Печальные тропики

Полковник умер еще вчера

Теперь я понимаю, из чего выросла латино-американская литература – ее просто писали с натуры, и никакой фантастики. Я читала советскую сокращенную версию «Печальных тропиков», из которой антропология в большинстве своем исключена, поэтому наслаждалась южно-американским колоритом в чистом виде: безысходность, тоска и тлен. Километры бездорожья, голод, бедность, крушение всех надежд. Страны, населенные людьми-призраками. Вымирающее коренное население.

Я, кстати теперь знаю, кто такой «полковник» ( «Полковнику никто не пишет» Габриэль Гарсиа Маркес ). По словам Леви-Стросса, «это звание щедро раздавалось крупным помещикам», и не обязательно имело отношение к армии. Большинство этих полковников ко времени путешествия автора разорилось впрах и прозябало в ничтожестве (что Маркес и подтверждает). Или они возились с какими-то сомнительными проектами, почти не приносившими прибыли.

Экзотично в документальном свидетельстве Леви-Стросса все: люди и их занятия, природа, еда, способы передвижения.

Люди: потомки первопроходцев, миссионеров, искателей страны Эльдорадо; добытчики золота и алмазов, как правило авантюристы и полукриминальные элементы; каучуковые предприниматели, вылетевшие в трубу в связи с переносом резинового бизнеса в Азию; землевладельцы и прочие «эксплуататоры» (словечко автора); наемные рабочие, живущие в долг, который увеличивается год от года; сирийцы, итальянцы, корсиканцы, ливанцы, чернокожие; торговцы, ремесленники, работники телеграфной компании; и даже... бродячие нотариусы! Надо всем витает дух упадка. Прошли времена, когда испанцы и португальцы загружали корабли слитками золота, эпоха обогащения на сахарном тростнике и каучуке тоже закончилась, так как Азия с ее дешевой рабочей силой и освоенными территориями оказалась более благодатной почвой для бизнеса.

А где-то там в лесах, куда надо добираться недели и месяцы, живет коренное население – индейские племена, в большинстве своем не адаптировавшиеся к новой жизни и находящиеся на грани исчезновения. Затерянные в лесах, не знающие сытости.

Теперь про «добираться»:

Словно корабли прежних времен, бороздившие неизвестные океаны, грузовики пускались по дорогам, где и груз, и машины подвергались риску опрокинуться в ущелье или в реку.

Этим грузовикам приходилось везти горючее в оба конца, провизию на всю дорогу, снаряжение, инструмент на все случаи жизни, потому что, если что-то сломается, то тогда – только пешком.

Однажды я три дня занимался тем, что переносил перед грузовиком настил из бревен в два раза длиннее его самого, пока мы не миновали опасное место. Иногда встречался песок, и мы рыли под колесами ямы, заполняя их листьями. Даже когда мосты были целыми, приходилось полностью выгружать поклажу, облегчая машину, а переехав по шатким доскам, вновь нагружать ее. Если мост оказывался сожженным огнем бруссы, мы разбивали лагерь и восстанавливали его, а затем снова разбирали, так как доски могли понадобиться в другой раз. Наконец, встречались и большие реки, через них можно было переправиться только на пароме, который сооружался из трех пирог, соединенных брусьями. Под тяжестью грузовика, даже без поклажи, пироги погружались в воду по самый борт, противоположный же берег оказывался слишком крутым или вязким, и автомобиль не мог на него выбраться. Тогда приходилось исследовать берег на протяжения нескольких сот метров в поисках более удобного подхода или брода.

Был у автора и опыт путешествия на мулах. Леви-Стросс, укрощающий упрямого мула – это все равно что Дон Кихот на Росинанте. Аналогия тем более близкая, что и цели у автора были почти дон-кихотовские. Вероятность встретить кого-нибудь из цивилизации на тех дорогах, которые бороздил автор, была близка к нулю. Только индейцы, удавы, кабаны, ягуары...

Итак, фауна!

Оказывается, кабана или ягуара достаточно просто приманить.

