— Лежите спокойно, — сказал он холодно, — ничего такого не происходит. Или вы квасных литераторов начитались?
Он перешагнул через Варварины ноги, улегся на разогретую деревянную поверхность и отвернул нос к стене. Сразу стало горячо и сонно. Кровь неторопливо разгонялась в голове.
— Каких… квасных литераторов? — запнувшись, спросила она снизу.
— Черт их знает. Их много. Один рассказ помню хорошо. Про то, как баня загорелась, все выскочили — голые, разумеется, — а одна предпочла сгореть. Суть в том, что дура, которая сгорела, и есть настоящая женщина, потому что она стыдлива. Остальные шлюхи.
— Что за ерунду вы говорите, Иван Александрович! — пробормотала Варвара и незаметно подтянула простыню еще повыше.
— Кларитин, — сказал он и потряс у нее перед носом блескучей оберткой, — от аллергии.
— Я не работаю в питомнике, — заявила Варвара, — у меня даже кошки дома нет. Правда, у соседей три собаки. Кавказцы. Они все время об меня трутся.
— Трутся? — переспросил сосед. — Об вас?
Он выдавил на ладонь таблеточку, запил принесенной водой и снова посмотрел на Варвару.
— Послушайте, — спросил он, вдруг удивившись, — это вас мой водитель чуть жизни не лишил?
— Меня, — призналась Варвара.
— Ну и как ваше здоровье?
— Спасибо, хорошо, — поблагодарила она, — а ваше?
— Вы что, осатанели в своей Пенсильвании?! Я вам ясно сказала — лежать!
— Прошу прощения, — выговорил галантный Димка, губы плохо его слушались, — но ничего такого вы мне не говорили.
Таня посмотрела на Варвару, а Варвара — на Таню.
— Так. Принеси мне мою сумку. Поставь воду. Мне надо вскипятить шприц. У тебя есть стерильные бинты?
— Не знаю.
— Дура, — обозлилась Таня, — я тебе в прошлый раз привозила. Пусти, я найду.
— Васю родители увезли в дом отдыха под Солнечногорск. На четыре дня. Я теперь свободна и независима, как бывшая братская Украина. Я привезла сырокопченой колбаски и тортик.
— Какой еще тортик!..
— Маленький, — заискивающе проблеяла Татьяна, — ничего с нами не будет от маленького тортика! А? Ничего не будет?
А Тимофей, откинув голову на спинку дивана, старался загнать обратно глупые ненужные слезы.
С чего это, черт возьми?
Уже давно пора привыкнуть, что у него Мишка и Машка, и он для них “любимай папочка”.
Самые лучшие на свете Мишка и Машка. И Катерина.
– Тимыч, – сказала она нежно, и ее губы скользнули по его уху. – Не плачь!
Она должна быть рядом с ним. Она охраняла его и отгоняла его кошмары. Она даже призналась однажды, что любит его, но Тимофей за всю жизнь так толком и не понял, что это такое, поэтому особого значения ее признанию не придал.
Пусть любит. Если это означает, что он может захватить ее и держать, как работорговец захватывает в личную собственность раба, если это означает, что она будет с ним, он согласен.
Так и быть. Пусть любит.
- Он сильный, решительный, умный, талантливый, стойкий. Он добрый, хотя сам об этом не знает.
– А ты знаешь?
– А я знаю, – упрямо подтвердила Катерина. – Он делает о-очень большие дела. Он работу дает тысячам людей…
– Ну, понесла! При чем тут это?
– Да ни при чем! – с досадой выкрикнула Катерина. – При том, что его есть за что любить. Ты, между прочим, думаешь, как он. Он тоже уверен, что его любить нельзя. Можно любить только его деньги и влияние.
– А ты ему, конечно, уже сообщила о своих пылких чувствах?
– Конечно, – подтвердила Катерина и улыбнулась. – Давно уже. Он жутко перепугался.
Но Катерину было уже не остановить.
