вместо того, чтобы говорить: «Какие ужасы я творил с людьми», убийцы могли сказать: «Какие ужасы мне пришлось наблюдать при исполнении моих обязанностей, до чего же тяжкое бремя лежало у меня на плечах!»
алчность свойственна не какой-то отдельной нации, а всему человечеству
Никакая сила на земле не может удержать народ любого цвета кожи в омерзении и бедности
как обычно бывает после нескольких лет тяжких трудов над сложным произведением, у автора наступает спад – серый, унылый спад, депрессия, кризис воли: не знаешь, что делать дальше. Многие писатели испытывают такое чувство по завершении важной для них работы – это как бы своего рода смерть
Ведь разве Аушвиц не встал неодолимой преградой на пути всеобъемлющей любви, словно некая раковая опухоль в крови человечества? Разве он не изменил самую природу любви, сделав абсурдной мысль о том, что можно любить муравья, или саламандру, или змею, или микроб бешенства - или даже вещи святые, прекрасные - в мире, который допустил существование черной громады Аушвица?
Вопрос:" Скажи мне,где в Аушвице был бог?"И ответ:" А где был человек?"
«А мне ненавистна сама мысль, что страдания – бесценны. В этой войне все страдают: и евреи, и поляки, и русские, и чехи, и югославы, и цыгане – все. И все – жертвы. Разница только в том, что евреи – это еще и жертвы жертв. Но бесценных страданий не существует, и все умирают дерьмовой смертью.
"В общем, я почувствовал в себе эту пустоту. Так бывает во сне: находишь что-то ценное, и всё кажется совсем реальным - вот нашёл что-то или кого-то, то есть, я хочу сказать, невероятно ценное, - а потом проснёшься и понимаешь, что ценный для тебя человек исчез. Навсегда! Я столько раз в моей жизни просыпалась с чувством потери"!
Мне было двадцать два года, и, стремясь выбиться в писатели, я обнаружил, что творческий жар, который в восемнадцать лет поистине сжигал меня чудесным неугасимым пламенем, превратился в тусклый контрольный огонек, чисто символически светившийся в моей груди или там, где некогда гнездились мои самые неутолимые чаяния.
Впервые <...> я почувствовал муки одиночества, которого не искал. Подобно преступнику, неожиданно оказавшемуся в камере-одиночке, я обнаружил, что живу за счет нерастраченного жира внутренних ресурсов, о существовании которых даже не подозревал.
***
По счастью, я был в том возрасте, когда чтение еще не приелось и, за исключением счастливого брака, является наилучшей возможностью бежать от одиночества.
Позади меня благим матом заорал младенец, и я подумал, что, если в публичном месте оказывается плачущий младенец, рок непременно должен поместить его рядом со мной.
...Правда,вот что странно:люди здесь,в Америке,несмотря на множество опубликованных фактов и фотографий,несмотря на кинохронику,по-прежнему,похоже,не знают,что творилось,а если и знают,то поверхностно.Бухенвальд,Бельзен,Дахау,Аушвиц-для них просто какие-то дурацкие названия.
Я был еще слишком молод, чтобы чего-то действительно бояться, и, однако, уже не настолько молод, чтобы не поддаться опасениям.
По счастью, я был в том возрасте, когда чтение еще не приелось и, следовательно, за исключением счастливого брака, является наилучшей возможностью бежать от одиночества. Иначе мне бы не пережить эти вечера. Но я был безудержный книгочей и, кроме того, по-чужеземному эклектичный, с такой страстью к писаному слову – почти любому писаному слову, – что оно действовало на меня поистине возбуждающе, почти как если бы я был эротоман.
Что побуждает человека терзать себя, взрезая мозг тупыми ножницами неприятных воспоминаний?
Евреи-они очень часто ездят к своим мамам.Это у них в крови.
Как писателя меня всегда привлекали мрачные темы: самоубийство, изнасилование, убийство, армейская жизнь, брак, рабство.
...и я впервые в жизни почувствовал, до какой степени я пуст. Да, правда, я проделал большой путь для молодого человека, но мой внутренний мир по-прежнему был привязан к земле – я не знал любви и не столкнулся со смертью. В ту пору я и понятия не имел, как скоро встречусь с ними обеими, плодами человеческих страстей и человеческой плоти, от которых я отгородился, закупорившись в самодовольстве, в затхлой атмосфере самоограничения.
Вопрос: «Скажи мне, где в Аушвице был бог?» И ответ: «А где был человек?»
"Чувство вины. Омерзительное чувство вины. Чувство вины, разъедающее, как соляная кислота. Токсин вины может сидеть в человеке всю жизнь, подобно микробам тифа".
"В вихре мрачных чувств, охватывающих человека после кражи: горя, отчаяния, ярости, ненависти ко всему роду человеческому, - самым отравляющим душу является то, которое обычно приходит последним: подозрение".
"Есть такие друзья юности, общение с которыми доставляет подлинную радость, ты любишь их, ты им предан, а вот в более поздней дружбе, какой бы искренней она ни была, эти качества почему-то отсутствуют".
Я почти ничего ещё не знал тогда о Софи и потому не мог до конца понять того, что она через какое-то время сказала, а сказала она, что, слушая этот концерт,* всегда представляет себе детей, играющих в сумерках, издали перекликающихся тоненькими голосками, в то время как ночь тихо опускается на зелёную безмятежную лужайку.* Моцарт - #27 концерт для ф-но, си-бемоль-мажор.
"Сидя в майских сумерках в Клубе и резиденции университетов и наблюдая за невиданно огромным тараканом, который полз по моему тому Полного собрания поэзии и прозы Джона Донна, я вдруг увидел лик одиночества и решил, что это самый безжалостный и самый отвратительный лик."
...ученый,занятый только наукой,не умеющий наслаждаться и обогащаться искусством,-это урод.Неполноценный человек.