Дмитрий Васильевич Григорович – русский писатель, видный представитель дворянской литературы 40-х годов девятнадцатого столетия. Его творчество высоко ценили В. Г. Белинский и Л. Н. Толстой. С таким искренним участием и с такой скорбью Григорович описывал горькую судьбу крестьянства и городской бедноты, что современники плакали над его повестями «Антон-Горемыка» и «Гуттаперчевый мальчик». Подробно и с любовью Григорович показывает крестьянский быт, немалый интерес в творчестве писателя представляет богатый этнографический материал: народные обряды, обычаи и суеверия.
Содержание сборника:
Деревня
Антон-Горемыка
Рыбаки
Гуттаперчевый мальчик
Когда-то эта повесть наделала много шума, её активно обсуждали, цитировали, она вошла в число самых читаемых произведений своего времени, заняв гарантированное место почти во всех детских хрестоматиях.
Композиция повести разбивает сюжет на два линии, в одной мы видим вполне благополучных детей графа Листратова, живущих в довольстве и достатке, имеющих все, что захотят, а больше всего они хотят в цирк, поскольку там интересно и весело. В другой линии рассказывается о трудной судьбе кухаркиного сына Пети, по факту проданного в рабство атлету Беккеру, выступающего в том самом цирке, в который рвутся дети графа
Только для Пети цирк это не счастливое развлечение, а страшная изнуряющая каторга, к которой он приговорен обстоятельствами складывающейся жизни. Мальчик напуган и затравлен, у него нет никакой отдушины, кроме доброго клоуна Эдвардса, горького пьяницы, который не может ничем помочь, кроме сочувствия.
В конце повести две линии пересекаются - дети графа попадают в цирк, и с особым нетерпением ждут выступления "гуттаперчивого" мальчика. Их заинтересовало слово "гуттаперчивый", а кроме того, тот факт, что ребенок, такой же, как они выступает в цирке, они-то думают, что это так заманчиво и здорово.
Их ждет страшное потрясение, на их глазах мальчик срывается с высоты и разбивается о манеж. Разыгрывается настоящая трагедия, юная Верочка, старшая дочь графа Листратова тяжело переживает случившееся, всю ночь бредя о цирковом мальчике. А Петя получил страшные травмы и на следующий день умер.
Да, правы критики, здесь дается противостояние имущих и неимущих, противостояние сочувствия, проводником которого является Верочка и клоун Эдвардс, и душевной черствости и бездушия, которые демонстрируют атлет Беккер, граф Листратов и тётка мальчика Варвара.
Но, в первую очередь, эта небольшая повесть, почти рассказ по объему, о безысходности. Безысходность и беспросветность пронизывают весь текст от начала до самого финала, гнетущая предопределенность царит здесь на каждой странице. И, если Петина судьба выглядит в этом отношении более утрированно, то графские дети тоже не минули того же.
Деспотический уклад, царящий в семье Листратовых, выхолащивает их души и готовит к непротивлению принятия положенной по рождению судьбы. Кажется, что им много дано, но это обманчивое впечатление, они такие же рабы воли своего отца, как Петя был рабом воли Беккера.
И неспроста тётя Соня перекрещивает спящую и бредящую, сорвавшимся цирковым мальчиком, Верочку, как бы в надежде, что девочка сможет не очерстветь в ждущем её суровом мире.
И неспроста добрый клоун Беккер после смерти Пети идет в уборную, где у него спрятан графин с водкой, всё, что он в силах сделать, противостоя бездушию и все той же безысходности, это - напиться.
Это повесть о безысходности всей российской жизни восьмидесятых годов позапрошлого века. Сегодня мы знаем, что эта безысходность будет копиться еще целых 30 лет, а потом гнойник прорвет, и она выплеснется на головы всех, и тех кто заставлял терпеть, и тех, кто терпел. Страшная волна революций и последовавшая за ними гражданская война во многом обязаны той безысходности, которую зафиксировал и описал честный писатель Григорович.
Когда-то эта повесть наделала много шума, её активно обсуждали, цитировали, она вошла в число самых читаемых произведений своего времени, заняв гарантированное место почти во всех детских хрестоматиях.
Композиция повести разбивает сюжет на два линии, в одной мы видим вполне благополучных детей графа Листратова, живущих в довольстве и достатке, имеющих все, что захотят, а больше всего они хотят в цирк, поскольку там интересно и весело. В другой линии рассказывается о трудной судьбе кухаркиного сына Пети, по факту проданного в рабство атлету Беккеру, выступающего в том самом цирке, в который рвутся дети графа
Только для Пети цирк это не счастливое развлечение, а страшная изнуряющая каторга, к которой он приговорен обстоятельствами складывающейся жизни. Мальчик напуган и затравлен, у него нет никакой отдушины, кроме доброго клоуна Эдвардса, горького пьяницы, который не может ничем помочь, кроме сочувствия.
В конце повести две линии пересекаются - дети графа попадают в цирк, и с особым нетерпением ждут выступления "гуттаперчивого" мальчика. Их заинтересовало слово "гуттаперчивый", а кроме того, тот факт, что ребенок, такой же, как они выступает в цирке, они-то думают, что это так заманчиво и здорово.