– Я никуда не могу ехать, Тимофей Ильич, – заявила она с яростной любезностью. – У меня очень много работы. Кроме того, начальство устраивает мне разгон, я не могу отлучаться.
– Я подожду, – сказал Тимофей и сел на стул, который жалобно скрипнул под его весом. Он очень устал за последние две недели, и неожиданное представление очень его развлекало.
– Не ждите меня, – обратилась Катерина к Тимофею Ильичу, – я освобожусь не скоро.
– Я тиран и привык, чтобы мои прихоти выполнялись, – пояснил Тимофей Ильич после паузы. – Я жду еще пять минут, и мы уезжаем.
В каком-то американском романе она прочитала однажды, что в то время, когда мужчина еще мучительно раздумывает, какой бы предлог ему изобрести для знакомства, женщина при первом взгляде на него уже твердо знает все про их будущую совместную жизнь, включая имена, которыми они назовут детей и внуков. Это было забавно и потому запомнилось Катерине.
Впервые взглянув на Тимофея Кольцова, она уже знала, что, захоти он, и она отдаст ему все, что имеет, включая свою бессмертную душу. И он сможет сделать с ней что угодно, как только это поймет.
– Садитесь, я подвезу вас, – монотонно и равнодушно, как будто выполняя скучную обязанность, велел он.
Она поставила его в неловкое положение, вдруг поняла Катерина с опозданием. Не предложить помощь он не может, раз уж он вообще с ней заговорил. Отправить охрану везти ее он тоже не может – охрана должна сопровождать его. Но это немыслимо, чтобы он вез ее!
Люди его положения не подвозят из аэропорта девиц, оказавшихся без машины. Ей попадет от Приходченко, от Абдрашидзе, да это просто невозможно, черт возьми!
Нужно быстро и решительно отказаться, приказала себе Катерина.
– Спасибо, Тимофей Ильич, – пробормотала она застывшими от неловкости губами. – Я доберусь на такси. Спасибо.
Ей было плохо видно его лицо – ночь, снег, в очках отражались блики света от фонаря. Но ей вдруг показалось, что она разглядела усмешку.
– Я не понял, – сказал он после секундной паузы, – вы намерены со мной спорить?
– Вы так здорово играете, – с искренним восхищением выразил Леша мнение Тимофеевой охраны, пользуясь тем, что шеф молчит. – Просто замечательно.
– Спасибо, – улыбнулась Катерина. Восхищение мужиков ей польстило. – Я давно не тренировалась, с полгода, наверное. У меня родители хорошо играют.
Конечно, подумал Тимофей со скрежетом раздражения. Родители. Профессорская дочка, еще бы!
– А вы не играете, Тимофей Ильич?
Вот пристала! Что тебе нужно? Вспомни, кто перед тобой!
Он тяжело поднялся со скамейки и, ни на кого не глядя, пошел к выходу. У двери он оглянулся и с мрачным удовлетворением увидел ее смущенное лицо. Стиснув в кулаках концы махрового полотенца, она растерянно смотрела ему вслед.
– Нет, я не играю, Катерина Дмитриевна, – сказал он, не повышая голоса, но все слышали, потому что в павильоне сразу стало очень тихо, лишь бахало под обрывом море. – Я не умею. – И вышел, радуясь, как строптивый подросток, что последнее слово все же осталось за ним.
Теперь нужно было разобраться с Катериной Солнцевой.
Тимофея эта девица от души раздражала. В этом тоже было нечто новое – обычно люди оставляли его равнодушным. Раздражаться на них было делом глупым и непродуктивным. Тимофей не мог позволить себе никчемные эмоции. А Катерина представляла одни сплошные эмоции. В ней всего было немного “слишком” – слишком высокий рост, слишком веселые глаза и слишком белые зубы.
Вчера он слышал, как она хохотала с его охраной, громко и весело. Охрана уже души в ней не чаяла, хотя началось все с того, что она дураком выставила бедного Димку, у которого, как и у Тимофея, отсутствовало чувство юмора. Почему-то мужики все ей очень быстро простили. Почему?
