— Ничего, сейчас наливочки хлебнешь, чайком запьешь, поспишь да и успокоишься, — проворковала Марья Алексеевна, так, что у меня самой начали слипаться глаза. Магия, что ли? Хотя какая тут магия: не знаю, во сколько сегодня… или уже вчера?.. поднялся исправник, но я-то вовсе в несусветную рань
— Прошу прощения, господа, еще немного, и я усну под столом. С вашего позволения я удалюсь. Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь к Герасиму
Глаша определенно была жаворонком: несмотря на ту еще ночку, я проснулась, когда за окном едва светало. Поразмыслив с полминуты, я решила, что нечего сбивать режим. Да и прогуляться с утра вместе с Полканом не помешает, прежде чем меня закрутят дела, которых в деревенском доме да с гостями полным-полно
Последовала секунда молчания — похоже, графиня пыталась сообразить, что я имела в виду. В чем-то Стрельцов прав: я однозначно учу его кузину плохому. Впрочем, барышню было не так-то легко сбить с темы
Я хихикнула: в прежней жизни, едва подумав о чем-то подобном, я наверняка бы помчалась к доброму доктору за волшебными таблетками. Не знаю, мой ли собственный разум оказался таким гибким или нужно благодарить юную нервную систему Глаши, но как же кстати
Приводить себя в порядок теплой водой оказалось куда приятнее, чем ледяной. Но, едва я взялась за чулки, в двери просунулась взлохмаченная головка графини
Герасим уже поднялся. Бочка на кухне была полна воды, у печи сохла охапка поленьев, оставленная с вечера каша переместилась с пода на загнетку, а в топке весело трещали дрова. Сам дворник вместе с сотским сидел за столом, жуя черный хлеб. Когда мы с Варенькой появились на кухне, оба подскочили, кланяясь
— Спасибо, милостивица, — сказал сотский. — Не извольте гневаться, дозвольте попросить. Ежели вы на улицу соберетесь, кликните меня. Ночью-то вон что творилось, как бы тот тать до сих пор в кустах не сидел
— Глупости какие, — проворчала я. — Он отогнал злоумышленника от Полкана и не позволил ему пробраться в наш дом. Конечно, я ему благодарна, не более того
Выполняя обещание, я позвала сотского, и мы не торопясь двинулись в сторону парка. Вареньке было явно тяжелее скакать на костылях по тропинке, чем по гладкому полу дома, но она не жаловалась. Только когда мы вышли к пруду, попросила
— Так он проснулся уже. Едва рассвело, по двору бродил да в землю смотрел, а потом в лес пошел. Меня не взял, велел за барышнями приглядывать. — Он помолчал. — Оно, конечно, его сиятельство сердить не стоит
— Да что вы такое говорите, милостивица! — не выдержал мужик. — Рыбалка — это ж какое душе благолепие! Сидишь на бережку, тишина да покой кругом, только водица плеснет да птички щебечут. А когда поплавок дрогнет — вот тут-то сердце и замрет! Каждая рыбка — что битва: то подсечь надо вовремя, то вываживать умеючи. А добыча-то какая! Вам, господам, наверное, не понять, но ароматная ушица, когда ложится в живот, до того славно становится. Да под стопочку… Гм. — Он осекся. — Прощения просим, разболтался я
— Кажется, это в самом деле очень интересно, — проговорила Варенька, глядя ему вслед. — Смотри, как помчался. У моей матушки дворня так не бегает
Сотский вернулся так же бегом. В одной руке ведро — кажется, он не сомневался, что рыбалка будет удачной. На дне лежала желтая прядь конского волоса
Его потрескавшиеся пальцы с обломанными ногтями двигались удивительно ловко — не хуже, чем у Вареньки, когда она по его указаниям начала заплетать косичку. На поплавок пошел стебель камыша, а крючки сотский, хитро улыбнувшись, извлек из подкладки шапки
— Вот и славно, вот и благодарствуем. Теперь самая малость осталась — червей копнуть. — Он достал из-за голенища сапога нож. — Опарыши, конечно, лучше, ну да и дождевые сгодятся