпохи.
Прыжок в пустоту
«Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, Николай I был Дон-Кихотом самодержавия…».
Мы и правда немногое знаем об этом императоре. Советская историография не сильно баловала нас объективностью, ограничивая себя скорее апофеозом политики Николая, Крымской войной, а в остальном предпочитая сохранять старые штампы – «Николай-Палкин», «Палач», «самодержавный трус», «тупой и ограниченный ум», «грубая фельдфебельская физиономия с глазами навыкате», «самодовольная посредственность с кругозором ротного командира» - где мало стеснялись в выражениях. Объективность неизменно уходила на второй план. Долгие годы мало кто пытался обстоятельно разобраться в вопросе и либо развить Пресняковский – «Апогей самодержавия», либо развенчать миф о «палаче» и «убийце». Когда в 90-00-х в широкий научный оборот вводятся сборники документов, мемуаров, статей, многие из которых давно являлись библиографической редкостью, необходимость пересмотреть старые штампы, кажется стала актуальной, как никогда. Пока этот процесс продолжается, но решительные шаги в этом направление уже сделаны… Вот только принадлежит ли этот шаг историку Кисину? Давайте разбираться.
Блистательный заголовок подкупает своей образностью. Как герой романа Сервантеса, пережиток времени, борющийся с массой непонимания (ветряными мельницами), так и Николай – «Государство – это я», настоящий апологет самодержавия, как последний романтик держащийся за старые порядки в стремительно уходящей вперед эпохе. Рыцарь, романтик, «инженер человеческих душ», принципиален, дисциплинирован, верен себе и своему слову – Кисин как будто влюблен в своего героя (извечная болезнь биографов), но с другой стороны, исследователь старается быть объективным – к эпохе и времени, событиям и обстоятельствам – даже к личности, правда не всегда. Да, влияния воспитания. Да, обстоятельства вступления на престол. Да, черты характера:
«Авторитета у него не было никакого, в пирушках он не участвовал, в гусарских приключениях не светился, панибратством не занимался».
Да, происходящее в Европе:
«Николай считал делом чести своего царствования отмену позорного рабства…Но как только дело доходило до утверждения манифестов, на империю обрушивался то польский мятеж, то очередная война, то волнения в военных поселениях, то революции во Франции, Пруссии, Австрии, Бельгии, Италии, Венгрии».
Всё это имело свою роль, подчас решительную и роковую. Однако порой, Кисин доходит до фанатизма в попытках обелить своего героя.
Своеобразной мантрой всей книги становится сравнение Николая с современниками, обычно в духе превосходства первого над вторыми. Так из всех декабристов мы частенько встретимся с Пестелем, автор не буде особо напоминать, о его диктаторских замашках и об отношение к нему остальных участников продекабристких организаций, но зато «Русскую Правду» мы повстречаем далеко не один раз, причем встречаем всегда в определенном тоне:
«Можно ли говорить о засилье жандармов в России и их беспределе? Декабрист Пестель, расписывая будущее устройство страны после возможной победы заговорщиков, определял общее количество жандармов, необходимых ему для поддержания диктатуры… всего 112,9 тысячи… У “держиморды” Николая… 3850»;
«Интересно, что покойный декабрист Пестель в своей “Русской Правде” также вовсю полиберальничал, даруя свои свободы: “Всякие частные общества, с постоянной целью учреждаемые, должны быть совершенно запрещены”».
Главным виновником внешнеполитических поражений России и её изоляции становится конечно же «пугливый Нессельроде», который «убаюкивал бодрыми реляциями» своего государя. Рассуждая о Константине, автор задается вопросом о степени его возможного участия в событие 14 декабря:
«А не провоцировал ли сам Константин действия “молодой гвардии”».