Те, кому не хочется спать, устраиваются иногда до зари на берегу реки, зачастую они просто подкидывают дрова в огонь, но если заметят следы кабана, капибары или тапира, то толстой палкой ритмично бьют по земле: пум… пум… пум. Животные думают, что это падают плоды и прибегают на шум, причем в неизменном порядке: сначала кабан, потом ягуар.

С кабанами надо быть осторожнее, они часто нападают стаей и единственная возможность от них спастись – забраться на дерево.

А вот про удава:

Однажды мы ели, сидя на небольшом песчаном пляже, и вдруг услышали какое-то шуршание: это был семиметровой длины удав боа, которого разбудил наш разговор.

Если встретите удава, то имейте в виду: бить его нужно в голову, на раны на теле он не реагирует. А крокодилу нужно стрелять в глаз. А еще один мой знакомый с Кубы рассказывал, что убегать от крокодила на суше нужно зигзагами – у него маневренность плохая, теряет координацию. А вот в воде – не убежишь, это его стихия.

Дальше пираньи: их ловят на удочку и едят, но важно осторожно снимать их с крючка, а то можно остаться без пальца.

А еще насекомые: термиты, пчелы, сверчки.

Среди ночи нас будил гул, шедший откуда-то из-под земли: это были термиты, поднимавшиеся на штурм нашей одежды; копошащейся пленкой они покрывали снаружи прорезиненные накидки, которые служили нам одновременно плащами и подстилками.

В одной деревне особо прожорливые сверчки обгрызли у Леви-Стросса кожаный пояс. Они были гурманы: съели только верхнюю тонкую пленку, а белую толстую основу не тронули.

Еда

Так как все тащить с собой было невозможно, то ели, что поймают, как индейцы. Никогда бы не подумала, что ядовитых пауков-птицеедов можно есть. Но с голоду съешь и паштет из кузнечиков, и ящерицу.

Мы бываем счастливы, если нам удается подстрелить тощего попугая или поймать большую ящерицу тупинамбис, которую мы варим вместе с рисом; иногда печем прямо в панцире сухопутную черепаху или броненосца, имеющего темное жирное мясо.

Потому что, если ничего не поймаешь, будешь есть сушеное мясо из запасов, которое давно уже кишит червями – собственно, тоже мясо (броненосец «Потемкин» вспомнился, если кто понимает, о чем я). В своих путешествиях Леви-Стросс понял, почему так часто говорят про прожорливость дикарей: они по многу дней бывают голодными, а когда появляется еда, едят как в первый и последний раз в жизни.

Печаль

Но почему же все-таки тропики стали для Леви-Стросса печальными? Потому что повсюду он встречает распад и воспоминания о былой роскоши. Потому что люди борются с обстоятельствами на грани выживания. Потому что наемные работники на фазендах там же и тратят все, что они заработали. Они берут в долг продуктами, а в день зарплаты хозяева списывают им долги, а потом снова дают в долг, и это позволяет всему хозяйству обходиться без денег. И сами хозяева не особо богаты, и рискуют в один прекрасный день быть убитыми (такое случается).

Потому что добытчики алмазов, на которых ювелиры делают миллионы, прозябают в ничтожестве. Все они мечтают разбогатеть, но мало у кого есть шанс выбраться из замкнутого круга. Многие не в ладах с законом и даже с деньгами не могут покинуть свое криминальное алмазное государство в государстве, и этим пользуются торговцы-сирийцы, продающие в три дорога предметы роскоши, не нужные в этой глуши. Тем не менее, они продаются – ведь надо же куда-то тратить деньги. Леви-Стросс рассказывает, как он заглянул к одному из «старателей»:

Внутри хижина была жалкой и производила такое же угнетающее впечатление, как и вся местность, однако в одном из ее углов подруга старателя с грустью показала мне двенадцать новых костюмов «своего мужчины» и собственные шелковые платья, прогрызенные термитами.

Такая же ловушка – телеграфная линия, которая утратила свой смысл к моменту завершения, потому что бизнес, ради которого она строилась, лопнул.