– Я очень люблю все народное и абсолютно конкретное, – произнес Кольцов, и Катерина с изумлением поняла, что он шутит!
Тимофей читал план мероприятий, смутно догадываясь, что сочинила его та девица, что напала в приемной на бедного Диму. Это на нее похоже. Ничего не боится, в криминале никак не разбирается, но на рожон лезет. Наверное, папа с мамой лупили редко.
– Господа, я прошу прощения. У вас нет с собой съемочной аппаратуры или оружия?
– Нет, – сказал за всех удивленный Приходченко.
– У меня есть газовый баллончик, – подумав, сообщила Катерина голосом первой ученицы, – он у меня всегда с собой, когда я еду на дачу. Газовый баллончик вам подойдет?
– Вы не могли бы… гм… – откашлялся молодой человек, – отдать баллончик мне?
– Конечно, – с готовностью согласилась Катерина и полезла в портфель. – А для чего вам мой баллончик? Вы отправляетесь на задание? – спросила она, не переставая рыться в портфеле.
– Я… гм… отвечаю за безопасность в офисе, – пробормотал молодой человек
– А вдруг вы не сумеете меня защитить, если я отдам вам баллончик? – Для меня очень важна безопасность, – продолжала разъяснения Катерина. – Я за всеобщую безопасность! На улицах, на дорогах, в домах и в…
Очень низкий, какой-то воландовский голос перебил ее:
– Я обеспечу вам любой уровень безопасности, если пожелаете.
Она любила обоих начальников за неиссякаемый боевой задор, бульдожью хватку, профессионализм и даже некоторое присутствие порядочности. По крайней мере, с ней они оба всегда были очень милы.
– Как ты смотришь на то, чтобы поехать отсюда на работу на метро? – предложил он. – Ну, в крайнем случае, если ты очень попросишь, я могу тебя отвезти.
– Но у меня… нет одежды, – ляпнула она первое, что пришло ей в голову.
– Наденешь мою. – Почему-то его очень разозлило то, что ей даже в голову не пришло, что она может остаться ночевать у него. – Джинсы веревкой подвяжем, свитеры до колен сейчас как раз в моде, если я не ошибаюсь. Куртку я тебе дам. Будешь вся такая стильная до невозможности…
– Чего тебе, чаю или кофе? – спросил он от плиты.
– Кофе, – пробормотала она с набитым ртом. – Спасибо, Андрей. Мне так неудобно, что я…
– Если ты не перестанешь непрерывно мерсикать, я тебя выгоню под дождь, – пригрозил он.
Я ответила на твой вопрос, Андрей?
– Да, – сказал он. – Спасибо.
– Ты собрался жениться на Клаве? – спросила мать осторожно.
Ему так полегчало после того, что она сказала, что он даже развеселился.
– Пока нет! – Он засмеялся. – А что? Мне стоит подумать?
– Подумать всегда стоит, – ответила мать. – Ты постарайся ее не обижать, Андрюша. Может, милиционер ты хороший, но…
– Знаю, знаю, – перебил он, – я не умею жить в социуме.
– Хорошо, – дослушав, сказал он. – Теперь давай про сумку. Точно так же подробно. Как шла, как упала, как соседка тебе в дверь позвонила….
– Подожди, – перебила Клавдия глупым голосом. – Откуда ты знаешь, что я упала?
– Димка сказал, – ответил он быстро. – Димка сказал, что ты как-то странно держала руку, как будто она была сломана и до конца не зажила. Я понял, что ты на нее упала. Разве нет?
– Да! – радостно сообщила Клавдия. – Я на нее упала в подъезде, а сначала меня за нее дернули…
– За руку? – спросил он недоверчиво.
– За сумку! – все так же радостно сообщила Клавдия. – Она была у меня привязана к руке!
– Зачем?! – поразился он.
– Чтобы не украли! – гордо сказала она, и он захохотал как полоумный.
