«Разрушение всегда идёт рука об руку с созиданием, – заметила Лан. – И новое должно сменять старое, так в жизни…»
…за показным спокойствием всегда крылись страшные мысли, которые в головах таких властных людей могли рождать страшные же идеи.
- Боишься. Это правильно. Страх делает нас живыми, но он же ослабляет и ведёт к смерти, если в нужный момент не обуздать его.
Первый шаг несёт за собой череду последствий, те влияют на выбор следующего.
Жаркое летнее солнце окрасило всё небо в кроваво-красный, не предвещающий добрых вестей цвет, и Нагиль осматривал открытое поле, высушенное летним зноем, с подступающей к сердцу грустью. Смотреть на то, как медленно умирала земля, было больно, но Нагиль знал, что у его страны есть надежда. Она была сильнее, чем всё остальное.Пока надежда жила в сердцах людей, у Чосона были все шансы выжить, восстановить разрушенные деревни, отстроить обратно все города. И жить, и снова радоваться, и продолжать род, и снова молить Великих Зверей о счастье, хорошем урожае и здоровых сыновьях и дочерях.Жаль, что одной надежды не хватит на то, чтобы убедить Совет действовать. На то, чтобы обмануть всех власть имущих разом.
В любой войне политики искали выгоды для себя, невзирая на кровавые события, раздирающие страну на части.
Если Бог и его наказания существуют, то со мной он повторяется. И это гнусно с его стороны.
Отвернись, Серлас, не смотри, не попадайся в ловушку смоляных глаз! Они сулят беду, ты знал это сразу.
Мужчины похожи на вина – с годами становятся только лучше. А женщины, увы, лишь гроздья винограда, из которых вино и делают. Не успеешь оглянуться, как они становятся высушенным изюмом.
Без прошлого у него нет будущего.
Тебя из тьмы вывели на свет не тем путем, что был тебе уготован. Вырвали из родной земли с корнем, так что обратно ты уже не вернешься. Твоя история началась с ошибки.
– Тебя двести лет не интересовала собственная душа, – пояснил Паттерсон. – С чего ты решил, что можешь понимать чужие?
– Не только люди способны на подобные зверства. Когда вы станете старше, то поймёте меня. Сердце человека – слишком хрупкая вещь, которая бьётся от любого неверного слова или поступка.
Мы все - призраки в жизни Теодора Атласа. Мы тени, отголоски прошлого, даже если сейчас в настоящем, еще живы.
Ты гонишь от себя всех, кто способен хоть как-то расшевелить в тебе эмоции и прежние чувства.
Ты столько лет живешь, но жить не умеешь.
Скрываться ото всех ей легче, чем смело взглянуть правде в глаза.
Даже крепкий алкоголь не спасает от душевных травм, не лечит раны, сокрытые в сердце.
Серлас знает: истинное зло кроется в людях. В их языках яд, а в руках – безрассудная сила, что скрутит маленькую Клементину и лишит жизни только за цвет волос.
Время – не бурная река, а мутное болото, и оно застыло в одном миге, которое зовется Сейчас. Прошлое отмирает и забывается, будущее никогда не наступает, но сейчас вечно – оно тянется и тянется, и ему нет конца.
Словно кто-то свыше поставил этот день на колесо и спустил с горы – колесо катится, повторяя все события, одно за другим, одно за другим. С каждым разом ему все больнее, сложнее воспринимать действительность такой, какая она есть.
Она была обещанием. В его мире, полном разочарования и сожаления об утраченном, она была обещанием. Надеждой на что-то большее, чем простое существование. Необходимой нежностью, несбыточной лаской его обветренным думам, в которых порой не отыскать было ни лучика света. В бушующем море бессмысленной суеты и тревог она была его мирной гаванью.
Теодор не любит эпилоги. Они – обещание сказочных финалов при плохом конце. Всем известно, что сказки врут.
«Ты много раз умирал. Больше ты не умрешь...»
В голове продолжает тянуться этот шепот, даже когда он открывает глаза. Тишина окутывает все его тело, пеленая в кокон, внутри которого нашептывает свои кошмары.
Больше ты не умрешь.
Очень жаль.
– Ты не пробовал нормально жить? – тянет Бен.
– Нет. Я пробовал нормально сдохнуть.
Бен снова вздыхает.
– Что-то пока не выходит.
– Да, спасибо, а то я сам не заметил.