Линию не решались закрыть, но ею уже никто не интересовался. Столбы могли упасть, провода заржаветь; что касается последних людей, остававшихся на постах, то у них не хватало ни средств, ни мужества, чтобы уехать, и они медленно вымирали, подтачиваемые болезнью, голодом и одиночеством.

Люди, обслуживающие эту линию, оказались как бы в заложниках, все товары сбывались им в долг по невероятно завышенным ценам, и они даже при желании не могли уехать, потому что не могли выбраться из долгов.

И тут же индейцы, голодные, умирающие от болезней и неустроенности. Они отказываются от своих традиций, но все равно не могут приспособиться к цивилизации. Жутковатый эпизод, когда вождь небольшой группы индейцев, бросает связанного орла, которого нес в подарок своему собрату-вождю, умирать на берегу и идет... в новую жизнь. «Он сдох, орел» – вот и все, что он может сказать после этого. Леви-Стросс подчеркивает значимость этого эпизода, потому что орлы-гарпии были важны для культуры индейцев, их выкармливали, с ними возились. Но культура исчезает, люди вымирают, и нечего жалеть об орле.

Жизнь в поселках серингейрос в верхней Амазонии немного разнообразнее, чем на плато, но не намного веселее: «было нечто символическое в том, что из небольшого склада, замеченного нами в низовьях Машаду, отправлялось на лодках вверх по реке лишь два вида товаров: клистирные кружки и могильные решетки».

Мне было любопытно читать этот отчет, потому что я, хотя и прижилась в Азии, время от времени обдумываю план побега в Южную Америку. Интересно же: новый континент, новые приключения! Но, честно говоря, «Печальные тропики» скорее могут отвратить от таких стремлений, чем подпитать их. Понятно, что за 80 лет после странствий Леви-Стросса многое изменилось, цивилизация пробралась глубже в Амазонские леса, изрядно из подъев. Но лучше ли это, кто знает. Да, индейцы вымерли, полковники умерли, не дождавшись почты, а орлы сдохли, и вряд ли уже так легко встретишь ягуара, но страны Латинской Америки остаются в числе неблагополучных и бедных стран, где одинокий путник может легко получить ножик в бок. Печаль и грусть.

Но всем читать, ибо бесценное свидетельство!

Прочитано в Клубе книгопутешественников в рамках МФМ-31 Клуба книгопутешественников Джунгли зовут!

Путешествие по Бразилии в поисках индейцев

Признаюсь, что у меня абсолютно варварское отношение к этнографии и естествознанию. Мне кажется дикостью, когда учёные-натуралисты надевают ошейники со спутниковыми антеннами на животных ради удовлетворения собственного любопытства и получения новых знаний. Мне противно, когда этнографы без стеснения «селятся» в первобытной деревне с целью создания документальных фильмов для широкой публики, а заодно сбора экспонатов для музейных или частных коллекций. Мне кажется, что даже если учёный придерживается позиции невмешательства, самим фактом наблюдения он влияет на естественный процесс. И как бы «объективно» ни вёл себя наблюдатель в данной ситуации, само его присутствие оказывает воздействие на субъектов наблюдения и их жизнь.

Позиция Клода Леви-Строса в отношении познания природы куда более правильная и цивилизованная; он, может быть, и не разделяет в полной мере уверенности Гильберта «Wir müssen wissen. Wir werden wissen», но надеется: «исследователь знает, что главное потеряно и что все его усилия сведутся к тому, чтобы ковырять землю, и тем не менее вдруг встретиться какое-то указание, сохранившееся как чудо, и забрезжит свет?» Нет-нет, как учёный-этнограф Леви-Строс очень деликатен и внимателен, он сочувствует, если можно так сказать, первобытным народам. В «Печальных тропиках» он, в частности, пишет: «в то время как белые объявляли индейцев животными, вторые предполагали в первых небожителей. При равном невежестве последнее было, безусловно, более достойным людей». И тропики, по его мнению, печальны, поскольку цивилизация белых нанесла непоправимый урон первобытным племенам: уже во время его первой поездки в Бразилию в начале 1930-ых от поселений индейцев почти ничего не осталось. Алкоголь, эпидемии и Общество по защите индейцев практически полностью уничтожили коренное население Бразилии. Оставшиеся могут выжить только двумя способами: или ассимиляция, или превращение в «музей» для учёных (а позже, по-видимому, в аттракцион для туристов).

