Дремавшая Джернисавьен поднимает голову, смотрит на них бесстрастными глазами и не выражает ни малейшего желания пойти с ними. Они оставляют её, сказав, чтобы охраняла дом. Трехцветная кошка моргает, будто удивляясь их глупости.
Вся эта благочестивая болтовня — просто горшок с дерьмом. Все эти небеса, хоры ангелов... горшок с дерьмом. Мы умираем и удобряем землю, как кот Лео на заднем дворе.
Люди делятся на две группы, — перебивает Бремен жену. — Тех, кто думает, что люди делятся на группы, и достаточно умных, которые понимают, что это не так.
— Мне не кажется, что я очень украшал ваш прошлый обед, — ответил Адамс. — Людей, которые постоянно пребывают в упадке духа, не следует приглашать на веселые светские собрания.
— Тогда девяноста трем процентам из нас пришлось бы сидеть по домам, — возразил Хэй.
— Тедди горячо раскаивается в своих словах и вообще в том, что за нашим прошлым обедом вел себя грубо, — ответил Хэй.
Теперь рассмеялся Адамс:
— Не припомню случая, чтобы Теодор Рузвельт высказывал сожаления в том, что кого-то обидел, зарезал или застрелил.
[..] — Ах да. Будет Сент-Годенс, но предупредил, что, возможно, уйдет до бренди и сигар — к какой-то жене сенатора, которую увековечивает в граните.
— Она позирует по ночам?
— Всякий раз, как сенатор в отъезде, — сказал Хэй.
— Вы упомянули, что Кловер Адамс нажила себе врагов отчасти тем, что допускала в салон далеко не всех, отчасти… если не ошибаюсь, вы назвали это ее «ехидным язычком», — сказал Холмс. — Не могли бы вы привести мне пример конкретных слов, изустных или письменных, которые оскорбили конкретных людей?
Джеймс в задумчивости промокнул губы салфеткой и неожиданно — случай настолько редкий, что может считаться уникальным, — решил поделиться историей, в которой мишенью шутки послужил он сам:
— Последний раз, когда я был в Соединенных Штатах, десять лет назад, я перед отъездом написал Кловер и объяснил, что избрал ее адресатом последнего письма из нашей общей страны, поскольку считаю ее, Кловер… как же я сформулировал?.. «поскольку считаю вас воплощением вашей родины» – да, кажется, так. Кловер ответила сразу, пошутив, что находит мои слова «весьма двусмысленным комплиментом» и добавила: «Значит, я вульгарна, скучна и со мной невозможно жить?»
– Помню, однажды ночью, – сказал Клеменс, выпуская изо рта сигарный дым, – она сетовала на свои боли, убежденная, что они обещают скорую смерть… Бедняжка почти так же мнительна, как и я… Так вот, я с удивлением обнаружил, что список ее жалоб почти целиком совпадает с перечнем симптомов, от которых я незадолго до того полностью избавился!
Подводы уже проехали, и экипаж двинулся дальше по мощеной дороге, плавно огибавшей пологий холм.
– Я сказал ей… – продолжал Клеменс, – я сказал ей: «Гарриет, мой врач только что вылечил меня от всех этих неприятностей!» – «Какие лекарства он вам прописал?» – спросила маленькая миссис Стоу. «Никаких лекарств! – отвечал я. – Врач просто велел мне сделать двухмесячный перерыв в моих вредных привычках: не пить сверх меры, не курить без остановки и не разражаться потоком божбы по поводу и без повода. Так что бросьте пить, браниться скверными словами и курить месяца на два, и станете как огурчик!»
Он сквозь дым вгляделся в попутчиков, убеждаясь, что они по-прежнему внимательно его слушают.
– «Мистер Клеменс! – воскликнула она. – За мной никогда не водилось ни одной из этих ужасных привычек!» – «Никогда?» – переспросил я, ибо, должен сознаться, господа, пришел в ужас. «Никогда», – повторила Гарриет Бичер-Стоу, плотнее кутаясь в шаль от ночной прохлады. «Что ж, моя дорогая, – с безграничной грустью произнес я, – коли так, для вас нет никакой надежды. Ваш воздушный шар падает, а у вас нет балласта, который можно выбросить из корзины. Вы всю жизнь пренебрегали своими пороками».
