Нам ведь всегда известно лишь то, чего мы не хотим и отчего нам нынче плохо.
Одному Гордону светила счастливая звезда, и даже он, не проявив воли, бессильно влился в общую унылую колею.
Только напрасно убеждать себя, что бедность, которую сам выбрал, избавляет от непременных бедняцких напастей. Дело не в бытовых трудностях. Их, положим, перенесешь. Нехватка денег повреждает мозг и душу. Едва доход падает ниже определенной точки, ум скудеет и чувства гаснут.
Вера, надежда, деньги – лишь святому под силу сохранить первые две без третьего.
Никакой революции не будет, пока торчат в окошках эти фикусы.
Нет, вероятно, большей жестокости к ребенку, чем отправить его в среду деток из значительно более богатых семейств. Никакому взрослому снобу не приснятся муки такого малыша.
Поскольку Комстоки являлись семейством хоть бедным, но благородным, нельзя было не выкинуть дикую сумму на «образование» Гордона. Страшная штука «образовательный» психоз!
В разнообразии людских пород только художник позволяет себе заявить, что он «не может» работать.
Деньгами книги и пишутся, и выпускаются, и продаются.
Сокровенные чувства к покойному наиболее точно и конкретно измеряются весом надгробия
Все животные равны.
Но некоторые животные более равны,
чем другие.
Им никогда не жилось ни лучше, ни хуже — голод, непосильный труд и обманутые ожидания, таков, говорил он, нерушимый закон жизни.
— Кто управляет прошлым, управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым.
Находиться в меньшинстве, хотя бы даже совсем одному, не означает безумия. Есть правда и есть неправда. Если ты держишься правды, пусть даже против всего мира, ты не безумен.
В философии, религии, этике или политике дважды два может равняться пяти, но, когда вы конструируете пушку или самолёт, дважды два должно быть четыре.
Значение имели личные отношения, и самые бессмысленные жесты — объятия, слёзы, слова, сказанные умирающему, — были самоценны.
Если ты любишь кого-то, то ты его просто любишь, и даже когда тебе больше нечего дать, ты даришь ему любовь.
«Уединение, — сказал он, — это очень ценная вещь. Каждому нужно место, где можно побыть одному. Когда у тебя есть такое место, обычная вежливость требует, чтобы каждый знающий о нём держал эти сведения при себе».
— В игре, в которую мы играем, нам не одержать победу. Просто какие-то поражения лучше других, вот и всё.
Важнее, что сексуальный голод порождает истерию, а это только на руку Партии, поскольку истерию можно направлять на военную горячку и поклонение вождю. Вот как она всё это выразила:
— Когда занимаешься любовью, затрачиваешь энергию; а после ты счастлив и тебе на всё плевать. Они такого вынести не могут. Им надо, чтобы тебя всё время распирало. Все эти парады вдоль улиц, громкие лозунги и флаги — это просто тухлый секс. Если ты счастлив внутри, зачем тебе возбуждаться на Большого Брата, планы Трёхдеток, Двухминутки Ненависти и прочую хренотень?
А ведь людям позапрошлого поколения это не показалось бы таким уж важным — они не пытались изменить историю. Они были связаны личными узами верности и не подвергали их сомнению. Важны были личные отношения, и совершенно беспомощный жест, объятье, слеза, слово, сказанное умирающему, были ценны сами по себе. Пролы, вдруг сообразил он, в этом состоянии и остались. Они верны не партии, не стране, не идее, а друг другу.
Уберите со сцены человека, и навсегда исчезнет причина голода и непосильного труда. Человек - единственное существо, которое потребляет, ничего не производя.
В Западной Европе коммунизм и левый экстремизм в целом сейчас почти весь стал формой мастурбации.
любая пропаганда - ложь, даже когда говоришь правду
3.6.40
Из письма леди Оксфорд в «Дейли телеграф» по поводу экономики военного времени:
«Поскольку большинство лондонских домов опустело, светские приемы сократились до минимума… и большинству людей стоило бы рассчитать своих кухарок и переехать в гостиницы».
Поистине ничто не способно напомнить этим людям о существовании 99 процентов населения. «Дневник военных лет»