Под сенью девушек в цвету

Море, как оно танцует вдоль прозрачных заливов...

Пруст - это моя отдельная любовь. Это книги, в которых я нахожу отражение своих собственных ощущений и восприятий. Не мыслей - потому что лирический герой мне совершенно не близок по своим убеждениям - но именно восприятия действительности. Когда читаешь Пруста, то грань между текстом и реальностью размывается, и жить начинаешь чувствами главного героя. Для меня это довольно необычный опыт, как для человека крайне рассудочного. Слог Пруста - простой и ностальгичный, простой не в лексическом смысле, а в смысле передачи чувств. Он идеально передаёт повседневный опыт и опыт прожитого. Это примерно как если бы мысли, автоматически проносящиеся в голове, облекли в художественную форму и перенесли на бумагу. Вот Прусту это удалось.
Я решила прочитать "Под сенью дев..." в новом переводе Елены Баевской. До этого я уже читала первый том цикла (в старом переводе), воспринимать роман было гораздо сложнее, кроме того я сразу же перешла ко второму тому и довольно скоро его забросила из-за переизбытка Пруста. В общем, читать "Поиски" взахлёб невозможно, надо делать перерыв между томами. Этот новый перевод так хорош, что появилось желание перечитать первый том, но этого я делать, конечно, не буду, поскольку впереди ещё много нечитанного.
Однако я не согласна с некоторыми тезисами переводчика. Во-первых, Баевская предлагает пересмотреть название цикла с "утраченного времени" на "потерянное время", мотивируя это тем, что речь идёт, в первую очередь, о потерянном, в прямом смысле этого слова, времени: главный герой теряет время в пустых развлечениях, ничегонеделаньи и упускает из виду разные удачные стечения обстоятельств. С этим сложно согласиться: я вижу в задумке Пруста именно философскую категорию темпоральности, и время тут не потеряно, а утрачено несовершенством памяти; лирический герой же занимается тем, что по кусочкам восстанавливает утраченное: события, людей, какие-то незначительные детали, в целом - время в эпохальном смысле. Не зря же сюжет касается не только биографии главного героя, но обширно затрагивает жизнь, например, Свана, эпизоду из которой посвящена значительная часть первого тома.
Во-вторых, мне не нравится смена названия второй части цикла. В старом переводе она называлась "Под сенью девушек в цвету", и Баевская замечает, что такой перевод довольно точно отражает как задумку автора, так сюжет второго тома. Но всё равно меняет название, чтобы, как я поняла, не было путаницы со старым переводом. Это выглядит как достаточно тщеславное намерение, и думается, что следовало бы уделить внимание тексту самого Пруста и его замыслу, а не соревноваться с предыдущими переводчиками за почётное место быть главным переводчиком "Поисков".
Несмотря на эти замечания, стоит отметить, что перевод блестящий; он доставляет огромное удовольствие и, наверное, он лучше, чем то, что было до этого (хотя я плохо помню свои мысли насчёт перевода первой части). Для меня это важно, поскольку когда-то я даже начала учить французский, чтобы прочесть Пруста в переводе, сейчас я понимаю, что это было бы, конечно, несколько мазохистское решение.
Что касается всё-таки "Дев", то этот роман разделён на две части и вызывает совершенно разные, но одинаково восторженные, чувства.
Первая часть - это городская зарисовка Парижа со всеми присущими большому городу особенностями: вяло прослеживается смена времён года, встречи гостей и светские выходы сменяют друг друга, и всё это под ярким светом городских огней и салонных ламп. Замечательно описывается Новый год в городе: промозглый слякотный день нового года, который сулил новую страницу в жизни, а в итоге ничем не отличается от своего предшественника. И главного героя неожиданно осеняет это "расколдовывание" ритуальности течения времени: время не подчиняется человеческим ожиданиям. Очень запоминаются такие мелкие сюжетные детали, поскольку каждый раз удивляешься: как это Пруст отметил такой момент, и как это перекликается с моим мироощущением!
Париж, играющий важную роль в первой части "Дев", всё же уступает первенство другому ключевому персонажу - Жильберте, дочери Свана. Любовь главного героя - такая же сырая, непримечательная, как парижская погода в январе. Как-то незаметно протекает зима, и так же незаметно - влюблённость подростка Марселя (не нашла прямых указаний на имя главного героя, но так его называет Баевская). Необычно, что вот эта часть, посвящённая чувствам Марселя к Жильберте, на самом деле мало внимания уделяет этим чувствам: они лишь изредка высказываются на фоне ежедневной рутины, светских приёмов, встреч с родственниками и друзьями. Это ещё не первая любовь, а скорее желание первой любви, в целом неготовность к ней и перенесение её в некое метафорическое пространство.
Подросток-Марсель, вместе с тем, посещает публичные дома и даже в тайне относит туда дорогие вещи из дома (автобиографичный и отвратительно-болезненный факт из жизни самого Пруста). Это создаёт некоторый диссонанс в описании взросления главного героя, который во многом всё ещё ребёнок, капризный и эгоистичный, но, вместе с тем, воспитанный и рассудительный юноша, умеющий достойно держаться в светском обществе.
Первая часть романа напоминает вялотекущую болезнь, которая надолго приковывает к постели и окрашивает действительность в серые тона, в то время как за окном, в общем-то, те же серые тона однообразной зимней погоды в большом городе. Дни проходят незаметно, за окном сумерки и слякоть, а в доме - душная гостиная с бьющим в глаза светом и запахами горячих напитков. Примерно так, от серой меланхоличности до сменяющих друг друга вечеров в шумных салонах проходит ранняя юность Марселя.
Вторая часть романа -это зарисовка курортного сезона, в котором главную роль, конечно же, играет яркое, восхитительное море, поездка к которому в любом возрасте воспринимается как явственное чудо. Это лазурные тона, божественная телесность, очарование отелей и ресторанов. Здесь - два ключевых эпизода: встреча главного героя со своей новой возлюбленной Альбертиной, которая надолго поселится в цикле, а также с бароном де Шарлю, в лице которого будет раскрыта одна из самых важных для романа тем - тема однополых отношений. Здесь же многократно описывается компания подруг Альбертины, давшая название самому роману: из этих описаний можно сделать вывод о большей уместности именно старого названия, поскольку девушки не увенчаны цветами, они сами пребывают в цветении своей юности, что завораживает главного героя.
Вторая часть романа имеет своё особое очарование, и для меня это, в первую очередь, особая прелесть отдыха: все эти мелочи, делающие отдых незабываемым, прописаны с особой тщательностью - это и сборы, и первое знакомство с отелем, и гостиничные завтраки, и утренние прогулки по берегу моря, и спортивный досуг и многое другое.
На обложки книг Пруста неспроста помещают полотна импрессионистов: его произведения - это действительно яркие мазки впечатлений, расплывчатые, неясные, но в конечном итога представляющие собой завершённую и прекрасную картину. Они передают не линейность сюжета, а особенности восприятия: воспоминания, чувства, ароматы, и всё это композиционно будто находится под влиянием одной доминирующей цветовой гаммы, как здесь: приглушённый серый, переливчатый лазурный.