Фрунт и плац-парады вспоминаются применительно к Аракчееву и Александру. Гордость Николая: «чиновники-столоначальники»; рушат весь механизм взяточничеством, нежеланием брать ответственность на себя и элементарной лестью. Парадокс, но Кисин не коверкает факты и уж тем более не лжет, он просто выставляет акценты таким образом, что нужное впечатление формируется само собой. Например, как еще объяснить язвительные комментарии автора по отношению к обществу и его настроениям:
«Именно жандармы в 1839 году напомнили Николаю, что “весь дух народа направлен к одной цели – к освобождению”. Не декабристы, не “проснувшийся” Герцен, не “солнце русской поэзии” Пушкин, а лично главный “держиморда” России генерал от кавалерии граф Александр Бенкендорф»;
жандармы пишут отчеты о состояние дел и делают на их основе правильные выводы…действительно новость. А как вам пассаж про рост культуры и числа писателей именно при Николае:
«Именно в “свирепые николаевские годы” появилась, вероятно, самая великая плеяда русских поэтов и прозаиков…»;
вроде не подкопаться, но только выглядит это так, как будто нет никакой цензуры (или её роль незначительна), вследствие чего и появляется столь выдающаяся плеяда писателей, видимо других причин (рост грамотности, освобождение дворянских масс, творческая доступность) нет, странно только, что дальше эта плеяда выдающихся будет только расти и расти… Подобных моментов в книге хватает. Всегда есть сравнение, вырванное из контекста, всегда есть, что-то, что призвано оправдать главного героя монографии то ли перед временем, то ли перед нами…
Впрочем, дело далеко не только в обеление/очернение тех или иных персон/событий, или фанатичном преследование собственной линии, в конце концов автор старается в объективность, прекрасно передает тон и настроение эпохи, ссылается на многих современников (причем по разные стороны баррикад). Останься все именно так, может и получили бы мы не бесспорное, но крепкое исследование. Но нет, беда одна не приходит и думаю, что по представленным цитатам вы уже могли ее себя представить. Главная проблема монографии – это стиль написания. Вообще не пойму откуда это берется в современных научных трудах – историческое исследование пишется ТАКИМ языком, что впору вспомнить о кабаке, а не о дискуссии. Кисину, конечно, далеко до Потапова, Широкорада и ряда других современных исследователей, чьи труды насквозь пронизаны быдляцким языком и откровенными оскорблениями по отношению ко всему, что противоречит их концепциям. Однако, Кисин сваливается в другую крайность. Многие события или герои пронизаны непонятной иронией и высмеиванием. Досталось уже упомянутому Пестелю:
«Подавляющее большинство – не маньяки и карьеристы, вроде Пестеля»,
сильно не повезло Константину, досталось «пугалу всей империи» Аракчееву, Пушкину, Герцену, социалистам, либералам, чиновникам, министрам, каждый удостоился ироничной приписки. Не остались без внимания и события царствования. Вот, например, Польское восстание:
«Атаковать сосредоточение кадровых войск, конечно, похвально, но самоубийство. Это не безоружных обывателей «москалей» по предместьям вырезать».
А как вам ирония над мнимой казнью Петрашевцев:
«преподать доморощенным карбонариям наглядный урок»;
«Только Николаю Кашкину сердобольный обер-полицмейстер Галахов шепнул, что все будут помилованы, но тот то ли не расслышал, то ли вообще слуха лишился от страха»
… Господи, Сергей Валерьевич, война, бедствия, людей ведут на казнь, а для вас это повод поострить? Здоровая критика ничего не скажешь, только ничего от критики, да и от морали здесь нет и близко.
Своеобразной вишенкой на торте (хотя скорее клубничкой), становится прямо маниакальная страсть автора покопаться в чужой постели. Как вам целая глава под названием: «Рога на короне»? Или может вы жаждали узнать, что
«король Вюртембергский… увы, предпочитал мальчиков».
Это сделано не ради раскрытия героев, не ради облика эпохи, не такими выражениями:
«Наставлял ли рога Николай самому поэту (Пушкин), об этом ничего не известно»;
«Между нами говоря, мадам Аражуо не была столь уж Пенелопой – в ее любовниках значились приятель и собутыльник цесаревича».
Мне вот интересно – это историческое исследование, или бульварный роман в сочетание с желтой прессой? Одно дело, когда такими вкраплениями… озорного молодежного языка… грешат юные блогеры и авторы, ведущие научно популярные передачи (о том насколько применим, и применим ли вообще, такой неформальный стиль общения можно спорить часами), но исследователь, который ведет научный диалог… не должен превращать его в посиделки за барным столом. И не надо рассказывать о простоте и литературности текста, поверьте эта самая простота выглядит совсем не так. Можно обойтись без шуточек и прибауток и написать мощное и понятное (доступное) исследование (Павленко, Анисимов, Зыгарь, Павел Зырянов, Рой Медведев и др.), а от подобной иронии очень легко перейти к форменным оскорблениям, чего итак, к сожалению, хватает в современной науке.
Вообщем решительного шага вперед не получилось. Скорее уж вышел прыжок в пустоту. Причин для этого хватает – слог, стиль, характер работы… Скомканным вышел вывод, почти ничего не сказано о Крымской войне. Исследованию натурально не хватает веса и системности: оно задает правильный темп в начале, но доходя до царствования Николая, начинает скакать с места на место, пытаясь выстроить нужную автору концепцию, что нарушает всю гармоничность работы и приводит к неправильным акцентам. Автор уцепился за своего героя и попытался сделать все, чтобы у нас о нем сложилось хорошее впечатление, а это, увы, уже далеко не история, а лишь очередная попытка кому-то что-то доказать.
Прыжок в пустоту
«Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, Николай I был Дон-Кихотом самодержавия…».
