..слабый свет начал с неохотой просачиваться сквозь крышу ветвей, освещая лишь мрачные ельники, где смешались деревья живые и мертвые и в ветвях часто попадались мертвые птицы, словно специально пойманные в сети. Вздрагивая, она узнавала себя в этих мертвых птицах. Это она попала в капкан, свитый из черных ветвей. Со всех сторон ее окружали армии деревьев, марширующих сразу во всех направлениях. В стекло снова полетел снег, размахивая белыми флажками. Она сдалась уже давным-давно.
Я подумал о девушке, которую оставил в комнате; она же еще ребенок, несозревшая девочка из стекла.
На мгновение луч выхватил из темноты обнаженное девичье тело, по-детски худое, цвета слоновой кости на фоне мертвенно-белого снега, с волосами, блестевшими, как стеклянные нити. В мою сторону она даже не взглянула. Она, не отрываясь, смотрела на медленно надвигающиеся на нее, окружающие ее стены сверкающего, гладкого, плотного льда. Ледяные пики высоко над ее головой отсвечивали ослепительными вспышками; внизу лед уже подобрался к ней, обездвижил, как бетоном залив ступни и щиколотки. Я наблюдал, как лед поднимается все выше, покрывая колени и бедра, видел ее открытый рот — черную дыру на белом лице, слышал тоненький душераздирающий крик. Мне не было жаль ее. Напротив, глядя, как она страдает, я испытывал неописуемое наслаждение. Я упрекал себя в таком бессердечии, но ничего не мог с собой поделать.
Я подумал, что настоятельная потребность отыскать её, словно она была утраченной частью меня самого, больше похожа не на любовь, а скорее на некое умопомрачение, слабость, которую необходимо изжить, вместо того, чтобы позволять ей властвовать над собой.
То был обычный набор трогательных пустяков: фарфоровая птичка, порванная нитка искусственного жемчуга, любительские фотографии в старой коробке из-под шоколада. Один из снимков - отражение её лица и сияющих волос на идеально ровной поверхности озера - я спрятал в бумажник.
...смешались деревья живые и мёртвые и в ветвях часто попадались мёртвые птицы...
Реальность всегда была для меня чем-то вроде неизвестной величины.
Я подумал, что настоятельная потребность отыскать её, словно она была утраченной частью меня самого, больше похожа не на любовь, а скорее на некое умопомрачение, слабость, которую необходимо изжить, вместо того, чтобы позволять ей властвовать над собой.
Спасти её могла только любовь. Но она никогда не искала любви.
Я потерялся, смеркалось, я был за рулём уже много часов, и бензин был на исходе.