— Для его же пользы? Разумеется, арестуем, засунем в одиночку, допросим и расстреляем. И всё для пользы.
— Вот разбогатею…
— Это с чего ты разбогатеешь? — засмеялся Эркин. — С колки дров? Или с погрузки?
— А с игры! — Андрей озорно подмигнул Джонатану.
— Игровые деньги ненадёжные, — возразил Эркин. — Пришли легко и уйдут легко. С игры жить — это без дома, без ничего, одним днём жить.
— Это ты прав, — кивнул Джонатан и улыбнулся. — Сам не знаешь, насколько прав.
Джонатан оглядывал стол и сотрапезников. Смеющиеся, подтрунивающие друг над другом парни, блаженствующий Фредди. Да, ужин удался. И Эркин, разумеется, прав. Раз они выжили, прошли по краю Оврага и не упали, значит, победили. И сам он свою схватку с Говардом выиграл. Он выжил и он не один…
— А у тебя к ним что, нет счёта? — спросил Андрей.
— Есть, — кивнул Эркин. — Только… Ладно, не хочу сегодня об этом. Хорошо так было.
— И опять ты прав, — улыбнулся Джонатан. — Не будем о них. Ты же победил, так?
— Я выжил. Значит, да, победил, сэр.
— К хорошему человек привыкает сразу и успешно, а к плохому всю жизнь и неудачно.
Эркин усмехнулся.
— Это если плохое и хорошее чередуются. Я вот долго думал, что белых, как и нас… в питомниках разводят. Только называются эти питомники семьями.
— Ну, ты даёшь! — не выдержал Андрей.
— Бери, раз дают, — огрызнулся Эркин и продолжил: — Я ж до четырнадцати в питомнике жил. Потом… словом, семью я в двадцать лет увидел, когда в имение попал.
Даже король ужинает по-королевски не каждый вечер.
Эркин поёрзал щекой по подушке. Тело было лёгким и сильным. Он мог бы ещё. Всю ночь. До утра. И потом. Но Жене надо отдохнуть, выспаться. И каждый раз он не помнит себя, теряет. Никогда с ним такого не было. Никогда. Слышал о таком и не верил. И в первый раз у него было… тогда… с Женей… ещё в Паласе. И опять не поверил. Даже не думал об этом. И вот опять… Каждый раз. И помнит ведь. Где он, что делает, как делает… и всё равно… теряет. Со спальницей той, с мулаткой ни разу не потерял. Работал легко, играючи, всё получалось, а вспомнишь… И будто впрямь смену отработал, даже Палас потом снился. А с Женей… Что ж, получается, Фредди правду сказал: «Сам другой, и всё другое».
Она гладила его плечи, спину. Не горячила его, не распаляла себя, нет, он же всё это знает, почувствовал бы, нет, это другое, совсем другое. И опять… опять эта же горячая волна, туман перед глазами, и только Женя… Всё тает, расплывается, и только руки Жени на его теле, только глаза Жени, и тело Жени под его руками, а больше ничего нет, и не надо ему ничего… не надо… не надо…
— Разве такому научить можно?
— Научиться можно всему, — убеждённо ответил Эркин.
— Ну, это смотря кто учит, — возразил Джонатан.
— И как учиться, — усмехнулся Фредди.
Раз ввязался в игру, выигрывать надо.
Когда голоден, вкуса не разбираешь.
— Я просто слышал такую… м-м… ну, когда делят, распределяют, ну, по разрядам…
— Классифицируют? — с интересом подсказал Джонатан.
— Да, точно. Так вот, слышал я такую… классификацию. Одних можно убедить, других уговорить, третьим приказать, а четвёртых купить.
— А пятые есть? — спросил Эркин.
— А пятые делают только то, что сами хотят, — засмеялся Андрей.
— Интересная классификация, — усмехнулся Фредди. — Убедить, уговорить, приказать и купить. Интересно. Не слышал раньше.
— Интересно, — кивнул Джонатан. — Стоит обдумать.
— Так в разное время по-разному, — сказал вдруг Эркин. — И смотря кто. И кому.
— Резонно, — Андрей чуть-чуть намёком передразнил Джонатана, переждал общий смех и продолжил: — Но всё-таки что-то у человека главное. Из этих четырёх.
— А если он пятый?
— Такие долго не живут, сэр, — ответил за Андрея Эркин.
— Утро после бала, — усмехнулся Фредди, — начинается в три часа дня. А кое у кого и в четыре. Через двое суток. Так что мы ещё рано встали.
Эркин лежал неподвижно, ощущая, как просыпается, наливается силой его тело. Испытанное ночью ушло куда-то вглубь, оставив странное чувство… не то, чтобы недовольства собой, нет, он был доволен и собой, и ею. Он всё смог, владел своим телом, всё было по его воле. И она… красивая, ловкая, умелая. Не сравнить с беляшками. Было легко, приятно… И… и что-то не то. Не так. Не так как… Женя! Нет, не надо сейчас. Потом.
вещи оказались долговечнее людей. Вещи всплывают. А люди… никогда.
— А ты думал?! Ты раскрутку, полную, у раба видел когда? То-то. А я видел.
— Их же… стреляли.
— Верно, я и стрелял. Было дело. Только они не покорялись, с этим «нет» и уходили. Понял? Я в проигрыше оставался, а не они.
человек может менять адреса, занятия, документы, сменить себе всё, пластическую операцию сделать, но его прошлое всегда с ним. Как бы он ни конспирировал и маскировался, его выдадут мелкие машинальные движения, реакции, лексика… То есть, он сам.
Боишься, не делай, а делаешь, не бойся.
не знаешь, так и не лезь, целее будешь
Сказал — сделай. Не можешь — не обещай.
все бабы шлюхи. А многие ещё и стервы. А остальные — дуры.
— Добрый ты, — упрямо нагнул голову Андрей.
— Какой есть.
— С тобой такое… не по-людски, а ты…
— А что я? Они со мной не по-людски, согласен, так мне что теперь, таким же стать? Раз ты человек, то и будь им. Унижать меня могут, но унижусь я только сам.
Это петь для себя можно. А ругаешься всегда для кого-то.
кабы не было дураков, умным бы жилось совсем плохо.
Ловля бабочек на минном поле — утомительное занятие.