Мы и правда немногое знаем об этом императоре. Советская историография не сильно баловала нас объективностью, ограничивая себя скорее апофеозом политики Николая, Крымской войной, а в остальном предпочитая сохранять старые штампы – «Николай-Палкин», «Палач», «самодержавный трус», «тупой и ограниченный ум», «грубая фельдфебельская физиономия с глазами навыкате», «самодовольная посредственность с кругозором ротного командира» - где мало стеснялись в выражениях. Объективность неизменно уходила на второй план. Долгие годы мало кто пытался обстоятельно разобраться в вопросе и либо развить Пресняковский – «Апогей самодержавия», либо развенчать миф о «палаче» и «убийце». Когда в 90-00-х в широкий научный оборот вводятся сборники документов, мемуаров, статей, многие из которых давно являлись библиографической редкостью, необходимость пересмотреть старые штампы, кажется стала актуальной, как никогда. Пока этот процесс продолжается, но решительные шаги в этом направление уже сделаны… Вот только принадлежит ли этот шаг историку Кисину? Давайте разбираться.
Блистательный заголовок подкупает своей образностью. Как герой романа Сервантеса, пережиток времени, борющийся с массой непонимания (ветряными мельницами), так и Николай – «Государство – это я», настоящий апологет самодержавия, как последний романтик держащийся за старые порядки в стремительно уходящей вперед эпохе. Рыцарь, романтик, «инженер человеческих душ», принципиален, дисциплинирован, верен себе и своему слову – Кисин как будто влюблен в своего героя (извечная болезнь биографов), но с другой стороны, исследователь старается быть объективным – к эпохе и времени, событиям и обстоятельствам – даже к личности, правда не всегда. Да, влияния воспитания. Да, обстоятельства вступления на престол. Да, черты характера:
«Авторитета у него не было никакого, в пирушках он не участвовал, в гусарских приключениях не светился, панибратством не занимался».
Да, происходящее в Европе:
«Николай считал делом чести своего царствования отмену позорного рабства…Но как только дело доходило до утверждения манифестов, на империю обрушивался то польский мятеж, то очередная война, то волнения в военных поселениях, то революции во Франции, Пруссии, Австрии, Бельгии, Италии, Венгрии».
Всё это имело свою роль, подчас решительную и роковую. Однако порой, Кисин доходит до фанатизма в попытках обелить своего героя.
Своеобразной мантрой всей книги становится сравнение Николая с современниками, обычно в духе превосходства первого над вторыми. Так из всех декабристов мы частенько встретимся с Пестелем, автор не буде особо напоминать, о его диктаторских замашках и об отношение к нему остальных участников продекабристких организаций, но зато «Русскую Правду» мы повстречаем далеко не один раз, причем встречаем всегда в определенном тоне:
«Можно ли говорить о засилье жандармов в России и их беспределе? Декабрист Пестель, расписывая будущее устройство страны после возможной победы заговорщиков, определял общее количество жандармов, необходимых ему для поддержания диктатуры… всего 112,9 тысячи… У “держиморды” Николая… 3850»;
«Интересно, что покойный декабрист Пестель в своей “Русской Правде” также вовсю полиберальничал, даруя свои свободы: “Всякие частные общества, с постоянной целью учреждаемые, должны быть совершенно запрещены”».
Главным виновником внешнеполитических поражений России и её изоляции становится конечно же «пугливый Нессельроде», который «убаюкивал бодрыми реляциями» своего государя. Рассуждая о Константине, автор задается вопросом о степени его возможного участия в событие 14 декабря:
«А не провоцировал ли сам Константин действия “молодой гвардии”».