Пруста жуешь-жуешь -жуешь, а потом им живешь-живешь-живешь, и все вокруг становится такое прустовское!

Слаб человек (ибо) слишком силён он в восприятии красоты.. разной..
Есть красоты естественные и искусственные.. Искусственные (красоты) хороши до тех пор, пока не становятся они или слишком пафосными или (и) слишком навязчивыми.. Пруст, по мне - именно такой, слишком искусственно-старательный, протяженно-пафосный, нескромно скромничающий, типа, аристократ в республиканской среде (Европа вообще в этом традиционно смешна со своими клоунскими королевско-аристократическими домами, не обладающими никакими реальными властными полномочиями, но, тем не менее напыщенно церемониально-спектакулярно пасущимися в "светских хрониках" и т.д.) ..
Самый часто вырывающийся мой комментарий при чтении творения сего был конечно же из серии: -Ути-пути!
-"Сколько раз случалось мне год спустя, в Париже, в мае месяце покупать ветку яблони и проводить целую ночь в созерцании её цветов.." -то есть ради бога, хочешь сидеть как дебил в "в созерцании её цветов" целую ночь, сиди, но зачем же яблони-то калечить, созерцай хотя бы в окно что ли)
А вообще мелькало (у меня несколько раз при чтении): - Пруста, кажется вполне можно рассматривать как и такого некоего "подготовителя" Джойса.. - по своей нудно-повествовательной тягучей форме репрезентации (пустоты)..

Рокот морских очарований.

Возвращение к Марселю Прусту сродни возвращению в прошлое. Минуло шесть месяцев с тех пор, как я прочитала «По направлению к Свану», и, открыв первую страницу его преемника, я, бросив взор на всё то, чем щедро одарила меня жизнь за эти полгода, с какой-то совершенно необъяснимой тоской подумала, что время угасает слишком быстро. Однако, стоило мне прорваться через десяток страниц, как я, затерявшись в мягких волнах невыносимо прекрасного слова создателя, и думать об этом забыла. Я сидела в той же комнате, что и в то осеннее утро, когда открыла первый том, она была озарена таким же золотым солнечным светом, и всё, что меня тогда окружало, осталось прежним. Впрочем, так ли это? А что насчёт меня? Сказалось ли на мне течение этого времени? Сложно сказать.