Я считаю способность прыгать из головы в голову, которой якобы наделен автор, нахальной и нереалистичной. Хуже того, это просто неизящно. Когда литература через сознательный вандализм и разрушение нашего некогда славного языка унизилась до того, что стала чисто развлекательной, авторы взяли манеру скакать от персонажа к персонажу лишь потому, что это в их власти.
– А что скажете вы, Джеймс? Готовы ли вы искать богатства, сочиняя всего лишь для актеров?
Джеймс улыбнулся:
– Многие мои друзья считают, что такого рода деньги – зло.
– Конечно они – зло! – воскликнул Клеменс, хлопая себя по колену. Все мальчишеское смущение испарилось, остался лишь мальчишеский пыл. – Деньги, какие в наши дни зарабатывает пьесами, скажем, ирландец Оскар Уайльд, двойное зло!
– Двойное зло? – переспросил Генри Джеймс.
– Да! Это не мои деньги и не ваши, а значит, мы с вами вдвойне на них злы!
Суть "Приключений Шерлока Холмса" была не в приключениях как таковых (они не казались особо увлекательными), но в дружбе между Холмсом и Ватсоном, в их совместных завтраках, в дождливых днях, когда они вместе сидели у потрескивающего камина, а миссис Хадсон приносила им еду на подносе и послания из внешнего мира. Холмс и Ватсон жили во вселенной мальчишеских приключений и, подобно Питеру Пэну (несмотря на довольно путаные упоминания Ватсона о своих женитьбах), не взрослели.
Америка не хочет взрослеть. Она — вечный младенец, огромный, пухлый и розовый, а теперь еще и владеющий смертоносным оружием, с которым не знает, как обращаться.
История - странный механизм, - заметил Холмс, попыхивая трубкой. - Ей нужна кровь мучеников - не важно, реальных или воображаемых, - как машине нужна смазка.
Я справляюсь с постоянной болью (а она действительно не проходит ни на минуту) благодаря силе характера. И еще с помощью опиума в форме лауданума.
Чтобы оплатить счета и начать выбираться из долговой ямы, в которую я столь быстро скатился с высот финансового благополучия (...), я сделал то, что в такой чрезвычайной ситуации сделал бы любой писатель: увеличил дневную порцию лауданума* и ежевечернюю дозу морфия, стал пить больше вина, чаще спать с Мартой и приступил к работе над следующим романом.* лауданум - спиртовая настойка опия
О разнице между болью и наслаждением. Боль мы помним в общих, пусть и ужасных, чертах, но по-настоящему не помним. А вот наслаждение мы помним во всех подробностях. Сами подумайте – разве не так? Когда человек отведал изысканнейшего вина, выкурил лучшую сигару, отобедал в превосходнейшем ресторане… даже прокатился в такой вот шикарной карете, как наша теперешняя… или же познакомился с поистине красивой женщиной, все менее яркие впечатления подобного рода, полученные ранее, сохраняются у него и дальше, годами, десятилетиями… до конца жизни! Боль мы никогда толком не помним. Наслаждение – во всех сибаритских подробностях – никогда не забываем.
... почему, ну почему все диккенсовские юные девы непременно должны быть сиротами?!
Но самую наглую ложь позволил себе жених, обозначивший род своих занятий словом "джентльмен".
Ни одному человеку не дано знать до поры до времени, какие в нем таятся бездны.
Оксфорд и Кембридж — старейшие английские питомники по разведению педантичных болванов...
Я держу кошку, знаете ли. — Он тихо рассмеялся. — Вернее, это она держит меня.
Пусть в сотнях и тысячах произведений романтической литературы утверждается обратное, поверьте мне на слово, дорогой читатель: ни одна женщина не может остаться привлекательной, когда она хнычет или злится.
Сегодня я решил поужинать сравнительно легко и заказал паштет двух сортов, суп, несколько сладких омаров, бутылку сухого шампанского, баранью ножку, фаршированную устрицами и рубленым луком, две порции спаржи, немного тушеной говядины, чуток крабьего мяса и яичницу.
– Мастема – это демон, приказавший Аврааму убить своего собственного сына, – объяснил он Курцу.
– А я полагал, это сделал бог, – сказал Курц.
Врачеватель Души печально покачал головой:
– Джозеф, такое не сделал бы ни один бог, достойный поклонения.
«Диаболос». По-древнегречески «тот, кто бросает что-то под ноги, мешая идти».