Их ждет страшное потрясение, на их глазах мальчик срывается с высоты и разбивается о манеж. Разыгрывается настоящая трагедия, юная Верочка, старшая дочь графа Листратова тяжело переживает случившееся, всю ночь бредя о цирковом мальчике. А Петя получил страшные травмы и на следующий день умер.
Да, правы критики, здесь дается противостояние имущих и неимущих, противостояние сочувствия, проводником которого является Верочка и клоун Эдвардс, и душевной черствости и бездушия, которые демонстрируют атлет Беккер, граф Листратов и тётка мальчика Варвара.
Но, в первую очередь, эта небольшая повесть, почти рассказ по объему, о безысходности. Безысходность и беспросветность пронизывают весь текст от начала до самого финала, гнетущая предопределенность царит здесь на каждой странице. И, если Петина судьба выглядит в этом отношении более утрированно, то графские дети тоже не минули того же.
Деспотический уклад, царящий в семье Листратовых, выхолащивает их души и готовит к непротивлению принятия положенной по рождению судьбы. Кажется, что им много дано, но это обманчивое впечатление, они такие же рабы воли своего отца, как Петя был рабом воли Беккера.
И неспроста тётя Соня перекрещивает спящую и бредящую, сорвавшимся цирковым мальчиком, Верочку, как бы в надежде, что девочка сможет не очерстветь в ждущем её суровом мире.
И неспроста добрый клоун Беккер после смерти Пети идет в уборную, где у него спрятан графин с водкой, всё, что он в силах сделать, противостоя бездушию и все той же безысходности, это - напиться.
Это повесть о безысходности всей российской жизни восьмидесятых годов позапрошлого века. Сегодня мы знаем, что эта безысходность будет копиться еще целых 30 лет, а потом гнойник прорвет, и она выплеснется на головы всех, и тех кто заставлял терпеть, и тех, кто терпел. Страшная волна революций и последовавшая за ними гражданская война во многом обязаны той безысходности, которую зафиксировал и описал честный писатель Григорович.
Ничего себе детская книжка. Она не просто грустная, она мрачная в самом прямом смысле этого слова. Это история маленького мальчика-циркача, оставшегося сиротой и не видевшего практически ничего хорошего за всю свою короткую несчастную жизнь. Написана так, что мороз по коже продирает - сплошная безнадега и безысходность, что ещё больше подчеркивается сравнением жизни Пети с жизнью гладких сытых детей из богатой семьи. И с первых же страниц почему-то была уверена, что хорошего конца не будет. По стилю чем-то напомнило творчество Мамина-Сибиряка.
Повесть произвела впечатление, написана она очень талантливо. Но хорошо, что я её в детстве не прочитала, а то долго бы кошмары снились. Впервые столкнулась с настолько угнетающей детской книжкой.
Отвратительная повесть. Вызвала сильнейший приступ клаустрофобии. Снаружи всю дорогу метель, ничего не видно, внутри - теснота, духота, и воняет. Причем так обстоит дело не только со злосчастным мальчиком, но и с "благополучными" детьми графа Листомирова. Они тоже обитают в безвоздушном пространстве. Если бедный мальчик чахнет под гнетом беспощадного Беккера, то маленькие графья задыхаются от гиперопеки. Описание детских комнат в доме графа вызывает образы наглухо загерметизированных отсеков космического корабля. Из игровой мы попадаем в классную, оттуда в спальню, и из спальни - в уборную. А выйти наружу также невозможно, как в открытый космос без скафандра. Вот как обставляется отъезд детей в цирк:
Вскоре детей вывели на парадную лестницу, снова внимательно осмотрели и прикутали и, наконец, выпустили на подъезд, перед которым стояла четырехместная карета, полузанесенная снегом. Лакей величественного вида, с галунами на шляпе и на ливрее, с бакенами à l'anglaise , побелевшими от снега, поспешил отворить дверцы. Но главная роль в данном случае предоставлена была, впрочем, старому, седому швейцару; он должен был брать детей на руки и передавать их сидевшим в карете трем дамам; и надо сказать, он исполнил такую обязанность не только с замечательной осторожностью, но даже выразил при этом трогательное чувство умиленного благоговения.
Фактически дети не знают ни неба, ни ветра. Погулять на площади, где масленичные гулянья, им так же не светит, как и бедному мальчику.Те же "дети подземелья", только рангом повыше. И совсем уж добивает то, что, оказывается, старшей девочке Верочке запрещают читать книги, т.к. от них развивается воображение. Любящая тетя обещает подарить ей на масленицу вместо желанной книжки "рабочий ящик" (очевидно имеется в виду шкатулка для рукоделия). Ну что ж, как говорил незабвенный, "руки работают - голова отдыхает. "
Гуттаперчевому мальчику хотя бы было что вспомнить в его восемь лет. Он запомнил, как мать-прачка брала его с собой летом на речку. Показательно, что клоун не верит этим воспоминаниям, а считает их сном. Хотя на кошмарный сон похожа как раз реальность.