На ком оно точно сказалось, так это на Рассказчике. Если первая книга большей частью акцентировалась на Шарле Сване, то вторая раскрывала нам нашего наблюдателя, и то был уже не маленький мальчик, мечтавший о вечернем поцелуе своей обожаемой матушки, а уже взрослый юноша, который только ступил на взрослый путь, испещрённый многочисленными ловушками. Выросший в состоятельной и уважаемый семье и окружённый обеспеченными и знатными людьми, он совершенно не думал о финансовой стороне своей жизни, и даже выбор профессии его не особо интересовал. О чём он и думал, так это о любви. Вся книга посвящена пленительным и чарующим девушкам, красотой и очарованием которых герой неустанно восхищался; впрочем, восхищался он даже не девушками, а теми образами, что роились у него в голове, образами, заменяющими реальность. Будь то Жильберта Сван, от равнодушия которой он так страдал, или любая другая девушка, мимолётная встреча с которой могла разбудить в нём пылкие чувства, – по сути, он влюблялся в свою мечту, которую навеяли златые волосы, заплетённые в колосы, или светлые глаза, напоминающие морские глубины. Ему нравилось любоваться молодыми девушками и находиться рядом с ними, ибо они напоминали ему благоухающие цветы, которые, однако, в скором времени завянут. Признаться, несмотря на всю живописность этих размышлений, временами читать было тягостно, до того Рассказчик был зациклен на внешности и молодости девушек, практически игнорируя при этом их ум и внутренний мир, и я бы могла возмутиться этому, если бы не знала, как же сильно Марсель Пруст боготворил женщин, несмотря на своё полнейшее равнодушие к ним. Его восхищало в них всё, он считал их настоящими произведениями искусства, и зная об этом, читать все эти многочисленные описания женских красот становится куда легче, ибо автор ни в коем случае не пытался объективизировать женщин, напротив, он искренне восхищался теми нимфами, с которых и были списаны эти красочные образы.

При всём при том довольно тяжело спокойно относиться к самому Рассказчику. Он ничего не умел и, что самое главное, не хотел уметь, он жил мыслями о том, что когда-нибудь начнёт свой труд, но так его и не начал. Зависимый от общественного мнения, он постоянно метался от одного к другому, с лёгкостью меняя свои позиции и пытаясь всем понравиться, любил он и навешивать ярлыки на окружающих его людей, причём часто противореча своим же убеждениям. Являясь крайне болезненным и неврастеничным юношей, он мало того что подмечал малейшие недостатки других и яро их критиковал, так он ещё был так самоуверен, что считал, что любая девушка даст ему своё согласие, чего только стоит сцена с Альбертиной Симоне, которая не дала ему себя поцеловать, на что тот возмущённо воскликнул, что вообще-то она могла бы и согласиться, ей же это ничего не стоило, а ему бы зато удовольствие доставило (вот это логика, конечно). И эти его качества, и любовные метания можно списать на его возраст, что будет вполне справедливо, но для меня это, увы, довольный слабый аргумент, тем более в данном случае, потому что на протяжении всей книги казалось, что героя волновали только он, его мечты и желания, более его ничто не интересовало, в том числе и его ближайшее окружение, которое он поначалу частенько использовал в своих целях, а под конец и вовсе начал игнорировать, дабы побольше времени проводить в компании девушек. Даже его отношения с любимой бабушкой Батильдой Амедэ, поначалу тронувшие меня своей искренностью, в итоге разочаровали, так как даже с ней он не мог вести себя иначе. Да, течение времени сильно сказалось на Рассказчике. Хочется надеяться, что во всём и правда виноват возраст, что он наберётся мудрости и начнёт наконец отличать реальность от мечты: «Мудрость нельзя получить в готовом виде, её открываешь сам, пройдя такой путь, который никто не может пройти за тебя, от которого никто не может тебя избавить, ибо мудрость – это свой взгляд на вещи». Хочется верить и в то, что он избежит участи своего творца, который всю жизнь бежал от счастья, то ли не веря в его истинное существование, то ли считая, что он его недостоин, и перестанет наконец теряться в своих меланхоличных мирах, столь отличающихся от реальной жизни.