«Печальные тропики» написаны в форме путевого дневника, и как сказал сам автор, его книга не претендует на звание научного труда. «Она написана в довольно сложный период моей жизни, когда я думал, что уже не сделаю большую научную карьеру, и в таком случае, по крайней мере, могу позволить себе свободу писать о том, что рождалось у меня в голове». Возможно, поэтому «Печальные тропики» читаются как приключенческий роман: остроумно описанное «очаровательное путешествия на пароходе» из Корумбы в Куябу, яркие и познавательные рассказы об устройстве и быте индейских поселений, лирическое описание повседневной жизни серингейро – сборщиков каучука. Привлекает в книге и совершенно ненаучная эмоциональность автора: «когда же оказываешься лицом к лицу с живыми ещё традициями их общества, переживаешь столь сильное потрясение, что чувствуешь себя обескураженным: за какую нить надо ухватиться, чтобы распутать этот многоцветный клубок». Но возвращаясь к моему варварству: а может быть, это нить не клубка, а искусно связанного пончо, и потянув за неё, мы просто-напросто уничтожим связанный предмет, и никогда не восстановим? Да, альтернатива знанию – невежество, непроницаемая мгла, но в данной ситуации я не возьмусь утверждать, что первое - однозначно лучше.

P.S. Есть такой фильм, «Наверное боги сошли с ума». Я очень его люблю, пересматривала много раз, но что меня побудило однажды посмотреть «дополнительные материалы» к фильму? А там оказался документальный сюжет о «реальной» жизни племени бушменов и новой кинозвезды Нкъхау. Впечатление угнетающее. А ведь в фильме всё так красиво и естественно! Трагедия, когда «умные белые люди» приходят к первобытным народам дабы приобщить их к цивилизации, но трагедия вдвойне, когда они оттуда уходят...

Книги Клода Леви-Стросса хотела прочитать курса с первого, когда впервые о нем услышала, но вот 9 лет прошло, а я только сейчас закончила первую. Сколько лет она пылилась в виш-листе и, думаю, оказалась извлечена оттуда в самый удобный момент. Мне очень хотелось отвлечься от своего состояния, погрузившись в мир книги, которая бы сильно контрастировала с окружающей реальностью.

По жанру - это этнографические заметки о путешествиях, написанные с разрывом в несколько лет, когда состоялись экспедиции ученого (иногда - вместе с женой) по Бразилии с заходом в Парагвай. Они проходили многие километры с мулами, несущими товара для обмена, подмечая и записывая, обращаясь в слух и глаза.

Книга написана в 1955, экспедиции состоялись более 10 лет до этого, но при чтении теряется ощущение времени, лишь легким флером непоправимого опутывая читателей и редкими указателями возвращая читателю на хронологическую отметку. Индейские племена, который изучал в своих экспедициях Леви-Стросс уже давно вымерли по вине пришлых на эти земли белых людей. Они страдали от инфекций и болезней Старого Света, которые свели весь их привычный уклад на нет и обрекли на гибель. Не удивляет, что человек так разрушительно влияет на все вокруг себя. О какие вымерших животных можно говорить, когда на протяжении неисчислимого количества веков человечество устраивает геноцид себе подобных, прикрываясь дырявой накидкой оправданий во имя Идеи или даже не утруждаясь подобным.

Многие племена вынуждены были объединяться с другими под угрозой исчезновения. Они теряли свои традиции, забывали культуру прошлого, существовавшую многие века, под влиянием культуры тех, кто обеспечил свой научный прогресс, смевший с лица земли столько людей, не только индейцев.

Леви-Стросс интересовался языками, поэтому в книге содержатся сведения о структуре и особенностях языков некоторых племен. Еще он интересовался культурой, о чем подробно писал, рисуя яркие образы покрытых пылью мужчин и женщин, чья пыльная кожа напоминала отблеск золота, не избегая и табуированных тем. Иногда в эти яркие картины, на заднем фоне которых бушует зелень леса, прилегла отдохнуть обманчивая безжизненность саванны или коварно поджидает пироги очередной порог, вторгаются отвратительные признаки цивилизации, которую отторгают места, не привыкшие к разрушительной силе, вмешавшейся в гармоничное существование природы коренным населением. Засоленная почва и заброшенное жилье выкошенной очередной эпидемией деревни - вот эти грустные признаки прогресса.

