Бог подарил нам жизни не для того, чтобы мы ею столь глупо рисковали
Истинный мусульманин всегда предпочтёт руку Аллаха, чем рука удачи.
женщина может сделать сумасброда лучше или хуже, а вот игра и вино его только портят.
В Древней Греции спартанцы бросали в пропасть детей, у которых имелся какой-то изъян. Многие животные тоже убивают таких детёнышей. Только наш вид находит удовольствие в том, чтобы оставить их в живых — чтобы затем постепенно сжить со света
"Ненависть в сердце - то же самое, что клопы в постели, тебе никогда не удается спокойно заснуть"
— Эта страна увязает в трясине, Джимми! Ее душат политики и спекулянты, которые доводят до ручки честных трудящихся. И нам остается одно из двух: либо устроить революцию, в которой прольются реки крови, либо свалить из страны.
"Вы ничтожны, но каждый из вас может один раз в жизни совершить поистине великий поступок"
Все охвачены ненавистью и злобой, а мой отец меня учил: ненависть в сердце - то же самое, что клопы в постели, тебе никогда не удаётся спокойно заснуть.
Ведь законы - словно облака: их все воспринимают по-своему. Если ты долго будешь уверять всех, что пойдёт дождь, в конце концов тебе поверят.
Никто не может прочесть того, что творится в душах людей. И тот, кто попытается это сделать, рискует ошибиться.
Главное, чему ты должен научиться, - это подчиняться, потому что тот, кто не научится подчиняться, никогда не научится командовать.
Честь нельзя оценить. Она либо есть, либо нет; либо мы готовы отдать за неё всё, либо лишаемся её.
"И чем больше мы стремимся узнать о том, что находится далеко от нас, тем меньше знаем о том, что происходит у нас под носом"
"В конечном итоге, и трус, и отважный воин одинаковы, когда мертвы"
"Никто не знает, на что способен, пока не встретится со смертью"
"В конце концов, всегда легче разломать что-либо, чем построить..."
Абдуль эль-Кебир вспомнил слова «Великого Старца», словно это было вчера. Сидя за огромным столом, с перепачканными мелом ладонями и рукавами темного пиджака, тот старался внушить им мысль о том, что прочие этнические группы страны, которая однажды станет свободной, не должны восприниматься ими как низшие, поскольку они, видите ли, меньше общались с французами.
«Одной из главных проблем нашего континента, – неоднократно заявлял он, – является то неоспоримое обстоятельство, что большинство африканских народов сами по себе расисты еще в большей степени, чем колонизаторы. Соседние, почти братские племена ненавидят и презирают друг друга, и сейчас, когда мы стоим на пороге независимости, выясняется, что у негра нет худшего врага, чем негр, говорящий на другом диалекте. Не будем повторять ту же ошибку. Вам, кому в один прекрасный день предстоит управлять этой страной, следует всегда помнить о том, что бедуины, туареги или кабилы, живущие в горах, не ниже по развитию, они просто другие…»
Американцы превратились в великих защитников прав человека как раз в тот момент, когда покончили с правами своих индейцев.
Он спросил себя, что же это за человек: признается в том, что умертвил четырнадцать человеческих душ, пока те спали, а голос у него даже не дрогнул: ни извинения, ни малейшего намека на раскаяние.
Это был, несомненно, туарег. В университете ему объясняли, что данная раса не имеет ничего общего с остальными расами мира, а ее нормы поведения или обычаи – ни единой точки соприкосновения с нормами или обычаями прочих смертных.
Это гордый, непокорный и неуступчивый народ, живущий по собственным законам. Однако никто ему тогда не объяснил, что эти законы допускают возможность хладнокровного убийства спящих.
«Мораль есть вопрос обычаев, и нам никогда не следует судить действия тех, кто в силу своих древних обычаев имеет другое видение и представление о жизни, не исходя из наших представлений…»
Видите, ненависть и раздоры не приводят ни к чему иному, только к страху, безумию и смерти.
Глупо разрушать, еще ничего не построив.
***
Мораль есть вопрос обычаев.
***
Я хотел создать правительство порядочных людей, не осознавая, что ни одна страна не располагает достаточным количеством порядочных людей для того, чтобы сформировать правительство.
***
Нет другого Бога, кроме того, существование которого отвечает нашему желанию.
***
Когда вы, воины, бросаетесь в бой, вам вечно недосуг поразмыслить о том, какое зло вы можете причинить нам, женщинам, которые остаются сзади, получая удары и при этом не разделяя с вами славы...
***
Могут меняться столетия и даже пейзажи, но люди-то остаются прежними и, в итоге, становятся единственными героями одной и той же, тысячу раз повторенной трагедии, как бы ни менялось время или пространство.
Надо оставить все чувства за пределами. Надо оставить снаружи даже мысли и уподобиться камню, стараясь не делать ни одного движения, на которое расходуется вода. Даже ночью надо двигаться так же медленно, как хамелеон, и тогда, если тебе удастся стать невосприимчивым к жаре и жажде, а главное, если удастся преодолеть панику и сохранить спокойствие, у тебя есть какая- то возможность выжить.
Только трус дает отпор тому, кто, насколько ему известно, слабее его, потому что такая победа не прибавит ему благородства. И только глупец дерется с равным, потому что в этом случае исход сражения решает лишь чистая случайность. Имохаг, настоящий воин моей расы, всегда должен противостоять тому, кто сильнее его, ибо, если ему улыбнется победа, его усилие окупится тысячу раз, и он сможет продолжить свой путь, гордясь самим собой.
В Сахаре у каждого человека есть время, покой и обстановка, необходимые для того, чтобы найти самого себя, смотреть вдаль или внутрь себя, изучать окружающую природу и размышлять обо всем, что узнаешь из священных книг. А там, в городах, селениях и даже в крошечных берберских деревушках, нет ни покоя, ни времени, ни пространства. Там можно ошалеть от шума и чужих проблем, голосов и ссор посторонних людей. Создается впечатление, будто то, что происходит с другими, гораздо важнее того, что может происходить с тобой.
«Туареги колют звезды своими копьями, чтобы ими освещать свои дороги…» Это крылатая фраза пустыни, всего-навсего фраза, однако тот, кто ее сочинил, хорошо знал эти ночи и эти звезды, знал, что значит часами созерцать их вблизи. Три вещи завораживали его с детства: костер, море, разбивающееся о скалистые утесы, и звезды на безоблачном небе. Глядя на огонь, он отвлекался от своих мыслей; глядя на море, погружался в воспоминания о детстве; а созерцая ночь, чувствовал себя в согласии с самим собой, с прошлым, настоящим и отчасти даже в согласии со своим собственным будущим.