— Мыслящий русский — самый независимый человек на свете, — с жаром произнес Лео. — Но Россия — это не один голос. Это многоголосый хор!
Страх его был огромен, как море. А страсть — необъятна, как небеса.
Горе — это картины, которых человек не видит, но тем не менее должен носить в себе.
Война, в которой сражающиеся не видят смысла, всегда бывает заведомо проиграна. Война — это крайнее проявление человеческого страха, когда люди уже не могут договориться.
Какой ты есть, такой ты есть всегда. Независимо от того, где ты.
— Почему ты такая? — Я делаю то, что должна, — сказала она и встала.
Любовь – это волна, которая существует только для того берега, о который она бьется.
Господин Лорк тут же вскочил и сел к пианино. Он весь склонился над клавишами, пока Дина поудобнее устраивалась на стуле. Она широко раздвинула ноги, расправила зеленую бархатную юбку с каймой и поставила виолончель между коленями. Поза была далеко не женственная. Неизящная и даже непристойная. Тяжелая чувственность наполнила комнату.
Глаза у Иакова затуманились.
Когда Дина нагнулась к инструменту со смычком в руке, взору его открылась ее полная молодая грудь.
Лицо Дины под копной темных непокорных волос вдруг сделалось спокойным. По случаю приезда гостя волосы у нее были расчесаны и в них не торчали стебельки сена. Большой чувственный рот слегка приоткрылся. Глаза никого не замечали. Взгляд стал тяжелым.
Вот Дина нагнулась, и полились первые звуки - Иакова как будто ударили ногой в живот. Он знал, что это означает. Такое с ним уже случалось.
Правда, теперь это ощущение было гораздо острее. Может, потому, что все произошло слишком неожиданно.
Голова Иакова вдруг превратилась в гнездо ласточки, в котором музыка перебила все яйца. Желток и белок текли у него по щекам и по шее. Он невольно опустил голову и погасил сигару.
Оказалось, что под платьем Дины скрывается тело молодой женщины.
Наверное, эта женщина не всегда удовлетворяла требования господина Лорка своим исполнением Шуберта, об этом Иаков не думал. Он видел лишь ткань юбки, дрожавшую в такт музыке на пышных бедрах Дины.
Иаков был струнами под ее пальцами.
Смычком в ее мягкой, сильной руке.
Дыханием, поднимавшим и опускавшим ее грудь.
Он и сам поднимался и опускался вместе с нею.
Время - это не то, что человеку нужно. Это то, что он иногда получает.
Дело не в том, как человек живёт, а в том, как он к этому относится. Вот в чём суть.
– Мы, в Рейнснесе, не боимся говорить в глаза всё, что думаем. Хуже, если начинаются разговоры у нас за спиной. Тогда человек не имеет возможности постоять за себя, – сказала Дина.
– Искусство не имеет ничего общего с умением быстро перебирать пальцами клавиши, – сказала Анна с таким видом, будто с трудом сдерживает зевоту.
– Вот как? А что же тогда искусство? – полюбопытствовал я.
На мгновение она растерялась.
– Искусство – это то состояние души, для выражения которого человек должен использовать все свои чувства, – сказала она наконец.
– Вы хотите сказать, что только сильное переживание создаёт образы искусства? – спросил я.
– Нет, но без сильных чувств того, кто их испытывает, и того, кто их воспринимает, искусство невидимо и не представляет собой никакой ценности.
– Стало быть, произведения искусства, скрытые, например, в склепах, не представляют собой ценности потому, что их никто не видит?
– Нет, представляют, потому что люди мечтают увидеть их.
Может, у людей просто не бывает выбора? Они сдаются и мирятся с тем, что есть. Как я в доме кожевника. Или находят в себе силы вырваться из заколдованного круга. Независимо от цены, которую им приходится за это платить.
Легко спастись, если ты шут. Если ты вызываешь смех, но при этом внушаешь страх. Шутов все боятся. Шут может смеяться над собой, и никто не поймёт, что у него на уме и в чей огород он бросает камень. Но невозможно стать шутом по собственному желанию. Шутом надо родиться.
– Жертвы бессмысленны, – вдруг перебила меня Дина. – Люди не умеют жертвовать, не надеясь получить за это вознаграждение. Авраам надеялся получить расположение Господа. Он не хуже и не лучше других. Просто он хотел принести более серьёзную жертву, чтобы Господь обратил на него внимание.
Только дураки ничего не боятся, у них просто не хватает на это ума!
-Я многое повидала, Вениамин. Самое страшное не ад. Человек хуже ада!
Там, где была замешана Дина, все всегда шло шиворот-навыворот.
...человек многое должен простить себе, прежде чем научится прощать другим.