– Харн, – встревожилась Таэльмина, – пообещай мне, если тебе посчастливится найти фею и она предложит награду, ты выберешь возвращение своего герцогства.
– Для тебя так важно стать герцогиней?
– Если бы это спросил кто-то другой, я бы ударила. Но тебя уже знаю, ты сейчас просто пытаешься меня переспорить.
Из всех дриадских созданий слабыми заклятиями наваждения и дурмана владеют только полуденницы, полнолунницы и лесовики, но у них нет своей ауры. Они не могут создавать или хранить магию, просто тянут из потоков по мере надобности, они ведь сами наполовину магические. И у них светится при рассмотрении истинным зрением всё тело, но никак не ореол вокруг него. Да и не может быть никаких лесовиков в стороне от устойчивых дриадских источников.
И, наверное, правильно кричала на берегу Шенлия, чей пронзительный голос, смутно похожий на крик раненой чайки, звенел в ушах эльфийки всю дорогу, – не нужно прятать ни боль, ни правду. Нужно говорить всё напрямик, нужно объяснять, и тогда, возможно, будет легче. Или хотя бы понятнее. Как выяснилось, время ничего не расставляет по своим местам, только копит обиды и наращивает на старых душевных ранах многослойные шрамы, добавляющие с каждой прожитой весной неизбывную горечь сожаления о несбывшемся.
– Мин, ты почему не встаёшь? Что-нибудь болит?
– Душа. Раньше мне казалось, что все старшие расы непременно должны быть добрыми и великодушными, ведь судьба щедро выдала им всё, о чём другие могут лишь мечтать. Почему бы не относиться чуточку помягче и позаботливее к тем, кто получил намного меньше?
– Они не умеют быть добрыми, – сердито фыркнул Ительс, – великодушие – это редкая монета, и у неё на обороте печать страдания. Как может делать добро тот, кто никогда сам не страдал от голода и холода? Да ему даже в голову прийти не может, как жизненно необходима может быть другому существу кружка простой горячей воды или кусок сухого хлеба. Поэтому прекрати печалиться о невозможном и попробуй придумать, как нам отсюда выбраться, а то я тебя не узнаю.
– Неужели ты пока так и не догадался, зачем им феи? Раз они так хорошо спрятались, значит, не хотят больше жить рядом с остальными!
– Я слышал два объяснения и пока сам сомневаюсь, которое из них верное, – с задумчивым вздохом признался мастер-тень, – а вы можете выбирать. Некоторые считают, будто, уходя, феи нарушили равновесие магических потоков, и из-за этого теперь никому из старших рас недоступно использование самой лёгкой из существующих энергий, той, которая нужна для управления воздушной стихией и светлыми эмоциями. Именно ею всегда пользовались феи.
– А как думают другие?
– Некоторые расы считают, что произошло несчастье и феи вместе с верхним потоком энергии попали в ловушку или погибли, и волнуются за своё будущее, да и будущее всего мира. Без энергии, питающей в тех, кто наделён магическим даром, такие чувства, как вдохновение, счастье, радость, любовь, они постепенно теряют качества, отличающие разумных существ от диких зверей.
– Феи никогда не делают того, чего от них требуют другие расы, – качнув головой, тихо проговорила эльфийка, – они всегда поступают так, как считают справедливым.
– Да откуда у гоблинов может взяться достоинство? – ещё язвительнее осведомилась эльфийка и щелчком пальца создала себе роскошное плетёное кресло. – Вы все бабочки-однодневки, не успели появиться и – фью! Вас уже нет!
– Это у вас ему неоткуда взяться, – пренебрежительно ответил за ученицу мастер-тень, заработал полный ярости взгляд эльфийки, но не смолк. – Вам с самого рождения всё в жизни – жильё, еда, нежно любящие родители, красота и способности к магии – даётся настолько полной мерой, что я не устаю удивляться, как это за прошедшие тысячелетия ваша раса не выродилась в каких-нибудь полуденниц или полуночниц. Вам ведь нет никакой нужды напрягать умственные способности в поисках верного выхода из трудной жизненной ситуации, тренировать свои тела, чтобы выжить в случае нападения или непогоды, строить дома из неподъемно тяжёлых камней, пахать поля и косить на зиму сено для скотины. Достаточно просто сидеть вот в таких удобных креслах и придумывать, какой бы плод вырастить к ужину.
