Потом сменилась власть. Несколько лет она была счастлива. Счастливее.
Она не видела Барбру, но слышала, как та поет израильский гимн. Тот гимн, под который невозможно маршировать, потому что у него мелодия украинской колыбельной.
Обсуждая с ней одного из своих пациентов, мама сказала: «Вы беспощадны». — Какой у тебя богатый словарный запас, — похвалила ее подруга, которой она потом об этом рассказала. — Мне приходится так выражаться, — объяснила мать. — Не могу же я этой тупой суке сказать, что она — тупая сука
Из слов она составляла конструкции. Неимоверно сложные предложения. С множеством придаточных ловушек и волчьих ям. Предложения — это планы сражений. Схемы военных операций. Она умела заманить противника в западню. Обойти с фланга и атаковать.
Не все в жизни можно превратить в забавные истории
Политика — наш аналог английской погоды.
Знаменитая детская простодушие – полная фигня. Дети хитры, как юротдел бульварного журнала. Всегда знают, когда использовать вопросительный знак, зарубив на корню будущее иски: “мы же только спросили “.
У нее было множество недостатков, у моей матери. Она была, как говорят, непростым человеком. Как дополнительное задание на пять с плюсом.
Она считала этот роман терапевтическим. Возвращалась к нему в минуты печали. Когда болела. Во время депрессий и исторических катастроф. Она купила «Эмму» в 1961 году – этот вывод я делаю на основании даты издания, – и в течение последующих пятидесяти лет перечитывала ее несколько десятков раз.«Эмма» была предупреждающим знаком: осторожно, плохое настроение. Черный флаг, поднятый на мачту. Кучка яблок, бумажные платочки, испорченная книга.
Библиотеки — хроники наших читательских поражений. Как мало в них книг, которые нам действительно нравились. Еще меньше таких, которые нравятся нам, когда мы их перечитываем. Большинство — память о людях, которыми мы хотели стать. Которых изображали. Которых принимали за самих себя.