Отворив дверь, Эдвардс вошел в крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было в ней от духоты и жары; к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи...
Скорей, скорей, бежать после этой книги, искать "Дерсу Узала" Арсеньева, солнечного света, дождя, тумана, звёзд, и главное - никаких детей и взрослых! Ни счастливых, ни несчастных, ни любящих, ни злых. Надоели все. И злые немцы, и добрые тёти, и дохлые мамаши, и отцы-педанты. Дайте мне двустволку, собаку и тайгу.
"..а на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку, а я начал с хвоста, а она взяла селёдку и ейной мордой начала меня в харю тыкать."
"Гуттаперчевый мальчик" ровно ничем не отличим от того Ваньки с письмецом деду (которое, очевидно, никуда не дойдет, канув - вникуда); ну, быть может, только тем, что более бойкий и живой; остальное - полное соответствие и "попадание"; более того - и Чехов, и Григорович любят своих героев; всячески берегут, как "зеницу ока"; стараются подсобить в чистке картофелю.. К сожалению, понимая всю безнадежность и неотвратимость каждого из них. Но, разве, у кого-то иначе?..
Автобус прибыл на конечную.
Книжка, безусловно, предоставлена к детскому рассмотрению в первую очередь, но, вот, исходя из творящегося в ней мракобесия и жуткого нагнетания, точно по-Хичкоку, кажется, что лучше ограничиться в этом месяце просмотром телеканала "Disney", - глядишь, целее останешься.
Сами судите: пацана "шпуняют" из стороны в сторону, подвешивают вниз головой, выкидывают на улицу, убивают его собаку, а после этого - ещё и избивают его. "Не по Христу живёте", - было б сказано иеромонахом с другой кнопки, но это уж в порядке вещей, и зовется иначе. "Социальное неравенство" и "стратификация населения", к примеру. Да; именно так! Когда такие несчастные сиротки, как Петя, не имеют никаких прав, и их им не предоставят, всячески унижая и попирая человеческие "остатки". В том ли заключается "высшая несправедливость"?.. Думается, всё ж нет. Разбитие скорлупки пред употреблением белка с желаемым желтком видится куда большей проблемой нашего мира.
Контрастной выглядит подробная раскладка жизни полной семьи, где и детей - полон двор, и родителей с нянечками - примерно столько же. Доходит до того, что подробно описывается прием водных процедур одним из дитятков - здесь я немного начал переживать уже за автора сей постановки, но, благо, он вовремя смог остановиться. А тут, как-раз к часу, подъехала и сама цирковая труппка (почему их называют именно так?.. нельзя просто - "община"; безопасней ж будет, как с "Disney", на который Вы переключились с канала "Спас".
Но для начала (иль - в продолжение высказанной раньше мысли) - кульминация того гнета земного. Ею явилась пресловутая и почти родная, промозглая и укутывающая, снежная и белоснежная - метель. Честно признаюсь, не ждал такого масштаба символизма, причём, сделано это настолько явно и, в то же время, аккуратно, - что остается только восхититься! Да; это завывание за окном, почти пробивающее стенку и качающее ветку, - всегда было и останется предвестником трагедии; горя, которое присутствует и ходит за каждым; лишений, разносимых плач по всей степи. То ли Кевин останется дома; то ли Балто остановится посреди леса; то ли Снеговик потеряет свою морковку, - не переключайтесь! Даже не вздумайте переключаться.
Помните пронзительную балладу группы "Ногусвело", которая называется "Наши юные смешные голоса"?.. Слушать её - всё равно что запивать таблетки кипятком; пожалуй, можно признать, именно ту песню - гимном сего произведения. Тусклый Свет, который сейчас погаснет и уже не загорится.. Было ли у Вас такое или, скорее, Вы могли быть свидетелем того?.. У меня было; и я был свидетелем. Потому, чтение "Гуттаперчевого мальчика" - не представляло такую уж драму, каковой она могла стать (и стала) для лиц несведущих в том. Григорович не оставляет ни единственного проблеска Надежды; тушит Свет беспощадно, как "электро-сеть"; говорит со своим читателем максимально, просто предельно, честным и твердым тоном: Жизнь - Жестока; и пора бы это признать; она - никого не жалеет; лишь давая Время на то, чтоб Человек нёс тот "олимпийский огонь" сквозь кромешную тьму таинственного леса;
нёс - только для того, чтоб затем тот факел был затушен, а дым разнесся по всей округе. Нет там музыки "чилл"; успокоения - не жди; иногда в старом радиоприемнике, средь гулкого "белого шума", будет мелькать - "..люди никогда не вспомнят наши звонкие, смешные имена; теперь их помнит только тишина".
В тех сумерках узри полёт сверчка; где муха пала на палас; зайди ты в сени - удиви свечу; она одна, и ждала только нас.
"... Когда я родился - я заплакал; впоследствии каждый прожитой день объяснял мне, почему я заплакал, когда родился..."
на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи
тоненькая, нежная и вместе с тем свежая, как только что снесенное яичко, с голубыми жилками на висках и шее