– Я, Ительс Марно, вступая под руку герцога Хатгерна дэй Крисдано, своей кровью обязуюсь служить ему верно и преданно, не утаивать никаких сведений и не вступать без его ведома ни в какие отряды или сговоры. Не заключать ни с кем из посторонних или членов отряда никаких соглашений и не давать никому никаких обещаний. Клянусь.
– Дриада, – обозлившись, приподнялся на локте Хатгерн, и без того чувствовавший себя мерзкой помесью олуха и подлеца, – а разве не ваша раса должна разбираться в этом лучше других? Близость и любовь – это две совершенно разные вещи! Желание близости говорит только об одном, о телесном здравии. И более ни о чём. А любовь – это сложная смесь восхищения, уважения, желания радовать и заботиться, дарить нежность и ласку и получать всё это в ответ. А ещё – жить одной судьбой, строить общий дом, рожать и растить детей. И без любой из этих составляющих нет настоящей любви, это лишь самообман, жалкое подобие. Недавно я понял это со всей ясностью. А ещё, разумеется, любовь, как всякую истинную ценность, нужно рьяно оберегать и ни в коем случае не торопить, не пытаться получить всё сразу, не позволив возлюбленной понять свои чувства и проверить их на истинность. Потому что любовь без взаимности горька и бесплодна, словно выжженная пустыня.
– Магия, она ведь как вода или воздух, живая. И всё время течёт, драконы и феи видят её очень ясно. Все остальные старшие различают похуже, каждый лишь тот поток, который подходит ему по силе. Изначально она бьёт из земли фонтанами, а потом расходится по всему миру, и каждая раса берёт свою. А в Спящем лесу магия уходит, как будто там глубокая дыра. Никто не знает точно, откуда она взялась, но подойти поближе очень трудно. Особенно тем, кто владеет магией. А вот выйти назад можно только с амулетом дракона; те, кто шёл без него, спят там до сих пор.
– Ты не знаешь, но у теней нет привычки открывать кому-либо свои чувства. Особенно нанимателям… мы зовём их подопечными. Это ведь сродни проявлению слабости и даже хуже – глупости. Никому нельзя открываться до конца, никогда не знаешь, как может повернуться жизнь и кто и как воспользуется твоей откровенностью.
– Никто ничего вам сейчас объяснять не станет, – неожиданно вступил в разговор Ганти, и Хатгерн тотчас заподозрил, что именно этого напарница и добивалась.
– Почему? – ощетинилась тень.
– Как рассказать маленькому ребёнку, что такое боль, чем отличается ожог морозом от ожога огнём и как страшна тёмная вода омута, если он хоть краешком души или кончиком пальца не прикоснётся к ним и не испытает на себе? – горько вздохнул в ответ мастер-тень.
– Мне кажется, здравомыслящее существо нельзя избаловать выражением искренней благодарности, – уверенно ответил Харн и требовательно уставился на лекаря.
Вспышки неукротимой злобы – это первый признак неразвитой силы воли и распущенности характера, а подобное дозволено лишь простолюдинам.
Бросаются с пеной у рта доказывать чистоту своих помыслов как раз именно те, кто никогда и не собирался жить по законам справедливости и чести, а зачастую даже и понятия о них не имеет.
Есть в жизни случаи, когда ради сохранения дружбы можно немного поступиться своей честью.
– Какое горе, – буркнул себе под нос Тарз, – видно, не выпадет мне радость надевать кружевной фартучек и тащить их милостям поднос.
– За тобой будет должок, – немедленно отбила выпад тень, – тебе ведь нельзя делать добро просто так, просыпается врождённая вредность или подозрительность.
– Могу расплатиться сразу, – не остался в долгу огр, подвигая к усевшейся неподалёку герцогской чете огромное блюдо с остатками жареного кабана, – и учтите, от себя отрываю.