Отвлеклась от реальности, но не сказать, что мне стало от этого лучше. Для таких целей не стоит выбирать "Печальные тропики" ибо они действительно печальны.

С наступающим новогодним гастрономическим вседозволием хочу поздравить Dhimmeluberli и Lyubochka за их обрушивающиеся лавиной отчеты в ШВ и за то, что не прокляли меня, когда я, аки Люцифер, заманила их сюда, сама даже не подозревая. И ElenaKapitokhina за компанию.

И что бы я делала без своих соуточников - без Rootrude , который соблазнил на игру, когда я совсем этого не хотела (вот кто Люцифер), без Felosial , которую приятно было узнать не только по нику, и Cave , которая в безудержном 3D творчестве открыла 50 оттенков уточек и с которой мне тоже приятно было познакомиться. Вместе мы стали свидетелями того, что скрывалось от посторонних глаз и возвестили это миру.

Атмосфера повсюду сгущается

Нужно перечитать Выготского.
Привет, Соссюр!

К чтению лучше приступать, владея парой систематизирующих трудов автора. Именно в этом контексте очень продуктивно смотреть как сложились дальнейшие воззрения и установки.
И про религию. И про разделение. И про базовый набор. И про...
Если такой возможности нет, помнить кто автор. Получите ли вы удовольствие от такого собеседника?
От философской подоплеки не фильтруется.

Я готовился к конкурсу на замещение должности преподавателя по философии; к чему меня побудило не столько истинное призвание, сколько отвращение к другим наукам, которые я пробовал изучать до этого.

Текст не объектизирован. Здесь элементы автобиографии, побочные ветви творчества, "умозрительные умозаключения". Это не концентрат, но очень привлекательная в жанровом отношении смесь. Полевые заметки выпускника Сорбонны. И это не инстаграмм формат, который, в том виде в котором он был на тот момент, тонко "отсаркастирован".
Зачем читать: всеохватность и насмотренность. Умение обобщать цивилизации. Оперировать как крупными объектами, так и мелкими. При этом, походя, отмечать сочность спелых плодов.
Шиммарран на французской фазенде; колибри ("целующие цветы") поджаренные на спице и подающиеся в горящем виски; жирные желтые рыбы пакус, которых едят нарезанными ломтиками, держа за кость, как отбивную котлету.
Завораживает симметричность и ассиметричность. Геральдичность.
Символическое мышление бесписьменной культуры.

Готовьтесь к путешествию вписанному в пространство, время и социальную структуру!
Города с коротким циклом развития, "города и села", сертан - "лесная глухомань".
Кадиувеу как колода карт и дуалистический характер их культуры. Бороро с капиталом мифов, традиций, танцев, социальных и религиозных функций; с противопоставлением природы и культуры. Намбиквара - кочевые группы с двойным хозяйством; чередующиеся кочевые периоды и оседлая земледельческая жизнь.
Привилегия вождя: первым идти в бой.

Я искал простейшую форму общества. И общество намбиквара оказалось именно таким - я нашел там только людей.

etc.
Бонус. Не только Бразилия, но и "принесенная в жертву" Южная Азия

То, что мы называем "экзотичностью", является всего лишь другим представлением о ритме жизни, формировавшимся в течение многих столетий и временно нам не доступном.

Прекрасная возможность вспомнить категории "свой"/"чужой" и отрефлексировать на примере пары "каннибализм"/"тюрьма".
Порадовало. Про "живых" и "мертвых" и типы культур. Неожиданно приятная встреча.

