Улица с односторонним движением. Берлинское детство на рубеже веков

Простой психологический тест. Приготовьте лист бумаги и ручку, сядьте поудобнее и напишите небольшое эссе о любом предмете, который попал в поле вашего зрения. Задача не в том, чтобы подробно описать предмет, а чтоб увидеть его под таким необычным углом и изобразить так поэтично, чтоб у читателя возникло стойкое желание дочитать до конца, крепко пожать вам руку и потребовать продолжения.
Вам это удалось? Поздравляю, вы писатель. Возможно, вас даже зовут Вальтер Беньямин.
Предметом изображения Беньямина становятся не только самые обыденные детали одежды и мебели, вроде чулка и шкафа, но и «куски пространства»: лоджия, кладовка, библиотека. Их описания больше всего похожи на стихотворения в прозе: с длинным рядом ассоциаций, с разнообразными сравнениями, вольными метафорами, устрашающими гиперболами. В потоке этих слов тонешь, как муха в патоке. Голова идёт кругом. Воздух сгущается.
А если выйти на улицы города (в данном случае, Берлина начала века)? Мелькают перед глазами Тиргартен и Золотая Эльза, крытый рынок и выдра в Зоологическом саду. Если вы были в Берлине, картинки так и вспыхивают перед глазами. Если не были, поможет воображение.
Ловкий фокусник Вальтер Беньямин погрузит вас в болезненный жар и заставит почувствовать всю прелесть зимнего вечера, он будет философствовать о происшествиях и преступлениях и огорошит вас вестью о смерти. Короче, вы испытаете множество разных эмоций, но главное – эстетическое наслаждение от метко и точно подобранных слов:

Послушно, как девочка, день подставлял голову под серую расческу дождя.

Прочитано в рамках "Книгомарафона"

Ностальгия, ностальгия...

Уроженец Берлина Вальтер Беньямин жил в Берлине вплоть до эмиграции. Данное произведение он написал в начале 1930 годов. Но издания книги автора не увидел. В 1950 году Теодор Адорно составил первое издание по разрозненным материалам. В 1981 году в Парижской национальной библиотеке ученые обнаружили многочисленные рукописи Беньямина, которые он, спасаясь бегством от фашисткой оккупации, оставил на хранение французскому писателю Жоржу Батаю. Среди этих материалов находился и полный машинописный текст книги, ее последняя авторская редакция 1938 года.
Что же это за книга? Это щемящие сердце воспоминания детства. Автор пишет обо всем том, что дорого ему в воспоминаниях. Это книги, бытовые вещи. Вспоминает о том, как много болел в детстве, зачитывался книгами. Телефон, открытки, тетушки, книги, мечты детства... Но описание всего этого необычайно заволакивающее, так приятно и уютно его читать. Единственное жаль, что книга очень небольшая. Произведение это - удовольствие для читательской души.

Эти короткие очерки о Берлинском детстве столь лиричны, что в совокупности воспринимаются, как поэма.
Поэма трагического свойства, главный лирический герой которой - Берлин начала прошлого века, увиденный изнутри внутренним взглядом автора-берлинца, спустя 30 лет после детства.
Повествование существует в двух проникающих друг в друга временных периодах: от лица полу ребёнка - полу подростка, живущего в Берлине в самых первых годах двадцатого века, и взрослого человека -эмигранта, оценивающего этот рассказ с позиции нового знания и осознания того, к чему пришла Германия в тридцатых годах. Рассказ построен так искусно, что гнетущее предчувствие грядущих руин воспринимается, как пророческое. Самые счастливые детские впечатления пронзительно грустны, а в сентиментальных подробностях благополучного немецкого быта так отчётлив оттенок обречённости, что мысль о последующей имитации отпадает, едва мелькнув. Более того, приближающаяся трагедия разрушения буржуазного мира, в котором прошли детство и отрочество автора, с его клановым эгоизмом, устойчивой сытостью, высокомерием и присвоенной монополией на романтизм подспудно воспринимается, как вызревшая изнутри неотвратимость. Это впечатление с притаившейся в нем возможностью абсолютно для меня неприемлемого косвенного оправдания фашизма вызывает что-то похожее на физическую дурноту.
И о любимом мною Берлине... Я плохо знаю западную часть города , где как раз и протекало детство Беньямина.
Но и в восточном Берлине каждый раз, когда приходилось туда приезжать, "ловила" и наслаждалась ощущением атмосферы "германского гения". Быстрым шагом от полностью перестроенной Александерплатц, мимо Красной Ратуши слева, через Шпрее, мимо музейного острова справа, по Унтер-ден-Линден до Бранденбургских ворот, взять левее в строну Потсдамер-платц, вдоль восточного края Тиргартена..., налево, по Лейпцигер-Штрассе или параллельным ей улицам в сторону Жендарменмаркт... Удивительный город! Разрушенный, восстановленный в новой архитектуре, переживший стену и воссоединение... Каким чудом сохранился в нём дух великой немецкой культуры? Какое удовольствие дарит эта прогулка...

Читая чужие воспоминания о детстве, не только знакомишься с давними событиями, мыслями и чувствами автора и того ребенка, каким он был много лет назад, но и как никогда ощущаешь колеблющуюся границу между общим и частным, личным и универсальным, архетипичным. Все эти комнаты родительского дома и улицы-закоулки родного города, запахи и звуки, книги и игры, грехи и страхи - все имеет свои приметы времени и места, но каждому есть что вспомнить из этого перечня, пусть только свое, скрытое и тайное, но до чего же созвучное... И поздние гости у родителей, и книги о чудесных приключениях под школьными учебниками, и свет Луны, скрадывающий обыденность и открывающий ночные стороны вещей, и детские болезни с высокой температурой, градусником и подушками - все это было, пусть не так поэтично описанное, не напечатанное на страницах книги, но оставшееся где-то внутри каждого, бывшего когда-то ребенком. И тоска по этому утраченному состоянию детства выражена Вальтером Беньямином неожиданно точно:

Я умею ходить, а вот учиться ходить – это мне уже не дано.

Книга прочитана в рамках игры "Вокруг света"

В человеческих глубинах живут воспоминания из того далекого временного пространства—детства. Первая книга, открытая с ощущением впервые ступившего на новую землю путешественника; секретные уголки дома, так напоминающие пещеру в которую редко заглянет взрослый; детский саботаж, чтобы улизнуть от мамы, пока она не видит— возможно это было у каждого. Но у Вальтера был ещё один важный пункт— любовь и уважение к месту, где он родился и жил. Его имя запечатлелось навечно, среди асфальтовых лент улиц западного Берлина.