"Ожидание порой бывает нестерпимей, мучительней, чем сама боль."
Домой возвращаться никогда не поздно.
... доброта и жестокость порой убивают одинаково легко.
...Большой город дарует возможность стать невидимками тем, кто к этому стремится.
Покажите мне любую мать, и я докажу вам, что она — лгунья. Мы рассказываем своим детям не о том, каков окружающий мир, а о том, каким ему следовало бы быть. Говорим, что там нет ни чудовищ, ни призраков, что если поступать хорошо, то и люди будут делать тебе добро, что Матерь Божья всегда будет рядом и защитит тебя. И, разумеется, мы никогда не называем это ложью — ведь у нас самые лучшие намерения, мы хотим своим детям только добра, — но тем не менее это самая настоящая ложь.
Люди, не зная, что за ними наблюдают, обычно демонстрируют некие неожиданные свойства.
Душу не переменишь. Можно лгать самому себе, притворяться, надеяться - но все равно в итоге останешься в той стихии, где был рожден.
Красота — это всего лишь иллюзия, простенькие чары, даже почти что и не магия вовсе. Определенный наклон головы, определенная походка, соответствующая данному моменту одежда — и любая способна стать красавицей.
на самом деле я уже давно открыла для себя, что в плане соблазна цветные свечи сильно проигрывают в сравнении с оральным сексом.
Просто удивительно, каким обманщиком порой может оказаться ребенок.
Месть – это наркотик, к которому быстро привыкаешь; стоит один раз попробовать, и вряд ли забудешь его вкус.
Самое интересное в процессе совращения - это не финал, а охота на жертву.
Дети как ножи, — сказала как-то моя мать. — Они наносят глубокие раны, хотя вроде бы этого и не хотят
Нелегко это - быть дочерью ведьмы. Но быть матерью ведьмы еще труднее.
Я знаю, что вы сейчас подумали. Да только мне дела нет до ваших мыслей.
Париж - это вовсе и не город, а просто целая куча таких русских кукол, матрешек, которые вставляются одна в другую, - и у каждой свои привычки и предрассудки; у каждой своя церковь, или мечеть,или синагога; и все они заражены фанатизмом, сплетнями, все члены каких-то организаций, и среди них, как и повсюду, есть козлы отпущения, неудачники, любовники, вожаки и отверженные, подлежащие всеобщему осмеянию и презрению.
Говорят, самый большой страх в детстве — это страх быть брошенным родителями.
Люди редко видят то, что есть на самом деле, а не то, что им кажется.
Я бежала в Париж, мечтая родиться заново. Больна ты или здорова? Счастлива или горюешь? Богата или бедна? Этому городу все равно. У этого города есть и другие дела, поважнее. Не задавая вопросов, он проходит мимо тебя, он идет своим путем и даже плечами от удивления не пожмет.
мужчины по большей части просто не способны как следует разглядеть даже то, что у них под носом.
Быть матерью значит жить в вечном страхе - в страхе перед смертью, болезнью, утратой, несчастным случаем, опасаясь чужака или того Черного Человека, страшась даже тех повседневных мелочей, которые каким-то образом ухитряются сильнее всего уязвить нас, - раздраженного взгляда, сердито брошенного слова, нерассказанной на ночь сказки, забытого поцелуя, того ужасного момента, когда для дочери мать перестает быть центром мира и становится просто еще одним спутником, вращающимся вокруг некоего солнца, менее важного, чем ее собственное.
Ну вы же понимаете: некоторым людям ничем не поможешь.
Если знать решение, то все кажется очень просто.
Может быть, просто выжить - недостаточно. Может, нам надо научиться давать отпор.
В детстве молчание отца было для меня загадочно, почти божественно. Я читала его паузы, как жрец - внутренности. Положение кофейной чашки или салфетки говорило, что он мной доволен или, наоборот, недоволен; брошенная корка хлеба могла повлиять на события целого дня.