Несмотря на то, что главным лицом выступал Рассказчик, помимо него этот роман, как и его предшественник, чрезвычайно богат на ярких, неоднозначных и запоминающихся личностей. Маркиза де Вильпаризи, скромная и доброжелательная дама, на первый взгляд ни в коей мере не кичилась ни своим происхождением, ни своим состоянием, но чего только стоили её речи о замках и жизни в целом; позабавили и её едкие комментарии, направленные на известных художников и писателей, с которыми она встречалась в своём доме и поведение которых её возмущало, из чего она делала вывод, что их творчество никчёмно. Весьма контрастно смотрелся на фоне этих умозаключений её племянник Робер де Сен-Лу, облик которого прям-таки кричал о его происхождении, но сам он при этом стыдился своей истории, всячески пытаясь продемонстрировать иным слоям общества, что он такой же простой парень, как и они; любопытной вышла и история его любовного безумия. Другой представитель их семьи, барон де Шарлюс, так и остался для меня загадкой, до того его поведение было неоднозначным: помимо того, что было забавно наблюдать за тем, как он с напускной скромностью бахвалится своей знатностью, особо интересным моментом для меня были призрачные намёки на то, какая сущность скрывается в нём на самом деле и как сильно это вынужденное притворство его тяготит. Самыми же занятными персонажами были представители искусства, писатель и художник, образы которых, как и образы всех иных героев, были списаны с определённых личностей. Демонстрируя Бергота, в образе которого скрывались очевидные намёки на личность Анатолия Франса, автор развил крайне интересную тему касаемо того, должны ли писатели в обязательном порядке следовать тем истинам, что они превозносят в своих произведениях, или же нет. Знакомство с Эльстиром, описание работ которого явно напоминало работы Моне и Уистлера, напомнило о том, что не стоит жалеть об ошибках прошлого, ибо все мы их вершим на своём пути, тут важно то, выучил ли ты урок и обрёл ли на основе этого мудрость. Вот чем так занимательны все эти описания и рассуждения Рассказчика: да, порой его характер проявлялся не с лучшей стороны, но то, как он расписывал всех людей, что встречались на его пути, будь то важный чиновник или легкомысленная дама, вызывает неподдельное восхищение.

Странное это чувство – дочитывать такую книгу. В её компании я провела девять дней и то были весьма наполненные дни, в ритм которых, словно высокая волна, врезался прустовский дух. Что бы я ни делала, я будто бы продолжала читать книгу, чувствуя при этом дыхание морского бриза и аромат нежных цветов... На улице весна вовсю берётся за дело, превращая талый снег в журчащие воды и наделяя голые деревья живительной силой, и, прогуливаясь и вдыхая этот ни с чем не сравнимый весенний аромат, я на постоянной основе ловила себя на том, что размышляю в том же духе, что и Рассказчик. О многом заставил задуматься этот роман, многое он вынудил вспомнить, но есть в этом что-то особенное, что-то такое, для чего сложно подобрать подходящее слово. Это Пруст – и этим всё сказано.

На сей раз печальный усатый аристократ предлагает нам необычный коктейль из снобизма и стыдливости. Геральдические тонкости и этикет высшего света наполняют курортный воздух Бальбека, но то и дело их уносит морской ветер; естественным образом сходят они на нет перед банальным подростковым страхом подкатить к телочкам. Разумеется, Пруст не был бы Прустом, если бы с упоением не погрузился в анализ и детальное перебирание всех психологических оттенков, воспоминаний, ситуаций и обстоятельств. Что любопытно, все походы главного героя в девушкоцветник при этом несли на себе довольно слабый отпечаток физиологии - в тексте упоминается некая кузина, а также барышни из известного дома, с которыми можно удовлетворять всякие потребности, а вот девушки - они в первую очередь для возвышенной любви ну и вообще отношений. Другая интересная особенность - это затушевывание кульминационных моментов. Повествование прямо-таки плывет в сладкой и вязкой патоке времени, лирических отступлений и свободных ассоциаций, и важные события не акцентируются, а плавно обтекаются этим потоком. Что-то домысливает главный герой, что-то может домыслить и читатель.
Еще одна стержневая тема романа - художник и творчество. Представлена она здесь достаточно кратко, в контексте общения с художником Эльстиром, однако внимание, которое Пруст ей при этом уделяет, показыват ее значимость. И, конечно, значительную долю текста прибрала к рукам старая добрая аристократия. Волнует ли вас, каково это - с рождения жить с постоянным бременем собственного превосходства? Пруста вот явно волновало. Взаимоотношения родовитых особей, как внутренние, между собой, так и внешние, с окружающим миром, являются предметом постоянных авторских отступлений и ремарок. Кто-то буквально захлебывается собственным снобизмом, что в принципе понятно, кто-то пытается быть супердемократичным, однако получается не очень, потому что он все равно не ощущает себя равным среди равных нигде, кроме шикарных ресторанов и салонов. Но в принципе, все эти попытки понять, что же за люди такие эта знать, и действительно ли в них есть особенная порода, прекрасно подытоживаются

следующим принципом: