Здравствуй, великий. Славься и будь вечным.
Смерть всегда тянет за собою смерть.
Время тянулось бесконечно долго. Но все в этом мире имеет начало и конец. Даже самое страшное заканчивается когда-то.
Что есть человек, если не клубок памяти? Теряя её, он плутает в темноте гулкой комнаты совершеннейшей пустоты. Только жизнь такого не признает. Она тут же заполняется болью, липкой, как плохо сваренный кисель.
Я люблю смотреть на звезды. Они делятся вечностью даже с теми, кто на пороге смерти.
Неважно, сколько времени прошло. Если ты потерялся в лесу, то кричи. Кричи, что есть сил, глотай влажный дух леса, ступай на опавшую хвою, на гнилую листву и зови того, кто спасет тебя, кто отыщет и выведет. Забудь, что выхода нет, как нет тропы, ведущей из самой чащи леса, если он принял тебя своим. Кричи, покуда силы в тебе не иссякнут. Кричи и дальше, оборачиваясь этим криком, вторя сам себе, как эхо, пока не исчезнешь. Пока не забудешь, куда шел и зачем бежал. Пока не поймешь, что нашел искомое.
Пока сам не станешь лесом. Новой осинкой, новой сосной, новым кленом, новой березкой. И кто-то другой обхватит тебя ладонью, истошно моля о помощи, не зная еще, что выхода нет. И не нужно его. Не нужно.
Я люблю смотреть на звезды. Они делятся вечностью даже с тем, кто на пороге смерти.
Пока никто, кроме тебя самого, не знает о случившийся беде, то и беды этой для мира почти не существует. Но признание овеществит её, мигом отыщем выемку в мироздании, куда эта самая беда встанет, как влитая, чтобы превратиться во что-то незыблемое и свершенное.
Но каждый рождается в теле своем и со своей же дорогой, которую, хочешь или нет, а придется осилить. До конца.
Горе нужно прожить. Наполниться им, как стылой водой, дать застыть первым льдом. А после разбиться, разнести его в себе на осколки да ссыпать на пол. И если сделать это вышло за одну ночь, значит, так тому и быть. А если за один век, так и это верно. Просто одна ночь может тянуться целым веком. А век — пролететь одной бессонной, дурманной ночью.
Саваном мерцали их скорбные перья.
Память умеет стирать самые страшные, самые черные ночи, чтобы тот, кто пережил их, не лишился разума.
Но кровь не проливается просто так. Запах её, вкус её, цена её - вот что чуют силы темные, силы мёртвые, и приходят, чтобы забрать себе. Так родилось болото.
Есть те, кому суждено умереть при рождении. Есть те, кто издыхают от старости. Есть нерожденные и незачиненные. Полнится лес жизнью. Полнится смертью. Кому-то суждено вершить чужую судьбу. Кто-то и над своей не властен.
Что есть человек, если не клубок памяти? Теряя её, он плутает в темноте гулкой комнаты совершеннейшей пустоты.
Тишина в доме бывает разной. Сонной, ночной, когда все жители крепко спят, укутавшись в тепло и покой сновидений. Выжидающей, когда что-то почти уже свершилось, но пока ещё не до конца. Предвкушающей встречи и великое благо. Опасной, за мгновение до склоки. Испуганной, когда тайное стало явным. Благостной, когда все в доме идёт своим чередом, даже слов не нужно, так понятливо и ладно живётся людям под общей крышей. Словом, тишина бывает всякой.
Мало что можно придумать страшнее, чем выдать себя человеком в стае волков. Если у тебя вышло обмануть всех по первости, то будь добр — держи марку и дальше. Бегай на четырех лапах, носи шкуру и вгрызайся в теплое брюхо ошалевшего от страха и боли оленя. Иначе в следующий раз сожрут тебя.
Так и сидели они — друг против друга, чужие так сильно, как умеют быть лишь единые по крови.
Пока никто, кроме тебя самого, не знает о случившийся беде, то и беды этой для мира почти не существует.
Но всё в этом мире имеет начало и конец. Даже самое страшное заканчивается когда-то. Плохо другое - порой дожить до этого финала не удаётся, и тогда смерть и становится им - концом всех бед. Единственным избавлением от них.