Мы играли, чтобы они могли танцевать, потому что, когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом. И мы играли регтайм, потому что под эту музыку танцует Бог, когда Его никто не видит.
Это из тех вещей, о которых лучше не думать, иначе сойдешь с ума. Когда падает картина. Когда ты просыпаешься однажды утром и понимаешь, что больше не любишь ее. Когда открываешь газету и читаешь, что началась война. Когда видишь поезд и думаешь: я должен уехать отсюда. Когда смотришься в зеркало и понимаешь, что состарился.
«Что это было?» «Не знаю». У него загорелись глаза. «Когда не знаешь что – тогда это джаз
Может, он никогда и не видел мира. Но мир проходил перед ним на этом корабле двадцать семь лет подряд: и на этом корабле он двадцать семь лет подряд изучал его. И постигал его суть.
ему был чужд дух соревнования, ему было по барабану, кто победит: его интересовало все остальное. Все остальное.
Мы играли, чтобы они могли танцевать, потому что, когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом.
Не думай, что я несчастлив: я никогда больше не буду несчастлив
Ты жив по-настоящему до тех пор, пока у тебя есть в запасе хорошая история и кто-то, кому можно ее рассказать»; «В человеческих глазах заметно то, что они еще увидят, а не то, что они уже видели»; «Это лицо – постаревшее, но постаревшее красиво, без следов усталости»; «Когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом»; «Мы играли регтайм, потому что под эту музыку танцует Бог, когда Его никто не видит».
Тот, кто первым видит Америку. На каждом корабле есть один такой человек. И не надо думать, что эти вещи происходят случайно, нет… и зрение здесь ни при чем, – это судьба, вот что. У таких людей этот миг был написан на роду. И когда они были еще детьми, можно было посмотреть им в глаза, и, приглядевшись, ее уже можно было там увидеть – Америку, – уже готовую проскользнуть по нервам и венам прямо в мозг, я это знаю, а оттуда – на язык и сорваться с него в виде крика (громко): АМЕРИКА, – и она уже там была, в этих детских глазах, Америка.
Поверьте, вы нигде не увидите подобного корабля: может, если несколько лет поискать, вы и найдете капитана-клаустрофоба, слепого рулевого, заикающегося радиста, врача с непроизносимым именем – всех на одном корабле, где нет кухни. Может быть. Но чего с вами никогда не случится, это уж точно, – вы никогда не будете сидеть так: под задницей – десять сантиметров стула, а под ним – сотни метров воды, прямо посреди Океана, а перед глазами – чудо, а в душе – удивление, в ногах – ритм и в сердце звучит уникальный, неподражаемый, бесконечный ОРКЕСТР АТЛАНТИК ДЖА-А-А-АЗ!
— Должен сообщить вам, сударь, одно весьма важное известие. Мы все отвратительны. Мы все на редкость отвратительны.
Дама была уже не первой молодости, но это ей шло, как часто бывает с женщинами, которые никогда не сомневались в своей красоте
Да, я этим довольна, мне нравится быть злой, это меня оберегает от мира, я поэтому ничего не боюсь. Что дурного в злобе?
Эта ночь никогда не кончается. Будто началась три года назад.
Выгляните на улицу: заря встаёт.
Ну и что?
Время идти домой, ложиться спать.
При чём тут время, я уже не девочка.
Это не вопрос времени, а вопрос света.
Что за чушь вы несёте?
При таком свете правильно будет вернуться домой, он как раз для этого и создан.
Свет?
Нет лучшего света, чтобы очистить себя. Идёмте.
Я поняла, что никто не меняется по-настоящему, измениться нельзя; каким ты был в детстве, таким и будешь всю жизнь, и не для того, чтобы перемениться начинают всё сначала
Молодым нужно быть очень осторожными, потому что тот свет, в котором живешь, когда молодой, будет тем светом, в котором будешь жить всегда, по причине, которой он так и не понял. Но знает, что это так. Например, в молодости многие страдают меланхолией, и происходит так, что они навсегда меланхоликами остаются.
Или они выросли в полумгле, и эта полумгла их потом преследует целую жизнь. Так что нужно быть осторожнее со злобой: в молодости она кажется роскошью, которую ты можешь себе позволить, но это не так, а правда в том, что свет злобы - холодный свет, уничтожающий яркость красок, причем уничтожающий навсегда.
Не для того, чтобы перемениться, начинают все с начала... Начинают с начала, чтобы поменять стол... Мы всегда думаем, будто ошиблись игрой: чего только не добились бы мы, с нашими-то картами, если бы сели за другой игорный стол.
Не надо устраивать сцен в коридоре, прошу вас. Хорошо, давайте устроим сцену в лифте.
Хорошо; так вот что ты должен понять, Малколм: если человеку нужно выплакаться, он должен это сделать, бесполезно сдерживаться и создавать себе лишние проблемы.
Она поняла с абсолютной непреложностью, что жить без него отныне и навсегда станет ее основным занятием и что с этой минуты все вещи каждый раз будут отбрасывать тень, специально для нее, лишнюю тень, даже в темноте, особенно в темноте...молодым нужно быть очень осторожными, потому что тот свет, в котором живешь, когда молодой, будет тем светом, в котором будешь жить всегда, по причине, которой он так и не понял.Никто не сказал, что, если любишь кого-то по-настоящему, сильно-сильно, лучшим, что можно сделать вместе, окажется жить.
"-Видите ли, все здесь склоняются к мнению, что несчастье-напрасная трата времени, а стало быть, роскошь, которой ещё определённое количество лет никто не сможет себе позволить."
Не прощаясь, уходим в безымянность сна, и каждый как может противостоит ей.
Говорят, что на протяжении ста трех лет все в нашем семействе умирали ночью.
Этим объясняется все.
Это очень поучительно: обнаружить, что предметы не несут в себе ничего из того смысла, который мы им придаем. Достаточно косвенного обстоятельства, малейшего смещения траектории, и в единый миг они становятся кусочком совсем другой истории.
Никто не тасует карты лучше шулера.