Фрунт и плац-парады вспоминаются применительно к Аракчееву и Александру. Гордость Николая: «чиновники-столоначальники»; рушат весь механизм взяточничеством, нежеланием брать ответственность на себя и элементарной лестью. Парадокс, но Кисин не коверкает факты и уж тем более не лжет, он просто выставляет акценты таким образом, что нужное впечатление формируется само собой. Например, как еще объяснить язвительные комментарии автора по отношению к обществу и его настроениям:
«Именно жандармы в 1839 году напомнили Николаю, что “весь дух народа направлен к одной цели – к освобождению”. Не декабристы, не “проснувшийся” Герцен, не “солнце русской поэзии” Пушкин, а лично главный “держиморда” России генерал от кавалерии граф Александр Бенкендорф»;
жандармы пишут отчеты о состояние дел и делают на их основе правильные выводы…действительно новость. А как вам пассаж про рост культуры и числа писателей именно при Николае:
«Именно в “свирепые николаевские годы” появилась, вероятно, самая великая плеяда русских поэтов и прозаиков…»;
вроде не подкопаться, но только выглядит это так, как будто нет никакой цензуры (или её роль незначительна), вследствие чего и появляется столь выдающаяся плеяда писателей, видимо других причин (рост грамотности, освобождение дворянских масс, творческая доступность) нет, странно только, что дальше эта плеяда выдающихся будет только расти и расти… Подобных моментов в книге хватает. Всегда есть сравнение, вырванное из контекста, всегда есть, что-то, что призвано оправдать главного героя монографии то ли перед временем, то ли перед нами…
Впрочем, дело далеко не только в обеление/очернение тех или иных персон/событий, или фанатичном преследование собственной линии, в конце концов автор старается в объективность, прекрасно передает тон и настроение эпохи, ссылается на многих современников (причем по разные стороны баррикад). Останься все именно так, может и получили бы мы не бесспорное, но крепкое исследование. Но нет, беда одна не приходит и думаю, что по представленным цитатам вы уже могли ее себя представить. Главная проблема монографии – это стиль написания. Вообще не пойму откуда это берется в современных научных трудах – историческое исследование пишется ТАКИМ языком, что впору вспомнить о кабаке, а не о дискуссии. Кисину, конечно, далеко до Потапова, Широкорада и ряда других современных исследователей, чьи труды насквозь пронизаны быдляцким языком и откровенными оскорблениями по отношению ко всему, что противоречит их концепциям. Однако, Кисин сваливается в другую крайность. Многие события или герои пронизаны непонятной иронией и высмеиванием. Досталось уже упомянутому Пестелю:
«Подавляющее большинство – не маньяки и карьеристы, вроде Пестеля»,
сильно не повезло Константину, досталось «пугалу всей империи» Аракчееву, Пушкину, Герцену, социалистам, либералам, чиновникам, министрам, каждый удостоился ироничной приписки. Не остались без внимания и события царствования. Вот, например, Польское восстание:
«Атаковать сосредоточение кадровых войск, конечно, похвально, но самоубийство. Это не безоружных обывателей «москалей» по предместьям вырезать».
А как вам ирония над мнимой казнью Петрашевцев:
«преподать доморощенным карбонариям наглядный урок»;
«Только Николаю Кашкину сердобольный обер-полицмейстер Галахов шепнул, что все будут помилованы, но тот то ли не расслышал, то ли вообще слуха лишился от страха»
… Господи, Сергей Валерьевич, война, бедствия, людей ведут на казнь, а для вас это повод поострить? Здоровая критика ничего не скажешь, только ничего от критики, да и от морали здесь нет и близко.
Своеобразной вишенкой на торте (хотя скорее клубничкой), становится прямо маниакальная страсть автора покопаться в чужой постели. Как вам целая глава под названием: «Рога на короне»? Или может вы жаждали узнать, что
«король Вюртембергский… увы, предпочитал мальчиков».
Это сделано не ради раскрытия героев, не ради облика эпохи, не такими выражениями:
«Наставлял ли рога Николай самому поэту (Пушкин), об этом ничего не известно»;
«Между нами говоря, мадам Аражуо не была столь уж Пенелопой – в ее любовниках значились приятель и собутыльник цесаревича».
Мне вот интересно – это историческое исследование, или бульварный роман в сочетание с желтой прессой? Одно дело, когда такими вкраплениями… озорного молодежного языка… грешат юные блогеры и авторы, ведущие научно популярные передачи (о том насколько применим, и применим ли вообще, такой неформальный стиль общения можно спорить часами), но исследователь, который ведет научный диалог… не должен превращать его в посиделки за барным столом. И не надо рассказывать о простоте и литературности текста, поверьте эта самая простота выглядит совсем не так. Можно обойтись без шуточек и прибауток и написать мощное и понятное (доступное) исследование (Павленко, Анисимов, Зыгарь, Павел Зырянов, Рой Медведев и др.), а от подобной иронии очень легко перейти к форменным оскорблениям, чего итак, к сожалению, хватает в современной науке.
Вообщем решительного шага вперед не получилось. Скорее уж вышел прыжок в пустоту. Причин для этого хватает – слог, стиль, характер работы… Скомканным вышел вывод, почти ничего не сказано о Крымской войне. Исследованию натурально не хватает веса и системности: оно задает правильный темп в начале, но доходя до царствования Николая, начинает скакать с места на место, пытаясь выстроить нужную автору концепцию, что нарушает всю гармоничность работы и приводит к неправильным акцентам. Автор уцепился за своего героя и попытался сделать все, чтобы у нас о нем сложилось хорошее впечатление, а это, увы, уже далеко не история, а лишь очередная попытка кому-то что-то доказать.
Огромное количество фактических (и грубейших притом) ошибок, ужасный слог. Создаётся впечатление, что текст даже не перечитывали после написания. К тому же, автор питает нежную склонность к сплетням и особенно - к вопросу "кто с кем спал", эту тему он обсасывает с видимым удовольствием, даже когда в том нет никакой нужды. Крайне сомнительная книжка, а жаль - такой взгляд на Николая I сам по себе мог бы быть очень ценным.