– Не у всех бывшие жены по Парижам разъезжают, – сказала Таня, нисколько не заботясь о высоких чувствах Клавдии, и добавила доверительно: – Жанка, его бывшая, из Парижа привезла шампанское. Я, конечно, уже не помню, что это было за шампанское, “Дом Периньон”, что ли, но это было что-то потрясающее. Сначала картонная коробка, а в ней гофрированная бумажка. В бумажке – деревянный ящичек. В ящичке стружки, в стружках – бутылка, завернутая в тряпочку.
– Ну и как? – затаив дыхание, спросила Клавдия, совершенно завороженная видением бутылки в деревянном ящичке, завернутой в тряпку.
– Никак, – сказал Андрей. – Мы не поняли ничего. Очень сухое, крепкое, я бы даже сказал, острое вино. В горле сразу встает комом, особенно замороженное.
– Его невозможно пить, как мы привыкли, – пояснила Таня и с удовольствием хлебнула из стакана. – Его нужно цедить по капле. Один бокал весь вечер.
– И при этом рассуждать о букете и послевкусии, – добавил Андрей.
– Андрюш, а что это такое было? – спросила Таня с любопытством. Потом наклонилась и поцеловала брата, лежащего животом на полу, в макушку. Он что-то выуживал из-под шкафа. – Ну там, на лестнице?
Андрей вытащил пыльную тапку.
– Смотри-ка, правая! – удивился он и поднялся, отряхивая джинсы. – Что? – спросил он. – А… Это Тамара Васильевна, соседка. Ильины два года назад ее выписали. Из Канска. Она там на поселении с одна тыща девятьсот тридцать девятого года жила. В Москве никому, кроме меня, не доверяет. Целый день караулит под дверью, боится, что придут забирать. У нее на этот случай даже мешочек приготовлен, со всем необходимым для этапирования. В уголке лежит, в коридоре.
– Кому сказано, убирайтесь!! – закричал голос из-за соседней двери. – Я звоню в милицию!
– Звони!! – согласилась Таня громко. – Мы все равно не уйдем!
– Танька, чего ты разошлась? – дергая Таню за рукав, спросила Клавдия. – Сейчас и вправду милицию вызовут, и нас заберут.
– Ничего, – сказала Таня мстительно, – Андрюха нас из застенка вызволит в случае чего. Сам виноват. Нечего шляться неизвестно где.
– Сейчас приедут, – ехидно сообщил голос из-за соседней двери. – И если вы не успеете смотаться, будут вам неприятности! Попомните мои слова, будут!
– Это у вас будут, – неожиданно вступила в дискуссию Клавдия. – За ложный вызов знаете какой штраф положен?
– Клавка, может, у тебя в доме клад? – развеселившись, сказала вдруг Таня. – Сундук с сокровищами под полом. Или в стене.
– В “хрущевской” квартире пол и потолок совмещенные, – напомнила Клавдия. – Под моим полом не может быть никаких сундуков, там только соседи помещаются.
– Замуж не вышла? – спросил он сзади, и ей послышалась в его голосе насмешка.
Это ее задело.
За десять лет она ни разу не дала ему повод догадываться о том, как сильно она влюблена в него. Ни разу она не сделала ничего такого, что заставило бы его хотя бы вспомнить на пять минут о ее существовании.
И все-таки он не должен был задавать вопросы, от которых ей хочется реветь и топать ногами.
– Не вышла, – ответила она с удивившей его злобой в голосе. – Все тебя дожидаюсь!
Ему и в голову не приходило, что его вопрос может задеть ее. Эх, никак он не приспособится к жизни в социуме!
– Меня?! – переспросил он, понимая, что нужно как-то ее отвлечь. – Так это просто шикарно, Клава. Я как раз в данный момент временно не женат.
– Ты дурак какой-то, Андрей! – выпалила она и стремительно ушла в дом.
Он посмотрел ей вслед.
Что-то она сегодня не в настроении. Лучше к ней не приставать, а то укусит.