–Никто не может отдать другому ни единого дня своей жизни,это ложное и лукавое утверждение.Если человек добровольно делает какое-то дело,значит,он получает за это награду,и не важно,какую именно.Деньги,славу или удовольствие для души.А если он работает по принуждению, нужно говорить–отняли несколько лет жизни.И вот тут главное,кто отобрал и почему обираемый не сопротивлялся,не бежал и никого не звал на помощь?А Таэльмина была беззащитным ребёнком,когда отец все решил за неё и нанял ей учителей,отняв у дочери и беззаботное детство,и право самой решать,кем она желает прожить свою жизнь.А вот её учитель был взрослым человеком и не мог этого не понимать,однако он не попытался разубедить графа или схитрить,объявив Таэль неспособной к ремеслу тени.Но он этого делать не стал,поскольку получал очень хорошую плату и как мне стало понятно только сейчас,намерен был получить в будущем надёжную и покорную помощницу в ремесле.И именно потому этот человек и умер для моей невесты,а значит,и для меня
– Мин, – предупреждающе нахмурился Ганти, - ты ведёшь себя неразумно!
– Скажи прямо – как дурочка, – ехидно скривила красивые губки тень, – и вообще можешь не стесняться в выражениях. Ты же сам научил меня пропускать мимо ушей оскорбления тех, кого я зачислила в число своих противников. Или считаю пустым местом.
– А ведь было время, когда я тебе доверяла, Ганти, – разочарованно усмехнулась тень, – и считала самым честным и порядочным из всех, кого знала. Но потом поймала на лжи раз, другой… и теперь не верю ни одному слову. Поэтому зря ты меня пугаешь и надеешься, будто я гордо брошу к твоим ногам амулет Бенфраха. Ошибаешься. Глупой и наивной графской дочки больше нет. Вы слишком долго гнули и ковали мой характер, и теперь я совершенно иной человек. И отлично умею считать собственные долги и обязательства. Потому и заявляю при всех: ни одной медяшки я гильдии не должна.
– Ты! – В глухом голосе вампира прорезалась звонкая ярость, его кошачьи глаза сузились, и покрытые серебристой шёрсткой скулы приподнялись так выразительно, как у приготовившегося к атаке зверя.
– Я, – довольно усмехнулась тень, – а отчего это ты так разозлился? Правда глаза колет? Или людям не позволено догадываться о своей роли игрушек… или всё-таки пищи? А может, это не разрешается только женщинам?
– Можно я её убью? – с тоской прорычал Тарз и получил в ответ ядовитый взгляд наглой гоблинки.
– Ты уже один раз попытался, меховой коврик под хозяйскими ногами!
– Таэль! – Хатгерн наконец понял, чего она так упорно добивается, и испугался. Просто до дрожи испугался, страх так и прокатился по телу ледяной волной.
– Только истинно благородный мужчина может нежно поцеловать молодую хорошенькую жену и, пожелав ей спокойной ночи, отправиться спать на чердак в обществе Ительса.
– Это эльфийский источник правды, и после того, как этой воды, набранной из источника в серебряный ковш, отведает кто-нибудь из созданий старшей расы, он ровно минуту не может говорить ничего, кроме правды, – отчеканил Ре, облизывая фиолетовым языком мокрую морду. – Но магия этой воды не действует, когда её набирает кто-то из гоблинов.
– Они немного упрямы, – уклончиво произнёс Ительс и словно нехотя добавил: – И ещё порой бывают… чрезмерно болтливы.
– Сам болтун, – немедленно пробасила ближайшая полосатая лошадь, – сдал с потрохами!
– А у тебя и потроха есть? – скорее под действием не до конца схлынувшего ощущения опасности, чем от удивления от поразительной способности местных лошадей, едко пошутил Харн. – Значит, с голоду не пропадём.
– И давно он у вас живёт? – заинтересовался скакун, на котором собирался ехать лекарь. – Спорим, не меньше полугода.
– Проиграл, Ес, – фыркнул Ительс, отвязывая животных от коновязи, – он только вчера пришёл.
– Стало быть, жители побережья за последние пять лет сильно поумнели, – ехидно заявил предназначавшийся Хатгерну типар.
– Наверное, – огорчённо вздохнула Таэльмина, подумав, – я всё же не решилась бы взять себе фейла. Иногда просто нельзя сказать правду, это может привести к очень большим бедам.