Акулы вообще стараются не вспоминать времена, когда не имели зубов.
Бог сказал - я живу. Как могу. Что-нибудь ещё?
Все началось с кофе. С адски горячего кофе, который мне из ада и доставили. Ничего нового, туда ходит с нашего Перекрестка чертовски удобный грузовой лифт.
– Сливки, сахар и… белые ушные пробки? Я ничего не забыла, ангел мой?
Женщина моей жизни – она же коллега моей мечты – такая трогательная, когда демонстративно игнорирует смертные словечки. К ее белокурым волосам, перетянутым алой лентой, фигуре нимфы и чистым голубым глазам истинного чудовища это высокомерие идет.
– Маршмеллоу, демон мой. На Земле этот зефир зовут «маршмеллоу», на планетном поясе Магелланова Облака – «икихари о до-до», а вот на Луне Водолея…
– Я зову его «белые ушные пробки».
То, что не может быть вашим, не обязательно швврять в огонь.
Как, оказывается, трудно вести дневники: мысли, о которых не подозревал, просятся на страницу вместо нормальных, да еще из памяти лезет всякое.
Он знал: ничто не уходит в никуда, ошибки дороже побед, а правда бесценна.
А ещё... настоящим Храмом может быть только человек. Знаешь это? Ты тоже, может, найдёшь однажды свой.
Мир очень хрупок, Идо. Любуйся им, пока он цел, ведь потом будет очень больно оборачиваться.
Можно примириться с неизбежностью собственной смерти: впустить в сердце, принять как гостя, что неизбежно прибудет, поблагодарить за милосердие к страждущим. Но ты никогда не откроешь ему двери тех, кто тебе дорог, будешь оборонять их до конца.
―Жаль, не он ― наш король, ― пробормотал Идо. ― Жаль, короля не выбирают.Элеорд покосился на него с интересом, в который раз подумав: детей стоит заводить хотя бы ради того, чтобы они озвучивали твои тайные мечты. Те самые, говорить о которых тебе самому уже не позволяют возраст, статус, здравомыслие и любая другая шелуха, облепившая с ног до головы.
«Вальин ничего, совсем ничего не знал о людях. Кроме простой правды: они всегда хотят есть и никогда не хотят брать ответственность за свои поступки».
«Крапива всегда жжется, мой юный граф. Но она же исцеляет и дарит облегчение. Она первой пробивается на самых запущенных пустырях. И ее не так просто вырвать с корнем. Помни об этом. Будь стойким, когда зазвенят мечи и задрожит земля...»
Он видел счастливую судьбу, самую большую надежду, какая может быть у мира, - что близость двоих победит вражду тысяч.
Ушло не равенство как таковое, нет... ушла готовность людей быть равными.
Но пора наконец понять: когда ты встречаешь кого-то, судьба не спрашивает, как тебе удобнее будет его любить. Она дает лишь выбор, любить или нет.
Если книги нужны читателю, я не готов называть их мусором. Мне, наоборот, кажется правильным, что мы ушли от советской позиции «Лопайте что дают» не только в вопросе колбасы. Каждый имеет право найти свою книгу… пусть по каким-то критериям и плохую. И воспитать себя как сможет.
Просто, знаете ли, я за ментальное здоровье. И какое-никакое счастье. Пусть все будут как-никак здоровы и как-никак счастливы.
Иногда быть психически нездоровым безопаснее, чем в здравом уме.
— За необычность вроде сейчас не убивают. Это раньше могли на костре сжечь. — Нет. Ничего не поменялось. Просто костры стали незаметнее.
Одноразовость постепенно пожирает наш мир. Одноразовая посуда, одноразовая оппозиция (что чревато при СЛИШКОМ многоразовых президентах), одноразовые фильмы, песни и отношения. Разве раньше ее было столько? Разве дома строили не на века, партнеров выбирали не на годы, горшки лепили не на пару поколений?
Маякам не кричат. На маяки идут. И не разбиться о камни — уже достаточная благодарность их теплому ободряющему свету.
А когда долго хреново, ты либо ломаешься, либо начинаешь сиять, чтобы хоть кто-то куда-то выбрался.
Дружба — это вообще целое искусство. И оно, кстати, внегендерное.
Мифическое слово — «талант». Оно сейчас не в моде, даже стало неудобным, так скажем дискриминирующим. Попытка кого-то отвадить, основой зловредной, жестокой установки: «Творчество для особенных».
Но некоторые транквилизаторы нужны всем. Те, которые люди.