Разрываемый длительными войнами континент Генабакис стал колыбелью для новой кровожадной империи — Паннионского Домина. Армии таинственного Провидца захватывают город за городом, буквально опустошая всё на своём пути. Чтобы противостоять им, объявленное вне закона Войско Дуджека Однорукого вынуждено объединиться с заклятым врагом Малазанской империи. С теми, кто многие годы сражался с малазанцами: с кочевым народом рхиви, Каладаном Брудом, Аномандром Рейком и его народом тисте анди. Ситуацию...
— Я тот, кто несёт печаль Фэнера, — прошептал он. — Я — воплощение моего обета. И всего того, что он значит. У нас ещё остались незаконченные дела. У меня остались. Узрите, я не признаю поражения.
— Девушка, способность моего мула спать в любой ситуации безгранична, естественна и в самом деле достойна восхищения.
А насчёт Остряка — похоже, он только что очухался и жрец Трейка этому не рад, но остальным всё равно, поскольку иногда улыбка — это именно то, что нужно.
Думать о почти нечеловеческом мужестве, об отрицании смертных границ. Об этих «Серых мечах» — неподвижных, одетых в форму телах в дверных проходах и переулках. О тех, что продолжали сражаться вопреки всему. Не сдающихся ни перед чем. Заживо порубленных на куски.
— Я, кажется, из лучших побуждений совершила ужасную ошибку. — С добрыми намерениями это часто происходит, — прошептал он.
Капитан заметил, как Быстрый Бен достал из кошеля маленький камешек и положил на пол перед возвышением. — Я ещё, может, захочу потом сюда заглянуть, — сказал он и слабо, грустно улыбнулся Парану. — С Каламом…
Малазанская империя мудра. Я нахожу это даром редким и драгоценным. И потому желаю ей — и вам всем — добра.
Выходит так: либо мы все играем свои роли, которые предопределены и неизбежны, а значит, могут быть известны таким существам как Старшие боги; либо каждый из нас решает, совершать ему тот или иной поступок, и такое решение может иметь глубочайшие последствия. Не только для нашей жизни, но и для жизни мира… Всех существующих миров.
Значит, придётся стать осью, центром вращения. И такое положение требует неимоверного самомнения, непоколебимой веры в собственные силы. Увы, на это я способен меньше всего. Разъедаемый сомнениями, скептицизмом и всеми прочими качествами человека, у которого хронически не хватает цели в жизни.
Урок оказался тяжёлым, его было сложно усвоить, но правда была такова: в мире существовали разумные создания, которые эксплуатировали достоинства других. Их сострадание, любовь, веру в семью и род. Эксплуатировали и осмеивали.
Одинокая, коленопреклонённая фигура — казалось капитану — заключала в себе всю усталость мира.
Месть поднесла зеркало ко всякой жестокости — и в отражении понятия добра и зла размылись, утратили всякий смысл.
Теперь я понимаю тебя, Рат’Фэнер, но понимание не означает прощение. Справедливость в том, чтобы не колебаться в наказании.
Мы боремся против порядка и железной руки, которая должна за ним скрываться, лишь потому, что эта рука — не наша.
Взяв на себя подобную ответственность, мы станем правителями, а чтобы успешно управлять, мы должны захватить.
Больной он. Ему в мысли боль гвозди заколачивает, а это не хорошо. Совсем не хорошо.
— Боги, — шёпотом простонала деревянная фигурка, — зачем мы это делаем? — Затем, что это весело?
Когда кто-то требует от меня следовать одному пути, мои инстинкты сразу говорят — делай всё наоборот. Не ты один тут любишь ворошить навоз.
Если только можете, дорогие мои друзья, старайтесь не оказываться в осаждённом городе.
Жаловаться на своих офицеров — жребий любого солдата. Каждый изгвазданный в грязи пехотинец — мастер гадать задним числом и великий стратег постфактум.