Прочитано в рамках игр "Вокруг света", Флешмоб "Нон-фикшн"
Самая теплая благодарность за чудесное бумажное издание - Mariya_Bryantseva

Три мыслишки

Очень смешно, понятное дело, писать рецензию на книгу, давно ставшую классикой. Но вот перечитал, вернее — впервые прочёл полный вариант, и возникли некоторые новые мысли.
Во-первых, об очень тонкой грани между «нами» и «ними». Ну, вот смотрят индейцы средней дикости на одно распространённое явление:

Если совокупляются две собаки или птицы, все замирают, прекращая свои дела, и наблюдают с неослабным вниманием, затем после обмена мнениями по поводу столь важного события работа возобновляется.

Нормальная такая реакция. У нас компания, пребывающая в праздности, да ещё и поддатая так же будет себя вести. И дети тоже. Хохотать ещё станут, конечно.
Сам Леви-Стросс и его коллеги, пожив на природе более или менее долго, начинают относиться к ней функционально, без сантиментов:

Достаточно выпустить в эти скачущие стаи одну пулю, чтобы почти наверняка убить какую-нибудь обезьяну. Поджаренная, она превращается в детскую мумию со скрюченными ручками. Рагу из нее имеет вкус тушеного гуся.

Всё чётко и по делу, правда ведь? И очень заметен стилистический контраст с описаниями природы, сделанными не на основании торопливых заметок с последующей обработкой этих заметок через время, а в тех случаях, когда описание было неторопливым. Обстоятельства когда располагали:

В закате солнца наблюдаются две очень разные фазы. Вначале светило выступает зодчим. И только затем, когда его лучи становятся отраженными, а не прямыми, оно превращается в художника. Как только оно скрывается за горизонтом, свет слабеет и являет с каждым мгновением все более сложные конструкции. Полный свет — враг перспективы, но между днем и ночью находится место для архитектуры столь же фантастической, сколь и преходящей. С приходом темноты все сооружение складывается подобно чудесно раскрашенной японской игрушке.

Во-вторых «Тропики» содержат идеи, ставшие основой структурной антропологии и структурализма вообще. Вернее, одну, базовую идею. Вот эту:

Совокупность обычаев одного народа всегда отмечена каким-то стилем, они образуют системы. Я убежден, что число этих систем не является неограниченным и что человеческие общества, подобно отдельным лицам, в своих играх, мечтах или бредовых видениях никогда не творят в абсолютном смысле, а довольствуются тем, что выбирают определенные сочетания в некоем наборе идей, который можно воссоздать.

Мысль хороша ещё и тем, что её можно обернуть как в доказательство существования Высших Сил, так и в обратную сторону. При этом идея-то действительно здоровская!
Ну, и в-третьих. Самое, может быть, интересное. Для человека, эту книжку не читавшего, названия «Мунди, бороро, тупи-кавахиб, намбиквара, тупи-гуарани» и прочие имена племён будут набором звуков. Дикари и дикари. Меж тем, жизнь бороро, в сущности, не отличалась от нашей. Вернее, на бытовом уровне отличалась одним аспектом: отсутствием качественной медицинской помощи. А так — огороди, охота, неголодная жизнь, вагоны свободного времени, очень интересный и продуманный общественный строй, где никому не обидно. Например, из «слабой» половины племени выбирают жреца, а из «сильной» — шамана. Или наоборот, не в этом суть. Ребята допризывного возраста живут в отдельном доме, в тот же дом ходят тусоваться взрослые мужики, чтоб дома не надоедать и всё такое. Ну, да. У борора ещё ограничена возможность получать точные абстрактные знания, путешествовать за тысячи километров от дома и всё такое. Ну, так часто ли в быту мы этими возможностями пользуемся? Короче, этим ребятам жить можно. Поселить поблизости доктора-айболита — и совсем хорошо.
А племя намбиквара реально полгода живёт впроголодь, а полгода просто голодает. Разбито на маленькие человеческие стада во главе с очень условными вождями. Судя по остаткам культуры — потомки деградировавшей цивилизации. Совсем никакушная жизнь с тихим вымиранием.
Так вот. Это к чему? Это к вопросу о необходимости вмешательства «цивилизованного человека» и глубине этого вмешательства. Если люди живут и явным образом не страдают, зачем к ним лезть со своими порядками?